Коллектив авторов - Мобильность и стабильность на российском рынке труда

• Название: Мобильность и стабильность на российском рынке труда
• Автор: Коллектив авторов
• Жанр: Прочая научная литература
• Год: 2017
• ISBN: 978-5-7598-1532-7,978-5-7598-1622-5

Книга продолжает цикл монографий Центра трудовых исследований НИУ ВШЭ, посвященных российскому рынку труда («Нестандартная занятость в российской экономике» (2005), «Заработная плата в России: эволюция и дифференциация» (2007), «Российский работник: образование, профессия, квалификация» (2011) и «В тени регулирования: неформальность на российском рынке труда» (2014)).

В монографии дан комплексный анализ процессов мобильности на российском рынке труда, который охватывает период 2000–2014 гг. В ней обсуждаются такие важные аспекты, как динамика рабочих мест и движение работников, процессы реаллокации рабочей силы, ведущие к изменению структуры занятости и росту производительности труда, взаимосвязь мобильности на внешних и внутренних рынках труда, мобильность менеджеров промышленных предприятий и вопросы, связанные с внешней миграцией.

Анализ опирается на большие массивы микроданных и широкое применение современных эконометрических методов. Исследование дает целостное представление о том, как развиваются процессы трудовой мобильности в России и какие последствия это имеет.

Для экономистов и социологов, специалистов в области трудовых отношений и социальной политики. Монография может быть использована в качестве учебного пособия при преподавании таких дисциплин, как экономика и социология труда, управление человеческими ресурсами.

---

Однако вклад каждого сектора в рост агрегированной производительности обеспечивается не только внутриотраслевым накоплением и более эффективным использованием физического и человеческого капитала, но и перетоками рабочей силы. При этом вклад такой реаллокации на агрегированном уровне очень значительный – более 21 п.п.

Таблица 3–3. TRAD – декомпозиция темпов прироста производительности труда в 1995–2012 гг. по вкладам секторов российской экономики, внутриотраслевому (within) и межотраслевому (between) эффектам, в постоянных ценах 2005 г., п.п.

Рассмотрение собственных вкладов отдельных секторов без учета реаллокационных эффектов (столбец 2 табл. 3–3) несколько меняет представление об их роли в агрегированном росте. Лидером оказывается РДК, обеспечивающий 1/4 всего роста. Это не удивительно, поскольку на данный сектор приходится значительная доля услуг капитала в экономике [Timmer, Voskoboynikov, 2014]. Далее с отрывом 6 п.п. следуют обрабатывающая промышленность и рыночные услуги (строительство, розничная торговля и телекоммуникации). При этом промышленность сокращает занятость, снизив свою долю с 26 % в 1995 г. до почти 19 % в 2012 г. (см. табл. 3–1), так что значительный рост производительности можно объяснить оптимизацией производства. В то же время рыночные услуги ее стремительно наращивают: за тот же период доля отработанных часов здесь возросла с 24 до почти 35 %. Следовательно, рост производительности в секторе рыночных услуг обусловлен притоком капитала, как и в РДК [Timmer, Voskoboynikov, 2014]. Транспорт и сельское хозяйство – в группе отстающих, хотя вклад последнего за счет внутриотраслевых источников возрос почти в три раза по сравнению с его общим вкладом. Таким образом, влияние реаллокации существенно и на агрегированном уровне, и при анализе вкладов отдельных секторов.

Теперь обсудим реаллокационные эффекты за весь период с 1995 г. (столбец 3 табл. 3–3). Реаллокация практически полностью определяется примерно одинаковым вкладом двух секторов – 12 п.п. в секторе рыночных услуг и 10 п.п. в РДК. Однако природа реаллокации в них разная (см. табл. 3–1). Если в РДК стремительно росла доля ВДС – с 23 % в 1995 г. до 33 % в 2012 г. при расширении доли занятости менее чем на 2 п.п. – до 5,7 % в 2012 г., то в секторе услуг картина обратная. Доля добавленной стоимости сектора на протяжении почти 20 лет оставалась неизменной, колеблясь в пределах 22 %, тогда как его доля занятости выросла на 10 п.п. – почти до 35 % в 2012 г. Таким образом, значительный вклад РДК в эффект реаллокации связан с большим разрывом в производительности между ним и другими секторами при сравнительно небольших перетоках рабочей силы[55]. В основе вклада сектора рыночных услуг в реаллокацию лежат именно перетоки рабочей силы.

Вклад других секторов относительно невелик. Высокопроизводительные финансы и бизнес-услуги расширяются и обеспечивают положительный вклад в реаллокацию (6 п.п.), но отток работников из низкопроизводительного сельского хозяйства и относительно высокопроизводительной промышленности практически полностью нивелирует этот прирост. Действительно, каждая из этих двух отраслей дает умеренно негативный вклад – порядка 3 и 4 п.п. соответственно. Интуитивно понятно, что если отрасль с уровнем производительности выше среднего теряет работников, то такая тенденция должна скорее негативно влиять на агрегированный уровень производительности. Именно это и наблюдается в обрабатывающей промышленности: ее реаллокационный вклад в рост производительности равен -3,8 п.п. (см. табл. 3–3). Но если сокращается доля отрасли с уровнем производительности ниже среднего, то соответствующий вклад должен быть положительным. Однако сельское хозяйство, будучи аутсайдером по уровню производительности и снизив долю отработанных часов с почти 35 % в 1995 г. до 26 % в 2012 г. (см. табл. 3–1), дает тем не менее отрицательный вклад -3 п.п. (см. табл. 3–3). В этом и проявляется недостаток TRAD, связанный с трудностями интерпретации (см. выше переход от TRAD (10) к CSLS (11)).

