Андрей Мерешкин - Книжная пыль. Рассказы

• Название: Книжная пыль. Рассказы
• Автор: Андрей Мерешкин
• Жанр: Русское современное

Бытовой реализм в рассказах раскрывается через описания столичной жизни, исторических событий, переживаний героев и их отношения к окружающему миру. Стиль произведений – уникальное сочетание классических литературных традиций, выраженных современным языком, с доброй долей нетривиальных метафор и умеренной порцией юмора. Несмотря на избранную форму малой прозы, в текстах присутствуют любопытные структурные и сюжетные находки. Слог автора лёгок и приятен.

---

Книжная пыль Рассказы Андрей Мерешкин

Корректор Вера Вересиянова

Дизайнер обложки Василиса Мерешкина

© Андрей Мерешкин, 2017

© Василиса Мерешкина, дизайн обложки, 2017

ISBN 978-5-4483-1169-7

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Выражаю благодарность за критику и тёплые слова Наталии Мерешкиной, Екатерине Верховой, Анастасии Юриковой-Железняк, Ярославу Хотееву; а также всем тем, кто считает, что внёс свой вклад в настоящий сборник.

Андрей Мерешкин

От Чистых прудов

Андрей Мерешкин живет в Москве. Он – аналитик в сфере маркетинга и своим подаренным ХХI веком занятием очень даже гордится. С одной существенной поправкой. Мерешкин не готов ограничивать себя инструментарием, привычным для большинства его коллег. Ведь цифры и логика, прогнозы и тенденции хороши и убедительны до своеволия пресловутого «человеческого фактора». Потому так ли уж неожиданно желание специалиста новомодной профессии заглянуть по ту сторону формального явления, докопаться до первопричин и сути человеческих поступков и страстей? С логикой и прогнозами складно там получается редко.

Это первый сборник Андрея. Больше скажем, перед нами первые строки, которые 36-летний автор увидел в напечатанном виде, тем самым дав старт своему прямому и, в понятном смысле, официальному общению с читателем. Тем удивительнее уверенность и подкупающая внятность писательского почерка Мерешкина, его тематическое разнообразие и умелое владение жанрами и темами – от лирической зарисовки до трагических интонаций, от приближающейся к фарсу комедии до почти детективной интриги и даже мистики, от лихой «непричёсанности» сегодняшних молодых до исковерканных судеб их сверстников из «сороковых-роковых». Но главное – пронзительная честность автора в отношении своих героев, как правило, не обласканных удачами, с немалым потенциальным запасом душевной щедрости, иногда завидно мужественных и порой опасно безвольных.

Андрей Мерешкин умеет понять каждого из них, горько заблудившихся на жизненных перекрестках в том числе. География этих перекрестков вполне впечатляюща – от столичных Чистых прудов до земли, породившей Волжский исток и бойца, убитого или, к счастью, не павшего подо Ржевом, но этот исток, саму Волгу, Тверь и всю нашу Россию защитившего. А далее – до величественной и в нынешнем веке Сибири…

Похоже, проза Андрея Мерешкина сценична и не чужда кинематографу. Всё дело в постоянном непокое его персонажей. Они в действии и движении ежесекундно – в душевном прежде всего.

Виталий Потапов, журналист

Краткая история долгой поездки. Начало

Мы захватим этот город. По-туристски вывернем его наизнанку и вынудим показать окрестности. Один из живописнейших пейзажей, сливаясь с приятными звуками оркестра и вкрадчивым баритоном солиста, задержит нас в баре неподалёку. Мутный завсегдатай быстро разболтает маршрут к улице продажной любви, где мы глубже всмотримся в город.

Не забудем перетрясти и остальные кварталы. В надежде отправиться на пару веков назад вонзим взгляд в каменные стены облезлых домов, взирающих на нас с архитектурным апломбом. Вскоре справимся и с ними: попросту станем в них жить: в дешёвых мотелях и шикарных залах, наполненных морским воздухом и нашим весельем. Окончательно измотаем город долгими посиделками и выпивкой. Бёдрами прижмёмся к песку в каждой точке горячего берега, посидим на всех лавочках, вдохнём ароматы деревьев и цветочных клумб, выслушаем все городские легенды и к закату завернём поужинать в любимый ресторан мэра.

Город, не выдержав бесстрашного натиска молодости, капитулирует: распластается долгими ленивыми пляжами, растянется улыбками барменов и заговорит сердечными предутренними монологами местных. А мы обнаглеем настолько, что закружим по нему, как варвары, вломившиеся в Рим. Натворим дел, а утром въедем победителями через главные ворота, сойдём на центральной площади и властно осмотримся. Каждый прохожий будет обязан улыбнуться и поздороваться. Окружающие с радостью станут упреждать наши желания, и мы забудем о неудобствах и печали.

Безвольная пресыщенность через неделю, две или месяц, но обязательно иссякнет последней фантазией. И в одно трепетное утро мягкий, ласковый бриз с лазурного моря, безуспешно цепляясь за белые песчинки, омытые тёплым прибоем, донесёт до наших лиц тревожные слёзы счастья. Мы затоскуем, да так сильно, что восторг от случившегося не успокоит томные воспоминания. Отступят мечты, и мы осознаем: нам нечего больше желать, этот город отдал нам всё и полностью поглотил.

