Владимир Вольфсон - Настоящее

• Название: Настоящее
• Автор: Владимир Вольфсон
• Жанр: Русское современное

Я думаю, аннотацию к продуктам собственного сочинительства уважающий себя автор писать не может. А уважать себя все-таки нужно. Каждым из рассказов я должен был сказать абсолютно все, что имел этим рассказом сказать, и не сказать ничего, что не имел. Если это не удалось – это проблема этих рассказов, и аннотацией тут не помочь. Но я думаю, что удалось.

---

Владимир Вольфсон НАСТОЯЩЕЕ

[email protected]

Мы, волки, не скулим, как шакалы,
и не лаем, как собаки.
Мы завываем, наводя ужас на весь лес.

Десять с половиной

Десятая порывалась уйти из семьи. Ей это почти удалось, но через три дня после нашей помолвки она ее расторгла. Я достал c антресолей свою переносную гильотину, не спеша разобрал, как ветеран разбирает свой наградной «макаров», смазал боевые и вспомогательные части. Собрал, выпил стакан водки. Дожевывая огурец, убрал газеты с плахи и тщательно вымыл руки. Потом поплевал себе на ладоши, пристроился и ловко отрубил себе голову.

Девятая тоже готова была на все. Но нашу переписку прочитала восьмая — даже, пожалуй, с половиной. И как назло — ближайшая подруга девятой. Она поставила мне ультиматум: откажись от девятой, или она все узнает. Я не захотел отказываться, да и с ультиматумами надо как-то бороться. Поэтому я все сам рассказал девятой. Девятая, как и предрекала восьмая с половиной, не поняла. Я достал гильотину и отрубил себе голову. Как они живут, понятия не имею.

Седьмая отправилась со мной в Стамбул, но после второй ночи, когда наутро я сказал, что предпочел бы любоваться цветением тюльпанов в Гюльханэ и в Эмиргане без нее, а банкоматы, если что, на каждом углу, переселилась в другой отель. Я тогда еще подумал, что рублю себе голову в последний раз.

С шестой у нас была разница в возрасте. Она любила меня безмолвно и безнадежно, да и сейчас любит именно так. Но однажды она одержала победу над собой. А спустя год и надо мной. Зато напрочь проиграла собственному отцу. Несколько раз она устраивала себе новые отношения, но сама их расстраивала. Тогда мы решили устроить себе помолвку. Однако папа и на сей раз победил, и шестая окончательно капитулировала.

Пятая была этнической марсианкой, причем из той части Марса, где чтут традиции и дочерей выдают только за марсиан. Впрочем, с ней мы тоже были помолвлены. Пятая очень меня любила. Перед отлетом на Марс она позвонила и сказала: «Я желаю тебе счастья». Я промолчал. Думаю, у нее все хорошо, в марсианских терминах.

Четвертая тоже едва не прервала замужество, возникшее всего за три месяца до нашей активной фазы. Но вовремя одумалась. «Воспитывает сына».

Третья стала моей женой. Я от многого отказался и многим вложился. Покинул Петербург. Но через год она решила «некоторое время побыть одна». Два месяца я молчал, а потом подал на развод. Еще через год она сообщила, что чувства живы и что хочет вернуться. Но на своих условиях. Я ответил, что не обсуждаю ультиматумы, поскольку это удел проигравших. «Будь ты проклят, тварь», — написала она. Недавно я зашел на ее страницу — и узнал, что она замужем. Правда, за обитателем далекой планеты Плутон, куда давно отлетела. Детей нет и уже не будет. Да и потом, видали мы этих мужей.

Со второй мы были совсем недолго. Мы, однако, были помолвлены и собирались подать заявление, но ее вовремя увел у меня мой лучший друг. У них родился ребенок, а спустя пару лет они расстались. Они тоже за границей, в разных странах. Оба одиноки. Нашли меня, хотели добавить в друзья, но я проигнорировал.

Первая работала секретаршей в школе, где я учился. Мне только что исполнилось шестнадцать, а ей — двадцать. На первой же вечеринке, куда я ее привел, она заперлась в комнате с одним из гостей, чтобы, как она потом это объясняла, меня успокоить. Произнеся это слово, она посмотрела в мои глаза и поспешно меня поцеловала. Мы стояли в дверном проеме у школьной библиотеки. С другой стороны к дверям приложила уши библиотекарша, которая была влюблена в меня, но я об этом не знал, никогда не узнаю и даже не могу догадываться.

Секретаршу, конечно, нельзя не понять. Но и меня можно понять, когда я стоял перед запертыми дверьми в той квартире. О чем так долго можно секретничать с незнакомым человеком? Ведь я не подслушивал. Я не знал и не мог догадываться. И поэтому стоял долго. А когда догадался — молча зашнуровал ботинки, оттолкнул друзей и зашагал к дому.

И моя жизнь навсегда стала другой, сука. Потому что я потерял голову.

Иногда я захожу на страницу первой. Она много путешествует. Я вижу, что у нее нет семьи, нет детей. Наверняка это не следствие ее поступка. Она сломала мне жизнь, но не только об этом не знала, но и не могла догадываться. И я не помню, чтобы желал ей зла. Да и жизнь моя отлежалась, отряхнулась, поплелась, заковыляла, а потом поскакала на костылях — догонять мою голову. А что ей оставалось?

Через год я и думать забыл о первой.

Бусидо

Когда-то, ложась спать, я представлял себя рядом с женщиной, которой говорил «ты». Ведь, когда вы близки с женщиной, это местоимение имеет совсем другой смысл, чем обычное обращение. Но женщины рядом не было. Я говорил «ты» в темноту. Я обнимал пустоту, я обвивал ее ногами. Близости не возникало.

Я много путешествовал, и я всегда был один. Конечно, я научился говорить сам с собой. Потому что путешествие — это такой проект строительства, было бы странно, если бы вы не видели со стороны то, что у вас получалось. Но потом я понял, что я поделился с тобой всем, чем мог. Мне совсем нечего тебе открыть.

Скажем, поедем мы с тобой куда-нибудь в Рио-де-Жанейро. Или на Сахалин. Я могу показать тебе все это, хочешь? Мы ведь не были ни там, ни там. Или в любимую Индонезию, опять на Кей-Кечил. Или на Тобу. Но тебе не нужно, я знаю. Тот диалог, который мы постоянно ведем друг с другом, совершенно уже не нуждается в информационных поводах.

Какой к черту Рио? Что он может нам предложить, чем потрясти, после того как мы с тобой прожили вместе всю эту жизнь, одну эту жизнь на двоих, и при этом нам интересней, чем когда-либо раньше?

Возможно, мне стоит замолчать и сделать вид, что тебя больше нет. Ты заплачешь и умрешь. Зато у меня тогда есть шанс.

Другой вариант — это вывести тебя на принтер, так сказать. Сдать в печать. В набор. Этот способ очень эффективный, облегчение приходит мгновенно, я знаю.

Но все-таки это не бусидо. Нас так с тобой не учили. Поэтому прощай.

Пустота

Часто, так часто я хочу пустоты.

Хочу быть обмылком, не тряпочкой и не пеной.

Хочу быть подвешенным к потолку: качаться, как старая лампа на даче, поймав порыв ветра в комнате, где не закрывается дверь, — так она покосилась, да и одна петля обвисла. Мы бы с этой дверью, я-лампа и она-дверь, двигались в такт.

Стать книгой, открытой не на самом интересном месте, и без закладки: однажды порыв ветра был столь силен, что она вылетела, а книга, встрепетав страницами, открылась там же.

В момент, когда руки любимой наконец потянулись к моему лицу, я выключу свет, чтобы она прочитала его на ощупь. И я не включу свет больше никогда.

Зайти в волны Мазунте, что подле берега достигают трех метров, войти и не выйти, став подводным течением. Проворным и беспощадным.

Оставить дела, невыполненные планы, незаконченный пост, недопитый стакан, не найденное под столом кольцо.

Расстаться с телом, стать сном. И быть сном, быть: ходить, заглядывать, обволакивать, заговаривать с незнакомыми. Танцевать до утра. Даже курить сигары.

Как много бы я успел: как многим бы помог, сколько предотвратил бы несчастий, стольким бы шепнул слова ободрения. Мне так мешает это тело.

Если вы не любите пустоту, вы не станете путешествовать. Вы не сможете уволиться с работы, не найдя себе новую. Оставить женщину, не выбрав замены. Спутника, если вам не по пути. Вы не видите сны, не войдете в такт со старой дверью, никогда не откроетесь на нужной странице. И никогда не напишете ничего стоящего.

Замыкание контура

В годы ученичества, когда надоедало мне слушать, я вырывал лист и вырисовывал изрезанные, испещренные змеистыми бухточками берега Островной Страны. Траектория по умыслу, но без усилий теряла всякий тренд, — всякое лицо теряла траектория; но через полчаса остервенелого гомеоморфизма я горделиво соединял не способные, казалось бы, к замыканию контуры.

Я был способен — и я замыкал.

И вот как-то раз, — как раз вот, думаю, 25 июля 2009 года, — мне исполнилось сорок четыре года. У меня был очередной (но один из первых в гомеоморфной серии) крах личной жизни и очередной (но один из последних в серии) трип по Юго-Восточной Азии. Включая второй месяц в любимой островной стране, конечно. Первый же месяц я праздно шатался по Камбодже, Малайзии, Лаосу и прочему — пытаясь бывать в тех местах, где еще не был, но поди еще найди такие.

Я шел — и я находил.

Ослику Иа-Иа в такой день подарили его хвост, он почти вымолил его у друзей. Хвост положили в горшочек и вручили ослику. Но я делаю себе подарки всегда сам, да и друзья, друзья, если бы они у меня и были, то не двадцать пятого же июля, — к этому привыкаешь быстро.