Дмитрий Анашкин - «Мой друг – инопланетянин!»

• Название: «Мой друг – инопланетянин!»
• Автор: Дмитрий Анашкин
• Жанр: Детективная фантастика

Станет ли жизнь интереснее, если у тебя появился друг – инопланетянин? Еще как! Дмитрий – самый обыкновенный бизнесмен, но благодаря крепкой межпланетной дружбе… оказался на Луне, в теле первого американского астронавта. Затем на пару дней превратился в Ленина, проехался в запломбированном вагоне – из Германии в Петербург; посетил Тот Свет и сыграл на гитаре с Джимми Хендриксом. Теперь Дима летает над городом в черном БМВ, а в минуты отдыха учится стрелять из бластера. Он приступает к съемкам фильма о питерских беспризорниках, но режиссер, приехавший из Швеции, оказывается нелегалом-андроидом, узурпировавшим тело иностранца… Вся эта увлекательная история происходит на улицах, помойках и чердаках Питера в наше время… и затем плавно перемещается в Кабул – Дмитрий должен извлечь из астрала душу Усама Бен Ладена, скрывающегося там от американцев. Террорист соглашается выйти; ирреальные существа БЮ в ужасе – путь на Землю для них закрыт навсегда… Межгалактический рэкет, инопланетные гости, живущие в телах иностранных туристов; жизнь во сне и на страницах книги, которая снится – все это нужно, чтобы попасть в мир, которого нет, и отнять у коварных Дзеков планету Регистратор. И спасти, наконец, наш мир от страшных, тотально непереносимых существ БЮ…

---

Стучали колеса, за окном смутно проплывали телеграфные столбы. В темноте стекла отражались лампа и силуэт склонившейся над книгой женщины. Рядом с ней сидел невысокий мужчина. То есть я. Вагон качнулся и пламя лампы осветило мое лицо. И тут мне стало по-настоящему страшно.

Я был Владимиром Ильичом Лениным, возвращавшимся через Германскую границу в Петербург в запломбированном вагоне. Был апрель тысяча девятьсот семнадцатого года. По старому стилю.

***

Наутро прибыли в Белоостров. Нас встретили Мария Ильинична, Шляпников, Сталин, Каменев и другие товарищи. Стали обсуждать дела и появилась первая информация. Я спросил, арестуют ли нас по приезде. Товарищи улыбались.

Здесь я впервые выдвинул тезис о грядущей мировой революции и роли России в этом процессе. Началась дискуссия.

Дело в том, что на тот момент бытовало мнение, что революция в России возможна только после революции в Европе. Я же считал, что Россия послужит детонатором всему мировому революционному движению. Что мы должны быть, и обязательно будем, в авангарде мирового революционного движения. Что происходящее в России архиважно, со всех точек зрения, и будет примером, за которым рано или поздно последуют все европейские страны.

Во время диспута я внимательно присматривался к товарищам. Особенно интересовал меня молодой, но подающий надежды грузин. Я с некоторым даже испугом поглядывал на него. Сейчас он был прост, дружелюбен и энергичен. Среди старших товарищей многословием не отличался, но я, зная, что предстоит сотворить в будущем этому улыбчивому грузину, испытывал сильную скованность и дискомфорт от его соседства. Пару раз, встретившись со мной взглядом, Джугашвили так тепло и понимающе улыбался, что мне пришла в голову шальная мысль: «А он ли это сидит сейчас передо мной? А вдруг это кто-то иной – воспользовавшись чужим телом, играет сейчас роль будущего великого вождя? А может… может, это я сам, уже в следующий раз сменивший тело по просьбе Петра – сижу сейчас здесь и улыбаюсь себе губами Сталина, зная, что это я временно пребываю в теле Ленина?!!»

***

К вечеру поезд прибыл в Петербург. Когда он, попыхивая, медленно вошел под крышу вокзала, я застыл в изумлении. Я увидел солдат и матросов, вытянувшихся в струнку в почетном карауле с офицерами во главе. Это были Московский и Преображенский полки, красногвардейцы и моряки Балтийского флота. Позади стояли рабочие со знаменами. Вокзальная площадь и прилегающие к ней улицы были запружены людьми, которые держали в руках флаги и факелы. Оркестры играли «Марсельезу».

Ко мне подошел щеголеватый молодой офицер, что-то отрапортовал и в конце лихо отсалютовал мне. За звуками оркестра я не расслышал, что он сказал, однако неожиданно для самого себя ответил офицеру, повторив его движение. Дальше меня буквально понесли на руках. Я боялся, что уронят, и постоянно повторял: «Товарищи, тише, что вы, товарищи!». Наконец меня отпустили.

Сопровождаемый Крупской и Каменевым, я прошел прямо в императорский зал, где меня уже ждали товарищи из ЦК. Поздоровался, выслушал странноватое приветствие Чхеидзе. Надо заметить, что, вопреки киношно-книжным версиям моего появления в Петербурге, на мне был надет котелок, а не кепка, как многие позже описывали. Я, действительно, купил в Стокгольме кепку, чтобы быть ближе к образу пролетария, но в сутолоке забыл ее в вагоне.