Нечаянная поездка оказалась судьбой. И в тот миг, не стесняясь сентиментальности, выплакавшей нам глаза, мы всмотримся друг в друга и поймём, что останемся с ним навсегда, и даже мысль о смерти здесь покажется естественной и в чём-то приятной.

Уже на следующий день смиренно наденем новое, выйдем на улицу и будем улыбаться, прислуживать и рассказывать приезжим об этом городе, жертвуя своим временем, удобствами и деньгами. Чтобы гости также захотели жить здесь, а город, неожиданно ставший нашим, никогда не умер…

Книжная пыль

1

Если прогуляться по Бульварному кольцу, то легко заметить, как на его внешней стороне в районе Чистых прудов, среди сплошного фасада нескольких вековых купеческих зданий, затесался уютный магазинчик. Между двух уходящих в асфальт окон над неприметным входом прикручена вывеска, а на ней поверх облупившейся бордюрной краски старательно от руки выведено: «Книжный». Любой прохожий с одиннадцати часов утра и до девяти вечера может зайти и, насладившись поиском, приобрести понравившийся экземпляр. Разве что в тёмное время суток книжный салон легко не заметить из-за отсутствия хоть какой-нибудь подсветки. От бульвара его отделяет дверь, за которой пять ступеней ведут в цокольный этаж, предваряя тесный коридор, который быстро закончится торговым залом, усеянным книгами. Они повсюду: на высоких – до потолка – стеллажах, на ровных полках вдоль стен, в беспорядке на столах и на полу, в наспех перевязанных столбиках.

Сейчас двадцать пять минут десятого, но, благодаря необычайно душному майскому вечеру, отворена входная дверь и распахнуто окно. Книгочеи поймут то любопытство, которое даже добропорядочного гражданина может заставить прикинуться запоздалым, невнимательным покупателем и аккуратно бочком протиснуться в приоткрытую дверь, дабы лично познать внутреннее устройство магазина.

Хозяйка литературного изобилия – известная книжница, тридцатидевятилетняя Галина Викторовна Князева. Чтобы познакомиться с ней, надо зайти за крайний левый стеллаж в основном зале и в обнаруженной нише переступить через порог. Откроется зал поменьше, где на полках, прикрученных к голым стенам, притаилась букинистическая коллекция Галины. В постоянно приглушённом, будто пыльном свете названия книг трудноразличимы, но хозяйка помнит весь перечень наизусть. В центре комнаты стоит круглый вращающийся стол и рядом – два стула. Обычно на столе сортируют поступления, но сейчас на нём расположилась Галина. Она лежит на спине головой к двери и не может видеть посетителей. Её ноги широко разведены. Галина с наслаждением ласкает себя. Удовлетворение было бы невозможно, не будь перед её глазами личной библиотеки. Трудно догадаться, но в расстановке книг есть строгий порядок, своя тайная логика. Если смотреть со стола из положения лёжа, то на средней, главной из трёх, полке, которая точно на уровне глаз, видна собирательная основа прелюбодеяния: открывает её «Декамерон» Боккаччо, далее – роман Стендаля «Красное и чёрное», чуть заметно подчёркнутый «Красной линией» Анатоля Франса, за ними – Гюстав Флобер с «Мадам Бовари», «Избранное» Ги де Мопассана в трёх разрозненных изданиях, лично отобранных Галиной, и, конечно, томик Ивана Тургенева, логично замыкающий плеяду натурализма. Попытку начать следующее литературное поколение с «Тёмных аллей» Ивана Бунина пресекает ряд эпических драм – «Война и мир» Толстого, шолоховский «Тихий Дон» и «Доктор Живаго» Бориса Пастернака. Замыкают список противоречивый «Портрет Дориана Грея» Оскара Уайльда и по-гётевски психопатические «Страдания юного Вертера».

Медленно проходя взглядом по выпуклым буквам на корешках изданий, комбинируя уникальную мозаику впечатлений, Галина достигала наилучшие оргазмы. Иногда, меняя порядок книг, она вносила разнообразие в свою сексуальную жизнь: буквально недавно «Мадам Бовари» опередила «Избранное» Мопассана, а на освободившееся место был втиснут «Тихий Дон». Туда же решительно, несмотря на нарушение стилистики, добавился «Портрет Дориана Грея». Подобным образом Галина доказывала, что готова экспериментировать. Бывало, отругает себя за ненужную чувственность, подобно случаю со «Страданиями юного Вертера», но оставит книгу на полке. Через месяцы, когда надоедал очередной шедевр, Галина делала замену; так, по нарастающей, она упиралась в творчество де Сада. Но всегда наступал момент, когда она в недоумении останавливалась около полок и с ужасом осознавала, что путь известного маркиза скорее философский и уводит её от сексуальности. В такие моменты Галина окуналась в «Тёмные аллеи»: живо представляла нарочито подмеченные Буниным голые лодыжки, непременно запоминающиеся щиколки, колени, свободные груди под разными одеждами, подстеленные вместо ложа покрывала и пледы, которые способствуют проникновению читателя в неплатонический антураж произведений. Она вспоминала себя молодой и полной романтических надежд, какой была во времена первого знакомства со сборником: тогда от воображения себя на месте героинь щемило сердце. Но с возрастом полутона поблекли, сливаясь в единой мужской жестокости.