Александр Альшевский - На заре самурайской вольницы

• Название: На заре самурайской вольницы
• Автор: Александр Альшевский
• Жанр: Историческая проза

Как и почему обыкновенные крестьяне, побросав мотыги и взявшись за оружие, заложили основы самурайской вольницы, продержавшейся около 700 лет? Из-за интриг в императорской семье на вершину властной вертикали поочередно пробиваются Тайра Киёмори, Минамото Ёритомо, Ходзё Токимаса… Пролетали годы, менялись правители Японии, однако неизменным оставался, пожалуй, главный принцип существования самурая – вассальская преданность должна произрастать целесообразностью бытия.

---

Пост регента после Мотодзанэ унаследовал, как и ожидалось, его младший брат Мотофуса, человек умный и честолюбивый, к тому же стройный и красивый – в общем, настоящий аристократ. Киёмори сразу невзлюбил его. И было за что. Мотофуса считал Хэйси выскочками и не скрывал презрительного отношения к ним. Встречаясь с Киёмори, он лишь слегка наклонял голову. Порой это сильно задевало Киёмори, но он старался сдерживаться, прекрасно понимая, что подобное высокомерие – обыкновенная поза и ничего серьезного в себе не таило. Должность регента носила чисто номинальный характер, поскольку реальная власть вновь оказалась в руках деда императора, Госиракавы, продолжившего экс-императорское правление.

Вскоре Мотофуса и Киёмори окончательно рассорились. И рассорил их земельный вопрос. Безудержная приватизация государственных угодий и превращение их в сёэн, обладавшими налоговым иммунитетом, заметно усложняло существование божественной династии. Поэтому двор по мере сил пытался затормозить этот процесс и ограничить его определенными рамками, что, естественно, затрагивало напрямую интересы влиятельных представителей дома регентов и канцлеров, являвшегося крупнейшим частным собственником земли. Любые новации в этом направлении вызывали болезненную реакцию, и никто не хотел уступать ни одного поместья. Возглавивший дом Фудзивара регент Мотофуса справедливо полагал, что земли старшего брата перейдут к нему. Однако Киёмори постарался здорово насолить своему оппоненту. Он посоветовал Морико написать слезливое письмо экс-императору с нижайшей просьбой защитить законные интересы ее воспитанника, шестилетнего Мотомити. В свои одиннадцать лет она волею провидения оказалась не только мачехой, но и опекуном сына Мотодзанэ от другой жены. Киёмори рассчитал все очень точно. Экс-император настолько благоволил Морико, что отдал ей на воспитание своего принца крови Норихито. Разве мог он отказать в просьбе такой женщине?! У которой такой отец! Госиракава передает значительную часть владений Мотодзанэ его сыну Мотомити, а Киёмори получает право управления этими обширными землями. Мотофуса, посчитав, что его попросту обобрали, затаил в сердце страшную обиду. Этим и ограничился. Для Фудзивара наступали тяжелые времена. Дует Госиракава – Тайра Киёмори набирал силу.

Проходит некоторое время и Госиракава вызывает к себе Киёмори: «Ну, как, регент все еще дуется? Ничего, отойдет. Ты заехал бы к нему, что ли. Не чужие ведь. Так, якобы по дороге заглянул. Ему приятно будет. А вообще то я пригласил тебя не для того, чтобы мирить с Мотофусой. Вы и без меня разберетесь. Что ты скажешь, если я вручу Норихито священную регалию?». Киёмори сразу смекнул о чем идет речь. Лет триста назад канцлер Фудзивара Мотоцунэ преподнес фамильный меч семьи «цубокири но мицуруги» императору Уде, который вручил его старшему сыну (будущему императору Дайго) в знак признания наследным принцем. С тех пор этот меч почитается священной регалией и по традиции передается императором наследному принцу во время церемонии вступления в сан. Вопрос экс-императора застал Киёмори врасплох. Это редко с ним случалось, но он не знал, что ответить. Пауза становилась неприличной и могла быть неправильно истолкована. «А…а если у императора родится сын?», растерянно выпалил Киёмори. «Если родится, вознесем молитву богам за столь чудесный подарок. Но до этого далеко, очень далеко. Надеюсь, ты помнишь, сколько Рокудзё лет? Наверняка, кто-то не вытерпит и, воспользуясь неопределенностью, начнет мутить воду. Это у нас умеют. Поэтому именно сейчас самое время упредить подобные настроения и успокоить всех».

Киёмори еще раз восхитился дальновидностью Госиракавы, который успокаивал прежде всего самого себя, заранее и очень умело пресекая возможные попытки оттеснить его от власти. «Вы, государь, как всегда правы. Однако и император и Норихито совсем дети и без поддержки Мотофусы, а главное, вашего доброго совета вряд ли обойдутся», вкрадчиво проговорил Киёмори. Экс-император, и это было видно по его лицу, услышал то, что хотел услышать. С трудом сдерживая улыбку удовлетворения, назидательным тоном он добавляет: «Пока император не станет осознавать, что к чему мой долг помогать ему во всем. И ты не должен оставаться в стороне». Похоже, они опять поняли друг друга. Телега о двух колесах, пусть со скрипом, двигалась в заданном направлении. В очередной раз поддержав экс-императора, Киёмори в очередной раз получал от него подарок, но на этот раз поистине королевский – он приобщался, правда, к косвенным, но все же родственникам наследного принца, а это что-то значило в придворных кругах.

Семнадцатого октября 1166 г. в императорском дворце состоялась церемония введения Норихито в сан наследного принца. Киёмори назначается министром двора. Избранная им стратегия сближения с императорским домом давала плоды. Медленно, но верно Хэйси превращались в тех же Фудзивара, но ином, более грубом обличье. По примеру своих «учителей» Киёмори с помощью красных девиц Тайра пытался встроиться в существующую политико-административную пирамиду, на вершине которой находился император. Чем ближе к нему, тем больше власти – значит надо усиливать влияние на императора и его ближайшее окружение. И это Киёмори блестяще удавалось. Высший слой потомственной придворной аристократии стремительно разбавлялся представителями Хэйкэ, которые губернаторствовали в различных провинциях. И над всеми ими возвышалась харизматическая личность их предводителя – Киёмори. И не только возвышалась, но и сплачивала.

Медовый месяц Госиракавы и Киёмори продолжался. Удобно устроившись на кораблике, они любили наблюдать за ночной ловлей рыбы с помощью бакланов. Бакланщик на носу кораблика закреплял металлическую корзину, накладывал в нее сосновых чурок и разжигал огонь, освещавший водную гладь. Свет привлекал любопытную форель, становившуюся легкой добычей прирученных бакланов. Они ловко выхватывали из воды форель, но не могли проглотить – мешало кольцо на их шее. Бакланщик специальными веревками управлял «рыбаками» и извлекал из них свеженькую рыбу, которую потрошили, слегка просаливали, вымачивали в уксусе и подавали к столу. Особенно хорошо шел лов в Фукухаре, поместье Киёмори в Сэтцу. Приготовленная тамошними умельцами форель была не хуже той, что водилась в Нагарагаве.

В столичной усадьбе Ходзюдзидоно, резиденции экс-императора, нередко устраивались представления саругаку, большим любителем которых с давних лет являлся Госиракава. Пришлись они по вкусу и Киёмори, тянувшегося ко всему китайскому. Любая пирушка заканчивалась приглашением бродячих артистов. И начиналось! Обезьяны, прыгающие через металлический обруч; удивительные фокусы, вроде появления ребенка из пасти лошади; акробаты; глотатели мечей; испускатели огня; жонглеры; канатоходцы; театр марионеток. Чего там только не было?! Киёмори и сам любил тряхнуть стариной и исполнить танец посадки риса под шелестящий звук сасары.

В один из таких славных вечеров в Ходзюдзидоно порядком охмелевший экс-император, по обыкновению щедро одаривший артистов, разоткровенничался: «У меня только один друг, на которого я могу положиться. Это ты, Киёмори. Чтобы не повторились страшные и печальные события Хогэн и Хэйдзи мы должны быть вместе. Ты понимаешь меня, министр? И вместе оберегать императора и наследного принца, которые совсем еще дети. А когда я выполню, не сразу, конечно, но обязательно выполню старую мечту и удалюсь от бренных дел государства, забота о высочайших отроках должна лечь на плечи такого преданного вассала, как ты». Киёмори молча слушал и думал о своем. Экс-император, похоже, и в правду собирается в монахи. Здесь он не лукавит. А насчет бренных дел будет совсем наоборот. И лысина тому не помеха. Госиракава тем временем продолжал: «Но пока я еще, как видишь, не в рясе и кое-что могу. Кстати, после смерти Фудзивара Корэмити кресло великого министра пустует. И знаешь почему?». «Откуда же мне знать, государь», тихо промолвил Киёмори, не отводя взгляда. «В это кресло я намерен посадить тебя!». Такого поворота Киёмори не ожидал и даже расстроился: он опять не угадал замыслов Госиракаы. Растерянный вид Киёмори очень позабавил экс-императора, рассчитывавшего именно на такую реакцию. «Но что скажут люди? На меня все и так косятся, а тут такое… К тому же по традиции великие министры назначаются из дома Фудзивара», попытался возразить Киёмори. «Что за лепет, министр? Ты словно не воин, а нечестивый монах, который говорит одно, а думает совсем другое. А думаешь ты, наверное, о том, что, став великим министром, быстро покончишь с влиянием Фудзивара в императорском дворце. Не так ли мой друг? За это можно и выпить, хотя мне, кажется, уже достаточно». Осушив поднесенную чашу с сакэ, Киёмори с трудом прошептал ждавшему ответа экс-императору: «Не знаю, что и сказать вам, государь…». «Мне ничего говорить и не надо, меня слушать надо, а ты это умеешь», ухмыльнулся тот.