Леонид Андреев - Сборник рассказов

• Название: Сборник рассказов
• Автор: Леонид Андреев
• Жанр: Русская классическая проза

В данный сборник включены короткие рассказы (до +/-100 Kb в формате fb2) Леонида Андреева, представленные в библиотеке FictionBook на данный момент (12.10.05). Рассказы объединены по годам написания и представлены без комментариев издательств, современников и т.д.

---

«Опять почудилось», – подумал Алексей Степанович, как вдруг там, где зеленел железнодорожный фонарь, вни­зу, мелькнул слабый и робкий огонек и тотчас погас. И машинист вспомнил ту одинокую черную крышу, кото­рую он заметил еще утром, и свою мысль о безвыходности заключенных под этой крышей, – мысль, мелькнувшую тогда же утром, но забытую днем.

Никита спросонок послал Алексея Степановича к чер­ту, и он решил ехать один, в душегубке. Он был уверен, что людей уже нет в затонувшем домике; но в крике о по­мощи, почудившемся, или бывшем в действительности, звучала такая беспомощность и тоска, что он не в силах был ослушаться призыва. Грести пришлось против тече­ния, и Алексей Степанович в несколько минут покрылся потом. На середине реки его понесло вниз, но он с усили­ем выправился и отдохнул в залитой слободской улице, куда загнало его течение. Теперь чердаки были сумрачно-молчаливы и черны и казались немного страшными, как крышки больших гробов, так же как и черная река, пол­ная скрытой жизнью, таинственным шепотом и силой. Она словно боролась с Алексеем Степановичем, вырывала вес­ла и угрожающе весело журчала у носа лодки. Пробира­ясь вдоль берега через затопленные призрачные сады, вздрагивая от прикосновения холодных ветвей, скрючен­ных и цепких, как пальцы утопленника, и отталкиваясь от черных крыш, Алексей Степанович выплыл за окраину, где вода разливалась широким, тускло блистающим озе­ром. Он греб наугад к насыпи, которая черным горбом ста­ла отделяться от темного неба. Нагибаясь вперед, равно­мерно поднимая и опуская весла, Алексей Степанович закрывал глаза, и тогда казалось, что весь мир остался где-то далеко назади и он плывет давно, уже целые года, плывет в черную бесконечность, где все ново и непохоже на оставленное позади. Так шли минуты, и, когда он под­нял голову, насыпь стояла перед ним, высокая и строгая, а ближе серела одинокая крыша, немая и танственная. Под нею чуялось присутствие живых людей, и то, что они молчали, когда кругом была вода и ночь, навеяло на Алексея Степановича неопределенный страх и тревогу, он подогнал лодку вплотную и остановился у маленького, без перил, балкона, совсем теперь лежавшего на воде. Низенькая кривая дверь вела внутрь, и весь дом казался старым, покосившимся и покрытым заплатами, как ни­щий, и было удивительно, как совсем не повалила его сильная и буйная вода.

– Есть тут кто? – крикнул Алексей Степанович, и звук его голоса отскочил от крыши и, замирая, понесся по реке. Внутри чердака послышались невнятные, хри­пящие звуки, как будто кого-нибудь душили. Привязав поспешно лодку, Алексей Степанович вскочил на балкон­чик и в дверях чуть не столкнулся с женщиной, шедшей ему навстречу.

– Это вы кричали? – мягко спросил Алексей Степа­нович, обрадованный видом живого существа, и вошел на чердак без приглашения, привыкнув, чтобы везде его встречали, как спасителя.

– Да, я, – также мягко и виновато ответила женщи­на и пошла за ним в угол, где стоял стол и на нем маленькая иконка, перед которой теплилась тоненькая восковая свечка. Алексей Степанович мельком оглядел чердак, дру­гой конец которого утопал в темноте, и остановил удив­ленный взгляд на столе. Он был покрыт чистою скатертью, и на нем лежали рядом два темно-бурых яйца и малень­кая покупная и, видимо, черствая булка.

– Что это? – спросил он, вглядываясь в лицо жен­щины, молодое, но бледное лицо, улыбавшееся пугливой и искательной улыбкой, от которой еще печальнее стано­вилось выражение больших и добрых глаз. Ему каза­лось непонятным и странным – эта одинокая женщина и приготовления к встрече праздника тут, среди воды и ночи.

– Р-разговляться, – ответил снизу грубый голос, точ­но раскатывающий букву р. Алексей Степанович испуган­но опустил глаза и у стенки, где крыша сходилась с по­толком, увидел темную массу лежащего и чем-то прикры­того человека. Он нагнулся еще ниже, и то, что он уви­дел, поразило его страхом и отвращением. Действительно, это было страшное лицо. Крупное, опухшее н посиневшее, с седой колючей щетиной на подбородке и щеках, оно по­ходило на лицо утопленника, пробывшего несколько дней в воде; полуприподнятые тяжелые веки, под которыми се­рел тусклый и неподвижный зрачок, и тяжелый запах де­лали этого живого мертвеца отвратительным. Грудь лежа­щего приподнялась, и из нее снова посыпались глухие, рыкающие звуки, а губы почти не шевелились, точно го­ворил не он, а кто-то другой внутри его.

