Владимир Конарев - Тропы судьбы. Повесть

• Название: Тропы судьбы. Повесть
• Автор: Владимир Конарев
• Жанр: Русское современное

В цехе под открытым небом работа одна: по наряду Бога. Он может выдать благодать, солнышко, а может ливень или, пуще того, леденящий ветер. А ты, землероб, терпи! Дед-казак терпел, отец, терпи и не хнычь. Рядом вверенные помощники делу и земле. Ты и они стали на тропу возделывания зерновых культур. Это их тропы судьбы и агронома тоже. Судьба не всегда благосклонна. Она твоя тень! Она на тропе. Попробуйте и Вы, дорогой читатель, пройтись по тропам судьбы. Взгляните в её лицо.

---

Тропы судьбы Повесть Владимир Конарев

© Владимир Конарев, 2016

ISBN 978-5-4483-4534-0

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Портрет деда

У меня на столе – портрет казака, моего дедушки Василия Романовича Смыкова. Старинный портрет с подписью фотографа – оригинал в твёрдом картоне. Есть и рисованный потрет. Оба они – память. Оба дороги мне. Однако в рисованном портрете нет двух серебряных Георгиевских крестов, медали, знаков отличия, нет за поясом кинжала. А это всё – главное для меня было и есть!

Рисованный портрет во времена моего детства хранился около зеркала. Висел он на гвозде, вбитом в дощатую стену.

Всякий раз, когда я оглядывал себя в зеркало, дедуля смотрел на меня, а я на него. Строгий, серьёзный взгляд остерегал меня от многих необдуманных поступков. Особенно вспоминался взгляд. Когда же меня подстригали «под Котовского», я обязательно оценивал стрижку в зеркале. И, казалось, дедушка вот – вот откроет рот. Подкрутит «будёновские» усы, и одобрит мой новый вид: «Любо, внучёк, любо!». Но дед на портрете невозмутимо молчал и по-прежнему лучил взгляд.

Из далёкого детства припоминаю тот вечер, когда мамуля, смахивая пыль, осевшую на стекло рамки, сказала: «Ты просил однажды о том, что вот было бы хорошо, если бы дед хоть словечко вымолвил. А так, мол, смотрит и смотрит молча». Сказала так, а сама вытерла нахлынувшие слёзы. Давно это было, а, надо же, припоминается…

Настоящий портрет на твёрдом картоне появился неожиданно и случайно, в тот отрезок времени, когда была жива мамуля, а у меня не было семьи. Приехала из грузинского города Зугдиди Нелли, моя двоюродная сестра. Её мама Александра – старшая из трёх дочерей Смыкова.

Распаковала сестричка багаж. Загадочно подмигнула нам с мамулей и – хлоп на мамину ладонь портрет дедули. Мы почти разом ахнули. Мама тут же – в слезы. Взяла дорогой портрет, гладит любимое лицо, а слёзы, слёзы… слова сказать не дают, и всё же выдохнула:

– Я знала, знала, что портрет объявится. И вот он! – а сама вновь в слёзы. – И где же он хранился, Неля?

– На потолке, в старом сундучке. Мама перед смертью просила поискать там, «если не обгрызли мыши», – ответила Нелли.

Вечером я рассматривал драгоценный портрет: обмундирование, награды, кубанку, кинжал. Расспрашивал о наградах, о подвигах деда. Словом, о том, что помнит мама и что ей рассказывала бабушка Анна Ефимовна. То, что тогда узнал, сейчас с трепетом вспоминается.

«Папа слыл отчаянным и смышленым. Суди сам. Приписав два года, ушёл на первую мировую войну, где и отличился. За какой подвиг, не знаю. Только фото тех лет как бы само говорит: «Видишь на груди медаль? Боевая! Гордись, сынок! Кресты – серебряные».

Давно это было. Многое позабылось. Осталось фото.

Оно и сейчас немногословно. Язык его краток. Память вечна, пока течёт река времени. А время, как река Чамлык, течёт по сей день, только реке неведомо, что уже иное поколение купается в её воде. Припоминается такой эпизод.

Анна Ефимовна рассказывала о том, как в старину жили казаки, какие строили хаты, что выращивали на своих наделах в поле.

Сидя на скамеечке под любимой яблоней мужа Скороспелкой, Ефимовна пела мелодичные казацкие песни. Их мелодия и слова сердечно ложились на дно души, согревали её. Ночные шорохи кроны не пугали, когда звучали грустные ноты о гибели казака на войне.

Сколько минуло лет, а нет-нет да припомнятся те минуты у яблони.

Отец

…Время беспрерывно катит своё колесо. Вот раскатило и отрезок ленты повести, покатилось… дальше – к советскому периоду моей жизни. А тут и школа, и работа в поле рядом, на сиденье трактора.

Минула одна война, другая. Сколько станичников она поглотила, толком-то никто не знает и, пожалуй, никто и не расскажет, разве что вспомнятся общие слова на памятниках и захоронениях.

Вернулись немногие из миллионов. Вернулся с фронта и мой отец. Бывший политрук роты сел за рычаги трактора. Пахарь он был знатный. О таковых говорят в народе: днём с огнём не найдёшь. И не потому, что был плечист и силён, а потому что был немногословен и за любую работу брался с охоткой. Да и «коня железного» изучил до винтика, что тоже имело значение.

