Олег Лукошин - Владелец тревожности. Роман

• Название: Владелец тревожности. Роман
• Автор: Олег Лукошин
• Жанр: Русское современное

Я и сам, признаться, встречал приход холода с распростёртыми объятиями, мне нравилось видеть терпящую поражение природу. Но не всегда: порой и мне становилось грустно от этих бурых снеговых туч, рассеивающих во все стороны тьму. Я ловил снежинки ладонью и всхлипывал – мне было жалко себя. Себя весёлого и жизнерадостного, купающегося в огненной яркости солнца. С возрастом эмоции притупляются – я не чувствую сейчас ни радости, ни сожаления.

---

Мария, продолжая качать головой, цокала языком.

– Не знай, не знай… Не продают такие банки.

– Ладно, – сказал Вадим. – Пятьдесят рублей тебе дам.

Он сделал несколько шагов к комоду, открыл дверцу и, пошарив в нём, вновь вернулся к окну.

– Вот, на, – протянул женщине деньги.

– Ну ладно, ладно … – бормотнула та примирительно, принимая их.

Вадим потянулся к форточке, считая разговор законченным, но Мария, неприятно улыбнувшись, снова заговорила.

– Как дела-то у тебя?

Вадим поморщился.

– Нормально, – ответил после паузы.

– Ходил куда, нет?

– Вроде нет. А что?

– А пойдёшь?

– Не знаю.

– А, ну ладно, – покивала она, но не уходила.

– Чего новенького-то? – спросил Вадим неохотно.

– Всё так же, – скривилась Мария. – А, кстати… К тебе цыгане не приходили?

– Нет.

– Сейчас ведь цыгане тут орудуют. Где-то за рекой табором встали. Больше на Светлую ходят, но к нам тоже заглядывают. У Николая Ильича сегодня ночью были.

Вадим усмехнулся.

– Ну и что, много крови?

– Чуть-чуть до того не дошло. Ты не слышал шум ночью?

– Нет.

– Он ведь на всю деревню орал. Перестрелять их грозился.

– Да, нехило, – покивал Вадим. – Ладно, тёть Маш, спасибо тебе.

– Ладно, ладно, – отступила она назад. – С богом.

Беззвучно попрощавшись, Вадим закрыл окно.

От печи, едва он открыл засов, пахнуло жаром. Намотав на руки полотенце, Вадим придвинул к себе чугунок. Бульканье в нём стихло и показались картофельные бока. Он взял из банки на полке вилку, ткнул ей пару раз в картошку – она была готова. Из-за печи, с пола, достал деревянный поднос, положил его на стол, а на него поставил чугунок. Потом нарезал хлеб и налил в кружку молока.

Ему было чуть больше тридцати. Сухое лицо, глаза чуть навыкате, русые волосы – наружность его, в целом приятная, казалась запущенной, диковатой. Движения были неторопливы, вялы, он даже взгляд переводил не спеша, словно это утруждало его. Я немного знал его в детстве, – он играл тогда в футбол в дворовой команде. Был хорошим футболистом, много забивал. Мог бы, если б хватило терпения, претендовать и на что-то большее. Но терпения не хватило, футбол он забросил без сожаления. Даже единственную свою грамоту – за звание лучшего бомбардира чемпионата города, потерял где-то. Я же свою – за лучшего арбитра – храню всю жизнь.

Было двенадцать часов дня. Дождь прекратился сейчас, но небо не прояснялось, – за окнами было так же сумрачно. Вадим отряхнул руки от налипшей картофельной массы и налил очередной стакан молока.

Она обернулась резко – быстро, воздушная. Вскочила, отпрянула.

– Как вы меня напугали! – уже спокойная, естественная. Оправила платье, опустила глаза.

«Это ты меня напугала!»

– Неужели я такой страшный?

– Да нет…

Глаз не отводила, смотрела прямо, вызывающе.

– Если побриться, то вообще красавцем бы были.

Два шага – короткий и длинный. Так первые, так проницательностью. Спутники входят в орбиты, заряды идентичны. Улыбка, взгляд. Доверчивость – можно даже молча, можно даже без глаз. Оно ощущается кожей.

– На вот тебе гриб, – подберёзовик. Красивый, сочный. – А то что-то мало у тебя в корзине.

Взяла – ни слова. Пальцы соприкоснулись – очаровательна, мила – хотелось ещё. Прикосновения, гладкости. И марь, и томление – в изящном реверансе присела, привстала, положила гриб в корзину. Он не удержался, улыбнулся. Тут же сжал мускулы лица.

– Я ведь в лес больше не за грибами хожу, – так доверительно, так просто.

– А за чем же? – ещё волнение, не явное, бликами – было. Он сдерживался, он сжимал – линия вдаль, линия бела.

– Просто так, – улыбка детская совсем, голову склонила набок. – Побродить по лесу, подышать воздухом. Помечтать о чём-нибудь… Я люблю побыть одной.

Добро, нежность. Тепло обжигает, кипит – головокружительно, жгуче. Хочется как и до: чтобы по полости, пустой и гулкой, освобождённой от сора и скверны, разливалось, бурлило, вздымалось. Чтобы борозды клались вдоль, вдоль и плотно, чтобы глубина и накаты, чтобы без зазубрин и всегда вскользь – даже при малейшем толчке. Пусть всё просто – удивительно, непонятно, странно – но просто. Просто и естественно. Пусть в доверительность. Девушка, девочка… Красива, смирна. Без ослепительности, без шарма – ни ухоженных волос, ни чувственного оттенка помады, ни поставленного прищура глаз, ни элегантной походки. Одета скромно – голубенькое, поношенное платье. Сандалии. Жёлтые носки. У другой бы нелепо, но она – в кадре, плоскости врозь, рамка бела. Ей всё к лицу. Чёрные волосы вьются, голубые глаза сжигают. Округлости бёдер, загорелые ноги – стройные, высокая грудь. Полушария нежно, сок бурлит и, просачиваясь, капает. Прелестны, туги. Взгляд умён и цепок – он может смутить, смутиться не зазорно. Притягательное, манящее. Зов – слышен, памятен – зов из дальних чащ.

– Я тоже. Оттого, наверно, и приехал сюда.

– Вы в городе живёте?

– Ага… А чего мы стоим, давай пройдемся.

Прихватили корзины поудобнее – отойдя от орешника, двинулись вглубь леса. Погода была хорошей, даже солнце где-то между редких облаков. Август. Ветер слаб, лёгок, приятен. Под ногами извилистая тропа, кричали птицы.

Скованность и преграды. Абсолютность, повсеместность – можно выводить из ряда и поворачивать спинами. Колонны к центру, округлость в ядре, шествуют молча, строги. Сам – из тех же решений. Открытость зря, но к источнику лишь открытым и жаждущим. К ручейкам припадать губами – не пить, лишь касаться. Выпить позволят – однажды, в час откровений. Лепил, лелеял – она из форм и созвучий, на ноту приходит нота, на черту – черта. Лишь дуги свободны и целы.

– А вас как зовут?

– Меня зовут Вадимом.

– А-а-а… Слышала, слышала.

– А тебя?

– Таня.

Таня. Татьяна.

– Мне нравится имя Таня. Очень.

Шли молча. Мох зыбкий – по нему ступаешь, как по снегу. Сзади вереница следов, но постепенно затягиваются.

– Вы здесь в отпуске?

Усмехнулся – про себя, конечно про себя.

– Ну, можно сказать и так.

– С женой наверно, с детьми…

– Нет, я не женат, – засмущался. Просто момент. – Да и детей вроде нет.

– Хм, вроде нет! – возмутилась. Но возмущаться не могла взаправду. – Вы как будто прям как этот самый…

– Какой?

– Ну, как такой вот… ветреный мужчина. То к одной вас, то к другой, так что ли?

– У-у, да ты умная девушка! Разбираешься в жизни.

– А как же! Да и с чего мне глупой быть?

И действительно, и действительно. Ведь это же не просто в одном сцеплении и с единой динамикой, это сращено, сращено веками, лишь сломать возможно, но после… Века? Даже века не помогут. Сделано на раз и второй попытки не предоставляется. Варианты возможны, один – чуть более, другой – менее чуть, но свой, искомый, чувствуешь сразу. По малодушию, по глупости можно упустить. Дать уйти в разрозненность, можно и сломать – но то после долгих игр. И не выплывет, и не собрать.

– Сколько тебе лет?

– Девятнадцать. Мало?

– В самый раз. Девятнадцатилетние девушки – моя слабость.

Старая, матёрая половина – притёрлась настолько, что малейшие всплески воспринимаются тотчас и в верности абсолютной.

Вышли на опушку. Впереди, за полем, извивалась пыльная дорога, чуть вдалеке, на холме, виднелись избы. Он щурился.

– О, вот и вышли! Интересно – а как ты ориентируешься?

– Да так. Всю жизнь ходишь здесь.

– А я плохо в этом разбираюсь. Сам не знаю, куда бреду. Куда выйду – туда выйду.

Подбородком, лишь самую чуточку. Глаза же вдаль, туманны. Потом повернулась. Шла, смотрела – глаз не отводила. Он тоже не мог.

– Ты где-то учишься?

– Нет, работаю.

Смотрели друг на друга.

– Здесь, в Сомово?

– Да. И в соседней тоже.

Неотрывно. Настойчиво.

– Кем?

– Почтальоном.

– Почтальоном?!

– Не нравится?

– Ужасно нравится.

Долго.

– Ну что, прощаться давайте. Может, увидимся ещё.

– Обязательно увидимся. В одной деревне живём!

– До свидания.

– До свидания, Таня!

И даже не думалось, что это горечь. Но то она, она.

И – пыльная дорога, и силуэт. Тогда дождей ещё не было.

Несколько дней назад, у дома справа, что стоял по тому же ряду метрах в тридцати, застрял трактор. Часа два тракторист безуспешно пытался выбраться из жижи, каким-то чудом это ему удалось – уехав, он проклял деревню и всех её жителей. После него на дороге осталась глубочайшая колея, превратившаяся за эти дни в настоящую яму. Подойдя сейчас к ней, Вадим даже и не знал, как обойти её – она занимала всю ширину улицы, от дома до дома. Почти до краёв была наполнена грязной глинистой водой.

– Ты вброд давай, – услышал он откуда-то сбоку чей-то дряблый голосок.

Обернулся. Древняя старуха, выглядывая в окно, скалилась уцелевшими обрубками зубов.