Не ответив на приветствие Чхеидзе – уж больно оно было нравоучительным, – я развернулся и вышел назад на перрон, к солдатам и матросам. Они встретили меня торжествующими криками. Сквозь бурлящую толпу я выбрался на площадь. Кто-то помог мне вскарабкаться на броневик, и я начал свою первую речь:

– Дорогие товарищи, солдаты, матросы и рабочие! Я счастлив приветствовать в вашем лице победившую русскую революцию, приветствовать вас, как передовой отряд всемирной пролетарской армии…

Мне оставалось только благодарить эрудицию, невероятную логику и убежденность тела Ильича. Слова складывались легко, я, как бы плавал во флюидах многотысячной толпы, которая отзывалась на каждое слово торжествующими выкриками. Было ясно – меня здесь ждали. Более удачного момента для возвращения представить было трудно. Хотя конечно, что и говорить, немецкие денежки также сыграли свою роль…

Шумела толпа на улице, ломилась в двери, требуя меня. Броневики выстроились у Финляндского вокзала. Их прожектора резкими снопами прорезали темноту и освещали улицы Выборгской стороны.

Снова зазвучала «Марсельеза», официальная часть приема была окончена.

Под звуки оркестра и крики тысячной толпы, среди красно-золотых знамен, освещаемых прожекторами, я вышел на парадное крыльцо и сел в крытый автомобиль. Но эта попытка не удалась – солдаты и матросы, заполнили площадь и улицы. Автомобиль не пропускали. Мне пришлось выйти. Я взобрался на крышу авто и начал новую речь.

–… Участие в позорной империалистической бойне… ложью и обманом… грабители капиталисты…

Я изрядно устал, но мне пришлось пересесть на броневик и двинуться на нем в сопровождении рабочих отрядов и воинских частей к Сампсониевскому мосту, в резиденцию большевиков – дворец балерины Кшесинской. По дороге мне приходилось выступать чуть ли не на каждом перекрестке.

– Да здравствует Социалистическая Мировая Революция!..

Броневик медленно плыл среди людского моря в далекую молочно-туманную даль, освещаемую мощными снопами прожекторов…

Один из них на мгновение ослепил меня, и я прикрыл глаза.

А в следующую секунду обнаружил, что стою на кухне своей петербургской квартиры.

***

Рядом со мной, за столом, сидел незнакомый мужчина лет тридцати с крупными чертами лица и волевым подбородком. На руках проступали вены, он был поджар и мускулист. Спокойно, с дружелюбным выражением он смотрел на меня. Я, все еще в прострации после пережитого, также молчал.

– Привет, меня зовут Арнольд, – дружелюбно приветствовал он меня.

– Какого черта? Какой Арнольд? Товарищ, почему вы сидите на моей кухне? Где Петр? – Я засыпал его вопросами.

– Димыч, да я и есть Петр. Только выгляжу по-другому, мне, знаешь ли, прежнее тело поднадоело уже… да и неприятно вспоминать: его же убили все-таки. А тут, – он с легким самодовольством напряг мускулы – я подразвил кой-чего.

Саркастические нотки в его речи были мне хорошо знакомы, и я с большим доверием посмотрел на сидящего передо мной человека. Хотя признаться, чувствовал я себя странно. Представье – к вам на улице подходит пожилая тетка незнакомой наружности и говорит: «Внучек, Васенька, я твоя умершая прабабушка! У меня только тело другое, а так я тебя очень люблю…».

– Ну и какое же тут развитие? Что у тебя теперь рожа кирпичом, и мускулы как у Сталлоне?

– Во первых, не как у Сталлоне, а как у Шварценеггера, – он умильно посмотрел на журнал «Медведь» – тот был открыт на фото Шварценеггера в целый разворот.

– А… – протянул я… – Понятно… Арнольд. – Последнее прозвучало несколько с издевкой. – Так что же во-вторых?

– А во-вторых, вот что. Я несколько скорректировал программу энергетического клонирования. Тело моё теперь материализуется не только с желательными физиологическими улучшениями, но и совершенствуется на молекулярно-кинетическом уровне. Другими словами, убить его, по крайней мере, теми способами, которые ко мне уже применяли, нельзя.

– То есть ты что, бессмертный теперь стал?– Изумился я.

– Ну, не то чтобы вообще нельзя убить. Но, типа, затруднительно.

– И тебя теперь не застрелить?

– Нет, не застрелить, – утвердительно ответил он.

– А что происходит с пулей? – во мне проснулся дух естествоиспытателя.

– По-разному, – откликнулся Арнольд. Когда насквозь проходит, когда плющится, а когда отражается. Последнее наиболее энергоемко. Пуля меняет направление и скорость на диаметрально противоположную.

– А от бутылки по голове ты как спасаешься?

– Да так же. Насквозь пропускаю, бью или отражаю. Без всяких для себя негативных последствий. – Он поморщился, видимо, от неприятных воспоминаний. – Да и вообще, с движущимися материальными объектами первого порядка все довольно просто.

– А с чем не просто?

– Второй, третий порядок. То есть энергия сознания: ментальные сгустки, кинетические нити там, ну, в общем, куча всего, на самом деле, есть, с чем я не знаю, как это тело себя поведет.

– Арнольд…, тьфу… Можно я тебя по-прежнему Петром звать буду? А то Арнольд, это как-то не по-нашему. Не по-русски.

– Да зови, я, собственно, он и есть. Все воспоминания на месте, эмоции, переживания. Это как, считай, пластическая операция. Я понимаешь, мог без проблем старое тело восстановить. Но я тебе уже сказал… Да и конспирация опять же: с бандюками-то этими еще далеко не конец.

***

Новый Петр нравился мне все больше. Он был как-то интереснее. Самостоятельней. Раньше он доставлял мне много хлопот. Особенно когда Достоевского начитается и давай по Невскому в котелке рассекать и выражаться так, что без стакана не поймешь. Все норовил куда-то пропасть. Потом спасать приходилось. А этот вроде сам себя в обиду не даст. «Может, вздохну спокойно», – подумал я.