Владимир Головин - В. Махотин: спасибо, до свидания! Издание второе

• Название: В. Махотин: спасибо, до свидания! Издание второе
• Автор: Владимир Головин
• Жанр: Биографии и Мемуары

Славные восьмидесятые и патриарх свердловского андеграунда Виктор Махотин снова с Вами… Второе издание книги «Махотин: спасибо, до свидания!». Дополнено на пятьдесят процентов.

---

– У вас есть Витины работы?

– Да, несколько. На одной – лошадка стоит, большая, низкорослая. С трубой. И труба маленькая лежит – горн пионерский.

Потом – ротонда, девушка купающаяся. И деревья – такие как он рисует их, – с толстыми стволами, и кот сидит.

Во всех его работах – магия невероятная, очень теплая. И в триптихе, и там где эти колдуньи деревенские… Он очень хорошо их знал, но никогда не акцентировал это. Раз – и сделал. И необязательно она летает над поселком! Может и не летать. …И там даже, где семья сидит с мальчиком, в синем триптихе, это все присутствует, всюду это есть.

Его работы словно бы выплывают откуда-то, они – как посмертные картинки: если человек находится в состоянии клинической смерти или близко к этому, то память вдруг освобождается, химические замки в мозгу снимаются, и возникают удивительные образы. И эти картины-видения остроту имеют очень сильную, бьют прямо в чувство. Ведь в ситуации ухода сознание-анализатор отключается, человек только видит, и те чувства, которые тебя связывали, которые он сдерживал, – они уносят, поглощают его целиком. И у Махотина есть такие вот вещи – как будто видишь их перед смертью. Они не очень яркие, в них нет сильного акцента.

Например, «Операция» – это же моментальный снимок! И все – с такой любовью! Все – абсолютно.

«Кот и лиса» – ой, это что-то! Или два кота идут, обнявшись. Просто чудо!

«Магический» художник Михаил Сажаев – это не то. При всем том что он очень красив – на первый взгляд, – и у него есть вся эта замануха – теплота, каравайность и рождественскость. У Махотина как-то все проще, человечнее. Как-то прямее, честнее. Я не знаю, как он работал. Наверное, быстро? Мне кажется, он находил часы для работы, но не то чтобы выделял себе время. Он мог сосредоточиться, сказать: я сейчас работаю, не мешайте, уходите. Но никто не уходил. И это самое главное.

И я помню отпевание в церкви…

И что мало кто скорбел на самом деле…

– Мне показалось, что все плакали. На видеопленке – все плачут.

– Плакали, – да, может быть, но чтобы кто-то скорбел и убивался – нет. Что-то в этом было светлое. Все равно ж человек покидает эту жизнь – так или иначе.

– Он же не успел все сделать.

– А что значит – все? У человеческого ума есть свойство – представлять реальность в модусе: Бы, Было бы. Эта способность дурачит почти всех людей. Есть только так как есть. И я не видел Махотина в последние дни, даже не помню, за какое время до его ухода мы виделись.

Мне рассказали, как Махотин умер: еще накануне заходил в издательство, узнал что все нормально, что альбом будет, и немаленький! Вернулся домой, встал утром – и… Инфаркт, инсульт – что это? Такая смерть, мне кажется, – одна из лучших. Раз – и все.

Витя был общественный человек. Я с удивлением узнал, что он когдато сидел. Что за легенда, я не знаю. В нем абсолютно ничего «зэковского» не было, никаких этих прихватов. Удивительно, что его это не сломало, а, наоборот, только закалило. И то, что он к людям так относился.

Я не знаю, мог ли он сосуществовать с кем-то долго и были ли у него предпочтения. Наверное, были… Ирина, жена, говорила мне, что у него отеческий был подход. К женщинам, к детям, к людям вообще. Быстро дать, накормить как-то, сделать что-то приятное – все сразу и быстро.

Люди пытаются избавиться от эго, стать хорошими, добрыми, щедрыми – и у них плохо получается! А у Махотина это получалось. При всем том, он никогда ни к никакой праведности не стремился и к святости тоже – в расхожем толковании этого слова. А вот у китайцев в понятие «святой» вкладывается иной смысл. Святой – значит естественный. Естественные люди – это такая редкость! По разным причинам человеку очень трудно оставаться в обществе естественным, в том числе и при межличностных контактах.

Мы с ним на самом деле очень мало общались, но всегда казалось, что он меня очень хорошо знал, и я его тоже очень хорошо знаю.

– Он прозу вашу раздавал. Говорил: почитай, очень интересно…

– Да! И это тоже очень удивительно было! Он, наверное, не только мои книжки раздавал… Меня поразило, что он читал мою «Калевалу».

