Дмитрий Балашов - Отречение

• Название: Отречение
• Автор: Дмитрий Балашов
• Издательство: Карелия
• Жанр: История
• Год: 1990
• ISBN: 5-7545-0246-Х

Это шестой роман цикла «Государи московские». В нем повествуется о подчинении Москве Суздальско-Нижегородского и Тверского княжеств, о борьбе с Литвой в период, когда Русь начинает превращаться в Россию и выходит на арену мировой истории.

---

– Хочешь, владыко, послати мя в Нижний Новгород? – вопросил Сергий, спрямляя пути разговора и сминая все Алексиевы хитрые замыслы. Как понял, как узнал он, о чем его попросит митрополит, Алексий не спрашивал. Помолчав, сказал:

– Борис не по праву сидит на нижегородском столе! – И, уже торопясь, дабы Сергий вновь не обнажил своего сокровенного знания, добавил: – Дмитрий Константиныч согласен подписать ряд с Москвой, отрекаясь от великого княжения!

– Ему привезли ярлык? – безжалостно вопросил Сергий.

– Да, от Азиза-царя! – отмолвил Алексий уже несколько резко. Архимандрит Павел только вздыхал, глядя то на того, то на другого.

– Борис должен уступить город и подписать грамоту об отречении? – строго спросил Сергий, утверждая.

– Да.

– Князь Борис получил от царицы Асан ярлык на Нижний Новгород! – порешил вмешаться архимандрит Павел. Сергий кивнул. Видимо, он знал и это.

Знал он, оказывается, вернее, предвидел и закрытие церквей, предложенное Алексием. Произнес только, осуровев лицом и не обращаясь ни к кому:

– Мор!

И стало ясно, что мера эта и жестока и груба…

Было в лице Сергия нечто новое, не усталость, нет! По-прежнему румяны были впалые щеки и здоровою – худоба, и стан прям, и руки, большие руки плотника, крепки и чутки. Но что-то прежнее, юношеское, что так долго держалось в Сергии, изменилось, отошло, отцвело. Спокойнее и строже стали очи, не так пышны потерявшие яркий блеск волосы. Верно, когда уже переваливает за сорок, возраст сказывается всегда. Возраст осени? Или все еще мужества? Возраст свершений! Для многих – уже и начало конца… И Алексия вдруг охватил испуг, он устрашился движению времени, явленному ему в этом дорогом лице. Но Сергий снова глянул ему в глаза, улыбнулся чуть-чуть, лишь две тонкие морщинки сложились у глаз, словно возвратясь из вечности приветствовал здешних, смертных, поверивших было его гибели.

– Ты разрешишь мне, владыко, прежде побывать у Троицы?

Алексий с жаром принялся объяснять, что да, конечно, что он и посылает его не иначе как троицким игуменом и потому тем паче…

Все это было неважно. Сергий шел в Нижний, ибо правда была все-таки на стороне Дмитрия Константиныча, и потому, что он знал другое: что все это – и княжеская грызня, и споры из-за великого стола – тоже неважны. Придет неизбежный конец, уравнивающий всех, и думать надо о вечном, сбирать богатства, коих червь не точит и тать не крадет. И пока сего не поймут, все будет так, как есть, и не пременит течения своего. Даже невзирая на необходимые в мире сем усилия кир Алексия.

Архимандрит Павел, поняв нечто, трудно выразимое словом, вышел первый. Они остались одни.

– Простишь ли ты меня, Сергие? – вопросил Алексий.

– Ты взял крест на рамена своя, – возразил Сергий, стараясь оттенком голоса смягчить суровость слов, – и должен нести его до конца! – Помолчал, прибавил негромко: – На худое меня не зови. Токмо на доброе! – И еще помолчал и рек твердо: – Смирять братьев надобно! Это мой долг, как и твой!

Они молча троекратно облобызались. И опять у Алексия, отягченного годами и властью, возникло чувство, что он – младший и днесь целует учителя своего, без которого ему трудно, очень трудно жить на земле!

Когда наутро другого дня Сергий подходил к горе Маковец, у него сильно билось сердце и пересыхало во рту. Он остановился и долго стоял, смиряя себя и собираясь с духом.

Его все же заметили – или знали, разочли его прибытие? Бил колокол. Иноки вышли и стояли рядами вдоль пути, иные падали ничью.

Те из братий, кто хулил Сергия и радовал его уходу, исчезли предыдущей ночью, сами покинули обитель, прознав о возвращении игумена, так что и выгонять ему никого не пришлось.

Стефан сожидал его в келье. Когда Сергий вошел, брат стал на колени, склонил чело и глухо повестил, что понял все и теперь готов уйти из монастыря. Сергий молча поднял его с колен и поцеловал в лоб, произнеся токмо:

– Прости и ты меня, Стефане!

Затем они оба долго молились в келье, стоя на коленях перед аналоем, меж тем как Михей за стеною в хижине хлопотливо готовил покой к праздничному сретению любимого учителя, а учиненный брат уже созывал иноков к молебствию и торжественной трапезе.