Разделение каждого сектора на формальный/неформальный сегменты может менять оценки внутриотраслевого роста производительности. Так, часть вклада в рост агрегированной производительности, которая изначально рассматривалась как составляющая внутриотраслевого эффекта, теперь дает прибавку к реаллокационному эффекту, отражая последствия перетока работников между формальным и неформальным сегментами.

Таблица 3–4. TRAD – декомпозиция темпов прироста производительности труда в 2005–2012 гг. по вкладам секторов российской экономики, внутриотраслевому (within) и реаллокационному (between) эффектам, в постоянных ценах 2005 г., п.п.

В столбцах 2 и 3 табл. 3–4 показаны результаты расчетов для отраслей без выделения формального и неформального сегментов, а в столбцах 4 и 5 – с таким разделением. Так, для экономики в целом (без учета неформальности) реаллокация стимулировала рост и обеспечила 4,5 п.п. из 28. Учет неформальности снижает общий реаллокационный эффект на 1/5 (3,6 п.п.). Уравнение (3–7) позволяет дать следующую интерпретацию этому результату: стимулирующий рост эффекта межотраслевого перетока был частично нивелирован отрицательным влиянием межсегментных переходов работников.

Наиболее сильно эффект реаллокации между формальным и неформальным сегментами проявился в обрабатывающей промышленности. Здесь уход работников в неформальные виды деятельности привел к снижению ее вклада в рост производительности на 0,9 п.п. (0,9 = -2,10 – (-1,18)). Другими словами, внутриотраслевой рост производительности (за счет модернизации производства и инноваций) оказывается даже выше, чем считалось раньше (3,4 п.п. вместо 2,9), но его часть была утрачена за счет перехода ряда высвобождаемых работников с обновленных промышленных предприятий на менее производительные рабочие места вне корпоративного сектора. Аналогичная картина наблюдается и на транспорте, где эффект межсегментных перетоков привел к увеличению отрицательного вклада реаллокации на 0,6 п.п., и в меньшей мере – в сельском хозяйстве. В розничной торговле и строительстве учет неформальности практически не изменил значения эффекта реаллокации, что, возможно, объясняется компенсацией деформализации строительства и перетоком работников розничной торговли с рынков в супермаркеты. Действительно, доля отработанных часов в неформальном сегменте в строительстве выросла с 40 % в 2005 г. до 43 % в 2012 г., а в розничной торговле сократилась с 72 до 64 %.

Таблица 3–5. CSLS – декомпозиция темпов прироста производительности труда в 2005–2012 гг. по секторам российской экономики, внутриотраслевому (within) и реаллокационному (between) эффектам с разделением секторов на формальный и неформальный сегменты, в постоянных ценах 2005 г., %

Как мы уже отмечали, подход CSLS (выражение (3–4)) модифицирует интерпретацию декомпозиции, определяя эффект реаллокации уровнем и темпами роста производительности относительно средних по экономике. Результаты его использования по отношению к данным, учитывающим сегментацию, представлены в табл. 3–5. В соответствии с (3–4), вклад секторов во внутриотраслевой рост не изменился, однако их вклады в реаллокационный эффект существенно модифицировались (столбец 3 табл. 3–5). Теперь отток занятых из низкопроизводительного сельского хозяйства обеспечивает прирост агрегированной производительности более чем на 1,4 п.п. и превышает вклад за счет внутриотраслевых источников. При этом обрабатывающая промышленность, имея более высокий уровень производительности и теряя занятость, вносит отрицательный вклад в общий эффект реаллокации.

Отметим изменения в составе секторов-лидеров и аутсайдеров, которые произошли из-за смены методологии с TRAD (табл. 3–4) на CSLS (табл. 3–5). Лидирующие позиции по вкладу реаллокации сохранил сектор финансов и бизнес-услуг. В то же время сельское хозяйство заняло вторую позицию вместо сектора рыночных услуг. Положение РДК не изменилось, а строительство, розничная торговля и телекоммуникации наряду с обрабатывающей промышленностью оказались в конце списка. Однако если в рыночных услугах это обусловлено некоторым расширением сравнительно низкопроизводительных видов деятельности, то в обрабатывающих производствах – сокращением высокопроизводительных.

Таблица 3–6. GEAD – декомпозиция темпов прироста производительности труда в 2005–2012 гг. по секторам российской экономики, внутриотраслевому (within) и межотраслевому (between) эффектам с разделением секторов на формальный и неформальный сегменты, %

До сих пор мы анализировали результаты декомпозиционных расчетов (по TRAD и CSLS), предполагающих фиксированные веса компонентов выпуска, что эквивалентно фиксации относительных цен на уровне базового года. В нашем случае таким годом принят 2005 г.[56], что чревато значительными искажениями [Бессонов, 2005]. Если в 1990-е годы относительные цены менялись под влиянием высокой инфляции, то в 2003–2012 гг. на них могли сильно воздействовать колебания мировых цен на сырье. Поэтому неудивительно, что учет динамики относительных цен (с помощью GEAD) может дать иную картину, точнее отражающую отраслевые источники реаллокации (табл. 3–6).