– У него была огромная библиотека, он прочитал много книг, в том числе китайских…

– …Мне нравилась естественность его работ и то, что в них всегда имеется какой-нибудь поворотик. Например, «Кулачный бой», где беременная женщина, (возможно – монахиня) из окна наблюдает, как бьются на поединке кентавры!

Или «Мужики с котами» – какой-то драматизм в этом. Ну что они там с котами делают? Мужики с котами! Картина – супер! А само название! Очень мало похожи эти ребята на мужиков. Особенно тот, слева, – молодой человек в профиль с интеллигентным лицом. «Мужики» – это несет нечто другое, другой смысл.

Или две беременные женщины у окна, старая работа («Сумерки». – С. А.).

Музыка есть в этом во всем. Или серия «Сиреневый туман». Там, где зэк в поезде сидит. Снег идет. И стоят его жена и ребенок за окном. Мне кажется, он уезжает… Ох, какая музыка там звучит!

Это значит, что у него сердце открытое было. Все, кто хоть чуть-чуть отрывался, знают: есть определенные центры в тонком теле человека. Сердце – это не просто стучит там. Это другое. Они, центры, связаны.

Когда они открываются, человек воспринимает жизнь как перед смертью, тогда он все любит. То, что есть, – он все любит. Когда центры закрыты – можно действовать. То есть центры эти должны быть закрытыми, чтобы человек действовал.

У Виктора центры всегда были открыты. Вернее, – приоткрыты (если они полностью открыты, то человек вообще ничего не может делать – он идиот, как Идиот Достоевского (его состояние можно описывать в четких медицинских терминах). И потому картинки Махотина все наполнены пронзающим души светом – особым. Когда так воспринимаешь мир, ощущаешь огромную ценность момента. Он всякий раз такой – и больше никакой! И от этого тебя эйфория охватывает, пьяным становишься (вот это состояние в живописи Махотина отчетливо прослеживается, у него это было).

Когда со мной это случается, я не могу действовать, я плачу в этот момент, я теряю силы. А он мог нормально делать что-то и это все время в себе нести.

– Один искусствовед мне сказал, что работы Виктора ему не нравятся – ничего он в них не находит. Художник, мол, Махотин несильный… А я ему предлагаю: а вы напишите об этом.

– Да, конечно. Пусть будут разные памяти. Замечательные люди становятся заметными, их нельзя не заметить – именно замечательных людей. Такая судьба, как у Вити, – она светлая просто.

– А как ее можно охарактеризовать? Что у него за судьба? Ну жил человек и жил.

– Он кроме этого еще рисовал. Он – художник еще. Вообще, художник – что это? Я понимаю – писать о мире, ты в слове трансформируешь то, что дано чувственно напрямую. Ну а рисовать-то – что это такое? Что-то есть, ты видишь это – и создаешь явно копию, упрощенную.

– Все же не так!

– Все не так, да! Тем не менее ты самовыражаешься: та любовь и та ярость, которые в тебе в этот момент есть, они становятся частью выражаемого. Если смотреть широко и не делить – жизнь или искусство, то искусство – это часть сущего.

Все эти артефакты – это такие же предметы, вещи, как все остальное…

– Они лучше.

– Иногда лучше, иногда хуже. То, что делает художник, – это агломерация, обогащение. Он пропускает увиденное через себя. Творец – это обогатительная фабрика, если уметь воспринимать…

– Художник не копирует мир – он свой мир создает.

– Естественно, это так. Он передает свое отношение. Я говорю о том, что он все равно не может творить из ничего. Он перерабатывает, перевоссоздает то, что уже существует…

Но он делает это не только частью своего внутреннего мира, в этом могут поучаствовать другие. Он творит не так, как господь Бог. Хотя, конечно, художник может и забываться, и это тоже его божественная функция. Главное – тот посыл, который каждый художник закладывает в свои работы. Либо: Я так вижу, и больше никто не видит, поня-я-л?!» – это одно.

Другое дело – то что мы все видим это, но не можем выразить. А вот он, Витя, это передал, да! И сразу какая-то сердечная связь устанавливается, что-то родное чувствуется. Не то чтобы он нам весть принес. Мы и сами это всегда, в общем-то, знали. У нас не получалось, таланта не было, не видели так – разные могут быть причины. А тут – раз! – и как здорово что это есть и в таком виде. Он чуть-чуть завершил.

Да, художники кого-то учат видеть. Кого-то, наоборот, отвращают от внешнего мира (бежать в галереи и там смотреть!). Некоторые ходят в кино, чтобы видеть, просто видеть. Функцию зрения включать на полную катушку. Если человек не может видеть окружающий мир в повседневности – надо ходить в кино, так многие люди устроены. А художник не может не писать.