Перебыв в обители самое малое время, Сергий в сопровождении архимандрита Павла, игумена Герасима и нескольких отряженных с ним попов и иноков вышел в путь. Тяжкая оперенная стрела с тихим жужжанием вылетела, толкаемая тетивою владычной воли, и теперь устремилась к цели.

Глава 40

Посольство Сергия было столь невелико и не пышно, что его вовсе не заметили в Нижнем Новгороде. Кучка пропыленных, умученных жарою странствующих иноков переправилась на дощанике через Оку и от перевоза неспешно устремила стопы в гору, по направлению к городу. Их не остановили в воротах, поскольку иноки повестили, что идут в Печерский монастырь к игумену Дионисию.

Они действительно прошли через город не останавливаясь, только озираясь кругом, разглядывая наспех сооруженные Борисом валы, полуобвалившиеся кое-где, когда весенние воды подмывали мерзлую и потому рыхлую осыпь. Там и тут суетились работники, довершая и доделывая. И все же полный обвод городовых стен был сотворен и потребовал бы в случае осады города и приступа немалых усилий.

В монастыре путников ждали. Игумен Дионисий сам встречал важных гостей, ибо извещен был уже о том, что епископия Нижегородская отошла в ведение Алексия, и о посольстве был предупрежден заранее скорым гонцом.

Он, впрочем, до самого прихода Сергия не ведал, как ему поступить. Сергий, с которым они изредка пересылались грамотами, не был в Нижнем несколько лет, и теперь (после богослуженья и трапезы) они сидели вдвоем, прямь друг друга, вглядываясь и привыкая к приметам быстротекущего времени на знакомом лице.

Солнце низилось, претворяя свои лучи в старое золото, безоблачный жаркий день изгибал, и Волга, видимая отселе в небольшие, в два бревна, прорубленные оконца, играла лениво и успокоенно, стремясь и стремясь безостановочно в дикую татарскую степь.

– Князь Борис имеет ярлык от татарского царя! – говорил Дионисий, беспокойно ходя по горнице.

– От болгарского царя и царицы Асан! – уточнил Сергий.

– Андрей сам на смертном ложе уступил ему город! – возвысил голос Дионисий. Он мучился тем, что вынужден говорить все это духовному мужу, коего чтил высоко и с которым совсем не об этом хотелось бы ему беседовать. – Не ведаю даже, примет ли он вас! – Дионисий смущенно пожал плечами, скосил взгляд на Сергия: не сердится ли тот?

Но Сергий сидел вольно, отдыхая, и светлым взором следил Волгу, посвечивающую золотыми искрами сквозь путаницу ветвей. Усмехнулся, вопросил, где та келья, в коей они беседовали когда-то, в первый отроческий приход Сергиев к прославленному уже тогда игумену.

– Сгорела, – ответил Дионисий. – Три раза горел монастырь, все тут рубили и ставили наново! – Сказал и умолк. Ничего не спросив, заставил его Сергий вспомнить ту давнюю беседу и гордые слова о русичах, что, совокупясь воедино, когда-нибудь ниспровергнут Орду. И не о том ли самом твердит он не уставая суздальским князьям вот уже которое лето подряд!

– Борис должен уступить старшему. Иначе не будет порядни в земле! – досказал Сергий, вновь становясь взрослым, умудренным мужем, игуменом входящего в славу монастыря. – Владыко велел, ежели князь окажет упорство, затворить церкви в городе! – Он помолчал, давая игумену Дионисию осознать сказанное до конца, и прибавил: – Помысли, Дионисие, с кем ты и возможет ли Борис, один, в споре с братом своим старейшим противустать всей Владимирской Руси да еще и Орде?

Слова упали, как камни в тихую воду. От них пошли большие, все расширяющиеся круги. Противустать Алексию для Дионисия значило остаться в одиночестве, поддерживая упрямого удельного князя… Устранить себя от дела сего он тоже не мог. Сергий ждал ответа, и в молчании давнего знакомца была незримая, неведомая ему доднесь твердота. Дионисий сел. Встал, вновь начал ходить по покою.

– Быть может, мне самому сперва перемолвить с князем? – вопросил, найдя, как казалось ему, временную лазейку, дабы оттянуть, отложить неизбежное…

Сергий слегка, очень слегка, чуть заметно покачал головою, скорее даже глазами повел туда-сюда. И отверг. Дионисий аж покраснел, сердито насупил брови. Ему было вчуже и внове подчинять себя чужой воле. Опять, и долго, молчал.

Сергий смотрел то в окно, то на него ясно. В лице у него был тот же вечерний свет, что и за окном. И Дионисий, продолжая молчать, начал постигать наконец простую истину, что митрополит прав, что должно не раздувать прю, а помирить братьев, а для того заставить Бориса соступиться с нижегородского стола, и что ему, Дионисию, пристойно и лепо споспешествовать в том игумену Сергию. Он поднял потишевший, обрезанный взор. Сказал: