Анатолий Батов - Перевозчик

• Название: Перевозчик
• Автор: Анатолий Батов
• Жанр: Социально-психологическая фантастика
• Год: 2011
• ISBN: 978-5-4320-0063-7

В отличие от большинства утопий, в которых прекраснодушные авторы рисуют человечество планетарным, консолидированным на добрых началах, едва ли не безупречным социумом, антиутописты, чей пик всеобщей популярности приходится именно на наше время, настаивают, в сущности, на вечном, неискоренимом балансе зла и добра. С приоритетом первого, «естественно».

«Города Солнца не будет, – как бы говорят они, – мир таки лежит во зле и ничего с этим не поделать. Так повелось со времен первочеловека и пребудет во веки веков».

Меняются эпохи, социально-политические, как говорили раньше, формации, глобальные идеологии и методологии. Даже взгляды на извечные истины (например, «содомия – это плохо») претерпевают невероятные метаморфозы. И только мера заложенной в природе человека дисгармонии остается неизменной.

Антиутопист «новой волны» Анатолий Батов весьма смело, с помощью собственного литературно-художественного инструментария исследует эту перманентную, бесконечно далекую от совершенства природу. Читатели же, ознакомившись с результатами этих исследований, в большинстве своем будут Батову наверняка благодарны.

---

Кстати о неделе: рядом с зеркалом висел небольшой календарь, и по нему выходило, что неделя здесь составляла десять дней, каждый месяц ровно тридцать дней или три недели, а в году было тоже, как и у нас, двенадцать месяцев, только стоящий в календаре последним насчитывал тридцать пять дней. Такая вот десятичная система. (А она, кстати, была у них и во всех остальных расчетах.) Николай подсчитал дни – получалось как на Земле. Он подумал, что, может, у них и високосный год есть, если вращение этой планеты вокруг Солнца за год не укладывается в 365 дней. Правда, это осталось неизвестным, так как Николай к этим тонкостям в своем дальнейшем повествовании не возвращался, а мы, захваченные разворачивающимися событиями, забыли уточнить.

Побрившись и вглядевшись в себя в зеркало, Николай удивился своему помолодевшему виду, таким он себя помнил в двадцать пять лет. Потом он, глядя на полки и выложенный камнями куб, помечтал о баньке – поддать бы сейчас пару и попариться. Примерно он представлял принцип работы местной парилки, наверно, камни раскаляются электроспиралью, проходящей где-то внизу куба и хорошо изолированной от попадания брызг воды. А кнопки на панели, очевидно, такие: зеленая – включение, оранжевая – малый накал, красная – большой и черная – выключение. Но он не решился злоупотребить гостеприимством хозяев, побоявшись чего-нибудь напортить. Из всего помывочного «сервиса» пришлось выбрать самый простой – душ. На полке лежали мыло и три мочалки. Николай отрегулировал воду погорячей, постоял, наслаждаясь, некоторое время и, взяв мочалку побольше (наверно, Авдея), начал мыться.

Когда он закончил, переоделся в чистое и вышел, Эн продолжала возиться с рыбой. Она показала Николаю на окно: там во дворе Авдей уже распрягал лошадь. Николай вышел на улицу и направился к нему.

– Ну вот и на человека стал похож, – сказал Авдей, одобрительно оглядывая помытого и побритого Николая.

– Ты как к нам, насовсем? Собираешься остаться у нас жить?

– Да, если это возможно.

Здесь автор опять должен сделать небольшое отступление и объяснить читателю, что с этого момента удобнее будет передавать все диалоги уже в переводе с языка мимики и догадок Николаем на нормальный язык, тем более, что, пообщавшись еще этот вечер с семьей Авдея, он уже на следующий день мог сносно говорить на их языке.

– Ну что ж, завтра сходим к старосте, пусть прикинет, куда тебя определить, – сказал Авдей, заводя лошадь под навес, – обед, видно, еще не готов, нужно бы шкуру снять с твоей косули, пока не застыла. Сейчас позвоню Сашку, если он свободен, приедет, сделает.

– А кто это? – поинтересовался Николай.

– Да есть у нас мастер по этим делам, живет недалеко, через пять дворов от меня, – и Авдей достал телефон.

Поговорив минуты две, он убрал телефон и сказал: «Сейчас будет» и, обращаясь к Николаю: «Тащи косулю сюда, под навес».

Николай понял из его разговора по телефону, что речь шла и о нем, были по несколько раз произнесены слова: старовер, косуля, пришел или принес, хочет остаться у нас.

Пока Николай ходил за косулей, Авдей достал пару метровых веревок и сказал: «Велел подвесить за задние ноги, давай привяжем вон к той стрехе, она покрепче». Он передал Николаю веревки.

– Привяжи к ногам, а я принесу с крыльца табуретку.

Они уже заканчивали, когда на дороге показался, как сначала подумал Николай, велосипедист, но почему-то он не крутил педали, как потом оказалось, педалей вообще не было, только подножки, как у мотоцикла. Это был электромопед, причем работавший почти без звука – мотор лишь слегка шуршал. Устройство его Николай тогда в пансионате объяснил нам в меру своего «высокого», как вы, надеюсь, помните, образования, по-дилетантски просто. Он сказал, что на его задней вилке находился небольшой электромотор и два аккумулятора, каждый размером всего со спичечный коробок, работали они поочередно, один работает, а другой заряжается. И когда наш пансионатский отдыхающий – «интеллектуал» (вы помните, был такой) недоверчиво прервал рассказ Николая словами о том, как могут такие маленькие аккумуляторы обладать большой мощностью, его оборвал наш пессимист-доминошник, ставший во время рассказа самым заинтересованным и внимательным слушателем. Он сказал: «Не мешай слушать, здесь тебе не научный семинар, и, если у тебя с головой все в порядке, ты поймешь, что техника везде имеет свойство развиваться». И дальше подколол его с явным намеком:

– Если у нас будет поменьше таких «ученых», возможно, и мы дойдем до этого.

