И. Болгарин - Адъютант его превосходительства

• Название: Адъютант его превосходительства
• Автор: И. Болгарин
• Издательство: Изд. Воениздат
• Жанр: Исторические приключения
• Год: 1979

Роман о гражданской войне на юге России, о разгроме деникинщины моло­дой Красной Армией. Главный герой произведения – разведчик Павел Кольцов, действовавший по заданию красного командования в штабе дени­кинских войск.

Изображенные в романе события и его герой широко известны по однои­менному телевизионному фильму.

ПЕРВЫМ ЧЕКИСТАМ ПОСВЯЩАЕТСЯ

---

Юра, натыкаясь на людей, как слепой, пошел следом, присел возле мате­ри. Он не плакал – слезы где-то внутри его перегорели. Он отрешенно смотрел на изменившееся, внезапно удлинившееся мамино лицо, как будто она вдруг чему-то раз и навсегда удивилась…

С Юрой пытались разговаривать, но он не отвечал. Кто-то сердобольный настойчиво пытался всунуть ему в руку вареное яйцо и пирожок с гороховой начинкой. Он молча принял и бережно положил у изголовья матери, еще не смея поверить в то, что она умерла. Все вокруг казалось Юре зыбким, не­реальным.

Трое паровозников принесли лом и две лопаты. Стали долбить землю пря­мо возле дороги. Но потом подошел еще кто-то и посоветовал копать дальше, под деревьями. Земля там мягче, и место заметнее.

Наскоро вырыли неглубокую яму, стали переносить мертвых. Юра оглядел­ся, увидел разрытую землю, людей, которые осторожно поднимали убитых… Какая-то неясная, неоформившаяся мысль не давала ему покоя. Что-то он должен был сделать для мамы. «Но что, что?» – не мог он сосредоточиться. Юра погладил ее голову, лицо, непривычно холодное и отчужденное.

Рядом железнодорожники покрывали рогожей тело убитого. Юра всматри­вался – это был тот здоровенный голубоглазый па – рень, который невольно помог ему пробраться к поезду. «И он тоже? – вяло подумал Юра. – Только что был живой, такой сильный, и вот нет его. И мамы нет… Сейчас ее унесут, положат вместе со всеми…»

И вдруг понял, что должен сделать, беспокойно задвигался, отвернул полу своей гимназической куртки, нащупал под подкладкой небольшой паке­тик: это мама зашила ему, когда они собирались в дорогу. Там были два колечка, сережки, еще какаято безделушка. Нетерпеливыми, непослушными пальцами Юра пытался оторвать подкладку, но зашито было крепко, и тогда, нагнувшись, он рванул ее зубами – вот он, пакетик. Вскочив, Юра напра­вился к железнодорожникам, напряженно вглядываясь в их лица.

Потом он никак не мог вспомнить, что же говорил, как упросил их вы­рыть для мамы отдельную могилу. Вначале его и слушать не хотели, а когда он раскрыл ладонь с мамиными драгоценностями, самый старший из железно­дорожников, еще больше посуровев лицом, решительно отодвинул его руку:

– Эх, баринок, не все купить можно, а ты… Убери, спрячь.

И Юра, испугавшись, что рассердил этих людей, что сам все испортил, заговорил еще горячей, бессвязней. И его боль, его горе, видимо, и по­могли. Тут же, рядом с общей могилой, железнодорожники выкопали еще од­ну, совсем маленькую. И Юра копал вместе с ними, второпях, неумело, не помогая ничуть, а скорее мешая, но никто не сказал ему об этом, никто не отстранил. И вновь все звуки, все движения возле него ушли куда-то дале­ко, прикрылись плотной пеленой.

К Юре подходили мужчины и женщины, говорили, что скоро уйдет поезд, что ему нужно ехать, что маму не вернуть и следует подумать о себе.

Юра оцепенело сидел возле могилы, не поднимая головы, и единственное желание владело им – чтобы все ушли, оставили его в покое. Ему нужно бы­ло разобраться, понять происшедшее.

Потом несколько раз протяжно гудел паровоз. Заскрежетали, трогаясь с места, вагоны. И вскоре все затихло…

Словно подчеркивая глубокую, степную тишину, где-то неподалеку от Юры закричала перепелка: «пить-полоть!» Отозвалась другая. Взметнулись в не­бо жаворонки. Жизнь продолжалась…

Только теперь, когда вокруг никого не было, Юра дал волю слезам. Он плакал, прижав лицо к земле, не ощущая ее колючей сухости. И еще долго лежал, прижавшись к могильному холмику. Видения прошлого вдруг встали перед ним, и он так обрадовался, так жадно к ним потянулся, желая удер­жать их как можно дольше, хотя бы мысленно побыть в той своей жизни, где все было привычно, светло и защищено, в той жизни, которую так безжа­лостно смяли грозные непонятные события последнего времени.

Он увидел большую комнату в их имении под Таганрогом, свою любимую комнату с высокими зеркальными окнами, с камином, перед которым мог про­сиживать часами, безотрывно следя за причудливой игрой огня, своей фан­тазией оживляя страницы прочитанных книг. Описания путешествий стали са­мым любимым чтением. Он жил как бы двойной жизнью – одна состояла из ежедневных, привычных занятий: еды, уроков музыки, французского и немец­кого языков, поездок в гости, позже этот ряд продолжили гимназия и до­машние задания. В этой жизни он был по обязанности. Но вот, сидя перед камином с книгой в руках, он вступал в иной мир, где было столько опас­ностей, смены картин и лиц!

Бесконечно долго мог бродить Юра в этом выдуманном мире, и только го­лос мамы и ласковые ее руки возвращали его к привычному теплу родного дома.

На краю их огромного парка росли густо сплетенные кусты бузины, про­бивавшаяся сквозь них тропинка вела к пруду. Здесь, среди тишины и пол­ного безлюдья, были у Юры места не менее любимые, чем старое кресло у камина. Возле пруда и разыскал его в тот летний день их старый садовник. «Барин, вас зовут», – сказал он. А по тропинке к пруду бежала мама в бе­лом платье, праздничная, сияющая, следом за – нею легко и – упруго шел высокий офицер с загорелым лицом. Это был отец.

Весь день они втроем ходили по парку, и мама тихо и напевно читала стихи. Ее голос то звенел, то замирал, глаза мерцали, лицо бледнело от волнения, и Юра заражался этим волнением, ощущением чего-то невыразимо прекрасного, ряди чего хотелось жить и мечтать.

«Ты мужчина, – как-то сказала – мать. – И конечно, должен быть сильным и ловким. Но душа – твоя должна чувствовать красоту, Юра. Без этого жизнь никогда не будет полной…»

Тот приезд отца был последним – началась революция. С тех пор в Юрину жизнь ворвалось так много непонятного, трудного, произошло так много пе­ремен. Знакомые, посещавшие – Львовых, прежде такие уверенности, спо­койствия, стали суетливыми, они часто спорили. Мама отсылала Юру из ком­наты, но он слышал обрывки их разговоров, хотя и велись они вполголоса. Из этих обрывков он пытался сложить картину происходящего. Единственное, что он понял – это противоборство красные и белых. Красные подняли сму­ту, разрушили прежнюю жизнь, а белые встали на ее защиту; и скоро, очень скоро все будет по-прежнему.

Проходили дни, но ничего не возвращалось… Незадолго до их отъезда в Киев незнакомый человек принес маме весть, что папа жив и находится в Ростове. Этот человек и посоветовал маме ехать в Киев. Юра слышал, как он сказал: «Наши скоро там будут, и вы встретитесь с мужем…»

Что же теперь станет с Юриной – жизнью, теперь, когда все рухнуло?

…Склонилось к горизонту большое, расплавленное от зноя солнце. Тень от деревьев легла на могилу. Прошелестел сухими листьями ветер – пред­вестник наступающей ночи.

Юра не знал, как ему жить дальше, что делать, как поступить. Доби­раться ли к дяде в Киев или, быть может, вернуться обратно, в пустой, покинутый ими дом?

В звонкой степной тиши он вдруг явственно, услышал далекие раскаты грома. Впрочем, небо было ясное, без единого облачка. Юра, понял, что это не гром, а звуки далекой артиллерийской канонады. Значит, там идет сражение.

Юра быстро поднялся, сразу решив идти туда – ведь там воюет с красны­ми его отец. Он так обрадовался канонаде, подсказавшей ему выход из этой безысходности. Он не думал о том, как найдет отца во фронтовой неразбе­рихе и найдет ли. Вернее, эти мысли вспыхивали в глубине его сознания, но он не задерживался на них, потому что перед ним забрезжила надежда и потерять ее было невозможно. И Юра пошел в сторону канонады. Он шел, часто оглядываясь на могильный холмик, пока не затерялся этот холмик среди неровностей степи.

Впереди темной гребенкой встал лес.

Не колеблясь, Юра вошел в него. Он не выбирал дороги, шел напрямик, иногда продирался через низкорослый кустарник, – брел в высоких росных травах.

– Стой! – Окрик прозвучал неожиданно, резко, – как удар. И Юра, при­сев, ткнулся толовой в кусты. – Кто идет? – спросил тот же голос, клац­нул затвор. И через мгновение кто-то по-прежнему невидимый приказал: – Выходи, стрелять буду!

Втянув голову в плечи, всматриваясь в темноту, Юра медленно пошел вперед. Исподлобья глядел туда, откуда звучал голос,

– Подойди ближе!

Юра сделал еще несколько шагов и оказался в центре крохотной поляны.

– Гляди, мальчонка!

Человек вынырнул из темноты буквально в двух шагах. Именно вынырнул, сразу, как из воды. В бушлате, на голове фуражка со звездой. Это был Се­мен Алексеевич Красильников. Рядом встал еще один человек, с винтов­кой…

Проводив Кольцова, Красильников в тот же день выехал на автомобиле в прифронтовую полосу. Фролов остался в Очеретино, в дивизии.

После наступления белых в районе Луганска была спешно разработана операция, которая, по мнению командования, могла приостановить быстрое продвижение противника… Для этого предполагалось скрытно передислоци­ровать несколько дивизионов тяжелых орудий к рокадной дороге, в район предполагаемого движения противника. Расчет был такой: когда пехота и конница белых втянутся в пойму реки, по которой проходила дорога, все артдивизионы одновременно на десятки километров обстреляют противника ураганным огнем. После этого из засад выдвинутся батареи трехдюймовых орудий и накроют его шрапнелью. Остальное доделают броневики с пулемета­ми и конница. Секретность операции обеспечивали сотрудники Особого отде­ла.