Александр Байбородин - Урук-хай, или Путешествие Туда...

• Название: Урук-хай, или Путешествие Туда...
• Автор: Александр Байбородин
• Издательство: ОАО «Дом печати — ВЯТКА»
• Жанр: Фэнтези
• Год: 2002
• ISBN: 5-85271-204-3

«Сколько еще поколений будет очаровано легендой о Кольце Всевластия?» – задает вопрос один из героев этой книги. Ответа нет.

Если Вы надеетесь увидеть под этой обложкой волшебную сказку, – еще одну из многих, написанных по мотивам толкиеновской саги, – то отбросьте эту надежду. Герои этой книги ненавидят магию, зато верят в собственные руки, знания и мужество. Они не делят Мир на Добро и Зло. Они знают, что «Зло приходится выдавливать из себя вместе с кровью».

Они дети тех, кто предал их. Но они сами прокладывают свой Путь. Трудный путь через Тьму к Свету…

Это не манифест тех, кого объявили Вековечным Злом и прокляли. В этой книге сказано меньше, чем скрыто между строк. Это всего лишь короткое «Путешествие Туда…»

Мыслящему – достаточно…

---

Молодой всадник сидел, привалившись к прутяной стене, вжимаясь в просыпающуюся сквозь щели землю, ему было страшно. «Ты-то говорить будешь? – всё тем же спокойно-тихим голосом спросил у него Гхажш. – Или тебя сразу Урагху отдать? К утру он из тебя как раз завтрак для нас сделает». Роханец вжался в стену ещё сильнее и проблеял тонким срывающимся голоском: «Не надо, дяденька, я всё скажу! Всё! Что знаю!»

– И что ты знаешь?

– Нас было двести тридцать, когда из Эдораса выехали. А здесь уже меньше, мы за две недели нескольких потеряли.

– Чего вы тут шаритесь?

– Так, – пленный растерялся, – Вас ищем, дяденька. Вы тут неподалёку деревню сожгли. Нам приказано найти.

– Вот и нашли, – усмехнулся Гхажш. – Кто приказывает? Кто главный?

– Йолунд, третий граф марки, он приказывает. Он уже год как над нашим йоредом поставлен.

– Кто второй? В зелёном плаще…

– Это Хасутайн, сержант йореда. Он не из благородных, выслужился.

– Старый, стало быть, вояка? А? Быстро отвечай!

– Он не старый ещё, ему лет тридцать, просто служит уже пятнадцать. Когда прежнего начальника убили у нас, он, говорят, полгода йоредом заправлял. А потом графа поставили. Но это ещё до меня было…

– Понятно, – оборвал его Гхажш. – Урагх…

У шеи роханца мелькнул тёмный клинок. Всадник поперхнулся, схватился за вспоротое горло, пытаясь остановить кровь, и начал заваливаться на бок, дёргаясь всем телом.

«Это хорошо, что ими сейчас старый служака командует. Этот всё будет делать как положено. А сейчас уже нельзя как положено, – Гхажш снова сплюнул сквозь зубы, и плевок попал на тело молодого роханца. – По уму, им сейчас рассыпаться надо, нас с холма выпустить и идти за нами, издалека постреливая, чтобы мы не быстро бежали. За подкреплением они послали, но где оно? В деревне мужиков им сейчас не поднять, те пожар только потушили. Им сейчас о королевской подати напоминать, всё равно, что быка дразнить. Значит, на кого-то ещё надеются. Раз холм окружили, значит, к утру своих ждут. Или раньше. Плохо будет, если раньше». Не знаю, сколько бы он так ещё рассуждал вслух сам с собой, но где-то вдалеке вдруг зазвучал долгий, еле слышный вой.

«Ратгхаур, – почему-то прошептал Гхажш, и в шёпоте его мне послышалось облегчение. – Только бы это был Ратгхаур». Он сложил ладони раструбом, запрокинул голову, приложил ладони ко рту, и над холмом разнёсся такой же леденящий, неотличимый от волчьего вой, только гораздо более громкий. Гхажш выл долго, с переливами, иногда на несколько мгновений прерываясь, чтобы набрать воздуха или послушать. Я видел, кто это воет, но и у меня по коже бегали быстрые, как тараканы, мурашки. А что должны были чувствовать всадники, я даже и представить не могу. Испуганное ржание коней было слышно даже на вершине кургана. Когда Гхажш прерывался, конечно.

Сколько прошло минут этого воя, я не знаю, но не очень долго. Гхажш прервался в очередной раз, и издалека, но уже намного ближе, прозвучал ответ. Или, может быть, вопрос: очень уж занятно менялся звук, словно вывший действительно спрашивал. «Наш талан нынче», – снова прошептал Гхажш и провыл что-то, играя голосом, словно на свирели из волчьих глоток. Вдалеке его, видимо, поняли, потому что к прежнему вою присоединился ещё один голос, более низкий. Этот выл короткими, рублеными звуками, то спрашивал о чём-то, то будто приказывал. Гхажш время от времени подвывал.

Так они провыли-проговорили минуты две или три. А потом Гхажш приказал подойти всем к нему.

– Так, парни, – сказал он весело, – как нам повезло, так никому не везло, пока я живу. Варги пришли. Шестнадцать варгов на пол-лиги от нас. И скоро они будут здесь. То конееды нас сторожили, теперь мы на них поохотимся. Разбейтесь все на пары. Конееды вокруг холма стоят дозорами. Их немного больше сотни. А холм – большой. Так что расстояние между дозорами немаленькое. Нам надо, чтобы они не спали до утра, даже не дремали. Когда варги подойдут, они заводной табун угонят, тогда мы конеедам оставшихся коней перестреляем и уйдём. Понятно?