Не научный семинар – отличное выражение в нашем случае, возьмем его путеводителем для нашей хроники и не станем слишком придираться к Николаю, тем более что дальше будут еще более удивительные технические вещи, также дилетантски описанные Николаем, ведь, как выяснится позже, Николай попал в цивилизацию, на две с половиной тысячи лет, а может и на все три, опередившую нас. А дилетантство Николая нисколько не помешает нам. И задачу свою автор видит в по возможности сжатой социальной, а не технической, хронике, именно социальной, этих двух с половиной или трех тысяч лет. По ходу его рассказа у нас появится возможность проследить, как менялась жизнь с развитием цивилизации, как бы в назидание, как говорится: век живи – век учись, а тут сразу столько веков, чего же не поучиться?

Сашок, подъехав, поставил мопед и поздоровался. Он выглядел уже достаточно пожившим человеком лет пяти-десяти-шестидесяти, сильно заветренное огрубевшее лицо, морщины на лбу и в углах глаз, почти полностью седые волосы. Когда он уже приступил к своей работе, а Николай с Авдеем, чтобы не мешать, отошли в сторону, Николай спросил:

– А сколько ему лет?

– Сто два будет в этом году.

Сначала Николай подумал, что тот шутит, но, посмотрев на серьезное его лицо, задумался и почему-то решил спросить:

– А тебе сколько?

– Мне еще пятьдесят один.

– А Эн?

– Мы с ней ровесники, а чего ты спрашиваешь, тебе то сколько?

– Мне сорок семь, – ответил Николай.

Сашок провозился еще больше часу, Эн уже два раза выходила и звала обедать. Сняв шкуру и разделав тушу на постеленной под навесом клеенке, Сашок, отказавшись от приглашения на обед и захватив с собой шкуру, голову и одну заднюю лодыжку косули (так здесь принято), пристроив все это на багажник мопеда, попрощавшись, уехал.

Николай с Авдеем перенесли оставшееся разделанное мясо в уличный холодильник. (Был еще холодильник на кухне, в который Эн перенесла сложенные Сашком отдельной кучкой сердце, печень, почки и еще что-то.)

Наконец, позвав Кида, они уселись обедать, он был совсем не обильным; Эн налила по чашке бульону с хлебом, на второе по два куска рыбы и картошка с подливой, на третье кисель, похоже клюквенный. Все было очень вкусно приготовлено: и бульон, и подлива, и кисель, но проголодавшийся и отвыкший от домашней пищи, Николай не наелся, а попросить еще стеснялся, и Эн, уловив его замешательство, положила ему в тарелку еще картошки и рыбы. Когда он начал есть, Кид, допивавший кисель, значительно предупредил его: «Переедать вредно для здоровья». Авдей, защищая Николая, сказал: «Ему можно, он долго был в лесу и проголодался». Николай, поощрительно обращаясь к Киду, спросил: «Где же ты уже постиг науку о правильном питании, в школе, наверно?»

– Нет, просто это известно каждому, а в школу я еще не хожу.

– Как, почему? – обращаясь уже к Авдею, удивился Николай.

– Да, год пропустил, ему в этом уже исполнится одиннадцать, а в том году учительницу не присылали, потому что не набралось и пятнадцати десятилетних детей – неполный класс получался, у нас всего двести пятьдесят дворов. Вот в этом году составится класс ребятишек тридцать пять, и будут учиться вместе и десяти- и одиннадцатилетние.

– Значит, у вас в школу идут с десяти лет?

Авдей удивился: «А у вас, что, не так что ли? А хотя у вас там свои законы». Чтобы не выдать себя, Николаю не следовало показывать явную неосведомленность о местной жизни, но, подумав, что его любопытство оправдательно тем, что он человек из леса, как они говорят, старовер, все же решился и спросил:

– А сколько же лет учиться?

– Как и положено, два года.

– Всего? Чему же можно научиться за два года?!

– Всему, что и положено: будет уметь читать, писать, считать и историю узнает.

– А если он захочет дальше учиться?

– Опять учиться? Что он дурак, зачем второй раз учиться? – улыбаясь такой наивности Николая, ответил Авдей. – Ты сам-то учился?

– Я нет, не пришлось, – на всякий случай соврал Николай.

– А как же, должны же быть ученые, инженеры, – Николай, продолжая выспрашивать дальше, повел вокруг рукой, – вот телевизор, телефон, электроплита, энергетика ваша, кто все это делает? А если что сломается, кто отремонтирует?

Дальше Авдей, возмущенный непониманием Николая, как ему виделось, самых простых и естественных вещей, чтобы исключить дальнейшие глупые вопросы, по своей инициативе решил его просветить и разразился эмоциональной тирадой, смысл которой Николай уже смог понять, но оттенки, например ругательные, уловил лишь день-два спустя по мере освоения языка. Нам же, тогда в пансионате, он передал ее, конечно, сразу в абсолютном переводе.