– Титуляр-рный советник Данков… Приятно познако­миться.

Он набрал воздуху и прибавил:

– Только не надолго. Умир-р-аю!.. Очень глупо.

Алексей Степанович молчал и смотрел на женщину. Та, продолжая улыбаться, сказала:

– Присядьте, пожалуйста. Извините, что обеспокоила вас. Уж очень им худо стало, я и испугалась.

Говорила она голосом ровным и без выражения. И, кон­чив, она присела на полу, около старика, охватила колени руками и снизу вверх, не отрываясь, смотрела на маши­ниста. И то, чего не передал голос, досказали глаза. В них было и доверие, и страх, и радость, что она видит живого, здорового человека.

– А вы разве нас не знаете? – спросила она.

– Потому н пр-р-иехал, что не знает, – ответил Данков. – Он не дур-р-рак. Позвольте р-р-екомендоваться… Пансион содер-р-жал. Вр-роде отца был, а они меня кор­мили. И дом этот мой. А теперь все разбежались. Как кр-рысы.

В глухом голосе звучала странная ирония.

– А она дур-ра. Осталась.

– Kyдa же бы я пошла? – неопределенно ответила женщина.

– Молчи, когда умные говорят. Дурра… – бурчал ста­рик. – А ты тоже прохвост? –  внезапно перешел он на ты. – Что это я тебя не помню?

Алексей Степанович молчал. Он вспомнил теперь, что вскользь приходилось ему слышать в слободе о Данкове и его девушках, от которых сторонились самые небрезгли­вые, так были они грязны, оборваны и дешевы.

– Тоже пр-рохвост, – утвердительно ответил Данков, и на лице его выразилась страшное подобие улыбки. – Все пррохвосты. А она дурра. Оставили умирать, как со­баку. Ступай вон! Слышишь?

Алексей Степанович неловко улыбнулся и посмотрел на женщину. Она не сводила с него глаз, словно боялась на миг потерять его.

– Как вас зовут? – спросил машинист, ласково глядя на «дурру».

– Оля. А вас?

– Алексей Степанович. Нужно вас перевезти. Разве тут можно?

– Вчера как трабабахнет льдина… – бурчал старик. – Шальная.

– Нет уже, ни к чему, – ответила девушка. – Им тро­нуться нельзя, скоро помрут.

– Корень моего бедствия в том, что хвост я опустил. Живи так, чтобы хвост кольцом. Понял? А она дурра. Я ее бил. Она врет, что я помрру.

Алексей Степанович несколько привык к рыкающему голосу, и теперь, когда лица старика не было видно, он ка­зался только жалким и вовсе не страшным.

– И долго вы тут так? – спросил он Олю.

– Четыре дня. Со вторника. Уж очень они плохи. Вот перед вами совсем я испугалась. – Оля наклонилась к ста­рику: – Иван Данилыч, спите?

Старик молчал. Оля улыбнулась и прошептала:

– Заснул. Он все время засыпает. Вы не верьте, что он меня бил. Это он перед чужими хвастает.

На минуту Оля умолкла и продолжала, видимо радуясь звуку своего голоса и возможности поговорить:

– Разве так когда ударят. Пьяные. С горя. А то они ничего, у них медаль есть.

– Какая медаль?

– За службу. Они служили раньше. А теперь тоску­ют. Все плачут, умирать не хочется. А то разные страш­ные слова говорят. О черте.

– И ничего вы тут… одна-то? – с участием спрашивал Алексей Степанович.

– Днем ничего, а ночью стра-а-шно, – протянула де­вушка. – Особливо вчерась. Дождь, к нам протекло, и све­чу затушило. А они кричат: умир-раю. Потом песни пели и ругались. Не так, не по-нашему, а благородно ругались, как господа.

Внезапно домик затрясся от грохота и лязга взошедше­го на мост поезда, и за гулом его Алексей Степанович не слыхал, что говорит Оля. Постепенно лязганье стихло, и далекий свисток пронесся над водой.

– Ольга! – заговорил Данков, не открывая глаз. – Ты не уходи! А он ушел? Пр-рохвост.

Оля шепнула Алексею Степановичу и ответила, что ушел.

– Р-руку… – Данков с трудом выговаривал слова. – Руку положи. Дур-ра, не туда. На губы.

Оля положила руку и тотчас же отдернула ее.

– Ну, что это вы, Иван Данилович! Опять за глу­пости.

– Не пр-ривыкла. А я, когда молодой был, всегда у барышень р-ручки целовал. Душистые. Молодец я был. Дур-рак был.

Оля молчала, наклонившись над опухшей, безобразной головой. Алексей Степанович видел, как она поднесла к глазам конец платка, и тихонько на носках вышел на бал­кончик. Там он прислонил голову к столбу, и, когда по­смотрел на реку, все дрожало, и звезды дробились и свер­кали, как большие бледно-синие круги. Ночь потемнела, и от безмолвной реки несло холодом.

Отсюда берегов не было видно, и если смотреть к горо­ду, то казалось, что воде нет конца. Только по двум-трем точно висевшим в воздухе огонькам можно было догадать­ся, что в той стороне живет и волнуется многолюдный город.