– А по самим-то конеедам стрелять можно? – спросил кто-то. – Или как обычно при снятии дозора, сначала коней? А то ведь в траве попрячутся. В темени.

– Можно. Это же охота, делайте, что хотите, сами только под стрелы не лезьте. И близко к ним не подходите, иначе на конях догонят. Лучше издалека бейте, промахнётесь – беда невелика. Всё равно растревожите. Давайте!

Скоро нас в бургхе осталось только четверо: я, Гхажш с Урагхом да наблюдатель на дереве, всё ещё лениво помахивающий факелом.

Время от времени у стены из темноты появлялись орки, закутанные в буургха по самые глаза. Кто-то перебрасывал через стену колчан или пук стрел, кто-то, наоборот, говорил, что стрелы у него кончились, и ему отдавали только что принесённые. Несколько раз приволакивали тяжёлые седельные сумы. А один раз принесли на буургха раненого. Раненый то стонал, приходя в сознание, то снова впадал в забытьё. Грудь у него была размозжена, и сквозь порванную волчанку торчали белые сколки рёбер. Гхажш поколдовал над ним немного и сказал: «Не жилец, к утру умрёт. Хорошо. Тащить не придётся». Второй раненый пришёл сам, перекарабкался кое-как через стену, походкой пьяного дошёл до ямы с водой, рухнул рядом и долго, жадно пил, фыркая и отдуваясь.

– Как там? – спросил его Урагх, когда тот, закончив пить, начал что-то делать со своим плечом.

– Кошки-мышки, – ответил раненый, ковыряясь в ране. – Помоги наконечник выдернуть. Сулицу, гад, швырнул. Залёг вместе с конём, я думал, они мёртвые. А как вскочат! Сулицу кинул и конём хотел стоптать. Хорошо стрела на тетиве была. Я этому мерину прямо в пасть засадил! С четырёх шагов!

– Коню что ли? – уточнил Урагх, поливая рану чем-то. Шагху, судя по запаху.

– Да какому коню, – обиделся раненый и, дёрнувшись, зашипел: – Легче, легче тяни. Рваный, кость царапает. Конееду самому. Коня парни завалили. Тогхи зацепил налучиной и весь бок вспорол, вместе со сбруей. Но сильна зверюга! У ней кишки по земле волочатся, а она ещё шагов десять пробежала!

Урагх что-то бросил на землю и обнадёжил раненого: «Жить будешь. А если не загноится, то долго будешь жить». Раненый на глупую шутку не обиделся, а только посмеялся и сказал, что теперь уж всё равно: не зря пожил, а руку и отрезать можно. Меня даже замутило от такого отношения к смерти и ранам. Сам бы я вопил, не переставая, если бы из меня вытаскивали железный наконечник.

Самое противное в роханских сулицах и стрелах – легко снимающиеся наконечники. Неопытные бойцы, получив рану таким оружием, часто, в горячке боя, дёргают стрелу или сулицу, и наконечник снимается и остаётся в ране. Хуже того, они бывают прикреплены к древку ремешком, пропущенным через отверстие в одной из граней. Когда дёргаешь древко, наконечник в ране поворачивается и заклинивается. Его уже не вытянуть и не протолкнуть, только вырезать. Часто приходится вырезать вместе с куском мяса. Злое оружие.

Впрочем, роханцы того же мнения о «чёрной смоле», что хранится в полых рукоятях кинжалов урр-уу-гхай. Думаю, что они согласились бы отказаться от снимающихся наконечников, если бы урр-уу-гхай отказались от «чёрной смолы». Только не знаю, как это можно было бы сделать. Король Рохана может приказать своим воинам крепить наконечники лучше, но буурзам будет трудно договориться о такой «мелочи».

Тем более что оркскому обычаю мазать клинки «чёрной смолой» сотни лет. Или тысячи, что вернее. Изначально орки были низкорослым народом, не выше гномов, и не отличались особой силой. В схватке один на один любой орк уступал хоть человеку, хоть эльфу и уж тем более гному. Вот и выдумали яд, чтобы даже царапина была смертельной. Урр-уу-гхай в бою и силой, и умением не уступают никому. Но обычай, есть обычай, «чёрная смола» по-прежнему наполняет рукояти кинжалов.

Что происходило под курганом, я не знаю. Можно было лишь догадываться по изредка раздававшемуся предсмертному ржанию коней или короткому людскому вскрику. Один раз раздались громкие яростные вопли, а потом вдруг со всех сторон через стену полезли орки. Гхажш, ругаясь на чём свет стоит, и непрерывно раздавая направо и налево пинки и зуботычины, отдавал приказы и расставлял прибежавших по четырём сторонам. Из темноты просвистело несколько стрел, кто-то из лезших через стену орков поймал одну между лопаток и повис на острых, торчащих кольях. Остальные немедленно начали стрелять туда, откуда прилетели стрелы. Но, похоже, промахнулись, потому что из темноты что-то насмешливо крикнули на незнакомом певучем языке. Певучий голос покричал ещё немного, но оборвался на полуслове, раздалось заполошное конское ржание, и с той стороны кто-то коротко свистнул. Гхажш опять выругался, приказал, и орки снова начали вылезать из укрепления.

Эта ночная игра со смертью продолжалась несколько часов, а потом раздался вой. Вой многих волчьих глоток. До этого я думал, что выражение «волосы встали дыбом» – просто оборот речи. Теперь знаю, что такое действительно бывает. Во всяком случае, мои волосы именно «встали дыбом». Каждый волосок на теле встопорщился от ужаса. Вой переливался, становился то выше, то ниже, казалось, волки перекликаются между собой. Этот вой стал знаком и для орков. Сразу же под холмом раздалось знакомое уже мне рычание: «У-р-р-а-а-гх!»