Кроме всего этого, отец быстро сходился людьми. Умел убедить в нужности дела и решения свыше. Словом, он и в мирное время был политруком по своей воле, по характеру поведению.

А что касаемо качества пахоты, то следует добавить, что, оно, качество, тоже было в зачёте знатному станичнику.

Возьмём такой пример.

Являлась в станицу, Петропавловскую, какая – нибудь знаменитость и пыталась соревноваться на вспашке чернозёма с местными. Но уж тут, не обессудь. Тяжко тягаться, в том числе и с моим папкой.

О, да! Сколько времени после этих гонок горел на загоне костёр спора – о глубине захвата лемехом, об огрехах между борозд, о распашке концов загонки. Каждому было по сердцу стать признанным пахарем, вырасти в глазах бывалых пахарей – дедов, да и всех зрителей. Многие и сегодня знают толк в качестве вспашки.

И главное: нередко бывало, когда кто-то из приезжих, погостив день-другой у земляка, оставался в станице насовсем. Лучшего места для души с крестьянской закваскою было не найти. И новый станичник ни о чём впоследствии не сожалел, а благодарил случай и Бога.

И тогда улыбался папа «приписанному» к казакам и гуторил:

– Принимаем! Любо, дорогой! Любо! Вживайся в нашенское дело! Чем сможем, поможем: и делом, и советом.

А отцу опыта в крестьянском деле было не занимать, думалось – кому бы передать. Не одна – сотни загонок распахано. Послушный плуг знал почерк его руки. Прямолинейности борозды завидовали многие пахари. Учились у него росписи плугом при каждом удобном случае.

– Наш Корнев, – говорили станичники, – пахарь из пахарей, да плюс рекордсмен по сменной вспашке. Угнаться за его усидчивостью в седле трактора не каждому по плечу. Послушны рычаги на поворотах!

В разгар весенних, а чаще осенних, полевых забот, он брал в поле меня. Конечно, не всю рабочую смену я высиживал рядом, но все же достаточное время. Приходя со стана бригады в загонки поля, подолгу смотрел на трактора, на растения, вдоль которых полз культиватор или тянулась сцепа борон. Подсаживался слушать беседы пахарей в обеденный перерыв.

– Пап, – просил, пользуясь, случаем краткого отдыха, – дай порулить! Иногда перепадало. Сидя рядом с отцом в кабине, учился рулить. Но это было не просто, зато восторгов – через край!

– А рычаги, пап, как вожжи коню? Да?

– Почти. Только они из металла.

Но чаще, сидя в тени лесополосы, любовался действом агрегатов. Когда трактор, урча, вползал на макушку склона, то мне казалось, что трактор въедет в небо и вспашет тучи. Тучи тогда представлялись квадратами полей.

Текли минуты мечтаний и воображения: то сам сижу за рычагами, то трактор без человека пашет поля неба.

Мечта, как полноводная река, текла и текла. А говор мотора был песней. Как- то спросил:

– А почему один мотор урчит тяжело, другой – легко?

– Они, как люди, тоже разные, – отвечал отец.

– Или как друзья?

– Можно и так сравнить.

Хорошо помню те дни, когда отец дневал и ночевал в поле. Не было никакой возможности взять меня в поле, я, придя из школы и приготовив уроки, усаживался за калиткой на лавочку и ждал отца. Ждал из-за угла улицы автомашину, которая развозила пахарей по домам. А то и просто бродил по двору, томясь в ожидании.

– Ма-а.., скоро папка вернётся?

– Видишь, смеркается, скоро зафырчит грузовик.

Получив ответ, брёл вновь к лавочке и погружался в полевые мечты.

Грузовик, как всегда, задерживался. Кончалось терпение ждать.

– Ма-а, а папка обещал, как приедет, в гости сходим к соседу. К нему друг приехал. Знаменитый. Комбайнёр. Награды у него есть.

– Пообещал, значит сходите. Наш отец – человек слова. Жди.

Слушал ответ, а ухо обрабатывало звуки шоссе. Наконец-то ловило звук мотора, и грузовик выныривал из-за угла.

– Ура! Папка приехал! – и со всех ног встречать.

Когда повечеряли, отец напомнил:

– Собирайся. Идём. Нас ждут.

Знатный комбайнер дядя Ваня Сергеев увлекательно и детально рассказывал о комбайне новой марки. Я внимательно слушал. Запоминал. Оказалось, что комбайн, как и трактор, любит и смазку и ласку, не отказывается и от запчастей. А на жатве трудится больше человека.

– Любит руки одного хозяина, – утверждал Сергеев в процессе рассказа.

– Да, – соглашался отец, – вы, Иван, – истинный знаток техники. Не за красивые слова в поле награждают, а за дела.

– А что может ваш сын? – поинтересовался Иван Сергеев, глядя мне в лицо.

– Володя, – отец чуть призадумался, оформляя мысль. – Да многое: самостоятельно запустит «пускач», переключит, чтобы получить устойчивые обороты движка, ну, и у рычагов не растеряется, тронется, опустив плуг, начнёт пахать. Конечно, под моим присмотром.