Юрий Коваль - Нынче здесь, завтра там. Круиз-97

• Название: Нынче здесь, завтра там. Круиз-97
• Автор: Юрий Коваль
• Жанр: Публицистика

Советский журналист отправляется в круиз по странам Западной Европы. На теплоходе «Астра-1» под флагом Панамы плывут россияне – туристы, артисты, переводчики, официанты. Им выпало жить на сломе двух эпох, в смутное время.

---

Нынче здесь, завтра там Круиз-97 Юрий Никифорович Коваль

© Юрий Никифорович Коваль, 2016

ISBN 978-5-4483-2905-0

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

В 1997 году мне удалось схватить за хвост удачу: я побывал в круизе. Со мной была «записная книжка» – диктофон Panasonic и фотоаппарат Nicon.

Все началось

1 июня 1997 года Из окна 39-го

Фирменный поезд №39 «Уфа – Москва» отправляется в первопрестольную точно по расписанию. В вагоне чистота. На столиках чайный сервиз и искусственные цветы. Ветер полощет фирменные занавески. Без единого пятна. В купе, как в дивном сне, болтаются плечики для одежды. Раздавленный вниманием и заботой, ты плюхаешься на нижнюю полку и мысленно восклицаешь: «Боже мой, за что мне вся эта благодать?!» Потом припоминаешь, что за этот неказистый, простенький уют ты выложил из своего кармана немалые деньги, и умиление пропадает.

Из динамика сквозь хрипы прорываются песни на английском, рекламное лопотание, пророчества и прогнозы. Это одна из местных радиостанций шумно и крикливо демонстрирует свою энергию и напор. Но вот ее догадались вырубить, и стало вдруг понятно, какое это блаженство – тишина.

Многие улеглись спать, поезда умеют укачивать своих пассажиров. В соседнем купе – дверь нараспашку – на матрацах без простыни богатырски распластались с глубокого похмелья два молодых мужика. Темные помятые лица. У того, что посуше, синяк под глазом. Мужики расположились просторно, широко. Сбегают в ресторан – и на полку. На станциях в вагон входили новые пассажиры. Проводники искали для них свободные места. От купе, где храпели выпивохи, все шарахались. Известное дело: на Руси пьяный мужик – привилегированное сословие. Кому уступают место в трамвае? То-то.

А за окном грустный, хватающий за сердце российский пейзаж: заросшая кувшинками и травой речушка, кладбище с покосившимися крестами, неровный деревянный забор с глиняными горшками и пестрыми половиками, штабеля шпал вдоль железнодорожного полотна, полуразвалившийся дом – около него сидят на бревне и о чем-то молчат четыре бабы… И вдруг – огромные заросли густой сирени. Красотища необыкновенная, знать, не ступала сюда нога человека.

На кирпичных заборах и стенах привокзальных домов – надписи: «СССР – оплот мира», «Долой власть российских проституток», «Хочешь быть сытым – смотри демократический телевизор».

2 июня На Казанском вокзале и в метро

Мелькают светлые праздничные купола церквей. Церкви восстанавливаются, встают из праха. И возводятся совсем иные «храмы» – банки. Церкви и банки – два символа современной России. Как-то будут они сосуществовать – корысть, расчет, накопительство и вечная устремленность человека ввысь, к небесам?

На рязанском вокзале увидел табличку: «Константиново – 20 километров». Вспомнил уфимского художника Александра Бурзянцева, он только что отошел в мир иной. Бурзянцеву, кажется, хорошо работалось на родине Есенина. Он любил здесь бывать. На станции Дивово на изуродованном постаменте – одинокий Владимир Ильич с откушенным носом. Никому до него нет дела.

А динамик снова прорвало. На этот раз он разухабисто и лихо выдавал: «…для народа в любое время года, и в зной, и в непогоду, – самогон и конопля. Оп-ля».

Я неожиданно вспомнил негромкого Юрия Кукина: «Где ты, мой добрый волшебник? Я до сих пор не летаю. И невидимкой не стать мне. И неразменных нет денег».

Казанский вокзал. Он всегда походил на растревоженный муравейник, теперь, когда его принялись реконструировать, – это разноязыкий сумасшедший дом, в котором очень легко заблудиться. Неподалеку от нашего поезда выясняли отношения, употребляя изысканный русский мат, два носильщика – один из них вторгся на территорию другого. Молодой здоровый детина-милиционер куда-то тащил едва ли не за шиворот одетую в разноцветное тряпье, худую, размалеванную замарашку, девчонку-проститутку. Москва Юрия Второго (Лужкова) показывала свою изнанку.

В метро – приятное наблюдение. В вагон вошла сгорбленная старушка, крепко сжимавшая скрюченными пальцами ручку коляски с мешком. Белобрысый парень с заклеенной лейкопластырем шеей и барышня в модных туфлях, похожих на БТР, как только заметили ее, вмиг соскочили со своих мест.

У двери вагона стояла длинноногая газель. Ногти на руках выкрашены черным лаком. Уши заткнуты наушниками от аудиоплейера. Глаза полузакрыты. Сосредоточенно жует резинку. «Ничего не вижу, ничего не слышу. Ничего никому не скажу». Вся в наркотических звуках. В вагоне только ее телесная оболочка. Сама она умчалась в невесть какие дали.

3, 4, 5 июня Стольный град вчера и сегодня (Глазами транзитного пассажира)

Москва… Ее можно в сердцах называть большой деревней, проходным двором. Но оставаться к ней равнодушным невозможно. За последние годы она основательно изменилась, стала другой. Если раньше мы с трудом доставали (словечко из лексикона времен социализма) билет в Большой театр, «Современник» или в Театр на Таганке, то теперь можно практически попасть куда только пожелаешь, были бы деньги.

ГУМ. Бывало, над ровным гулом возбужденной и усталой толпы пролетал голос: «Гражданка Никанорова, вас ожидают у фонтана». ГУМ стоит на месте, но толпы нет. Спокойно и чинно ходят по огромному магазину немногие покупатели. Вот отдел, торгующий товарами фирмы «Рибок». Юные зазывалы в красных футболках и черных «велосипедках», словно сошедшие с обложки журнала, приглашают сюда посетителей магазина. В ГУМе представлены известные итальянские, французские, английские фирмы. Где же российские? Их нет и в помине.

«Девушка, у вас есть заколки для волос?» – спрашивает у продавщицы дама средних лет. «Только из слоновой кости», – последовал ответ. Мамонты вымерли на Руси давным-давно, слоны, кажется, никогда не водились, значит, и этот пустяк, заколка для волос, – из-за бугра.

На улицах и площадях, в аптеках, метро и магазинах – повсюду суют тебе в руки рекламные листовки. Лекция по дианетике, витамины американского производства, краска для волос, швейцарские часы… Приходи, выбирай, покупай.

Многие мчатся на станцию метро «Спортивная». Там вожделенная ярмарка в Лужниках. Когда-то в народе был популярен такой анекдот (о социалистической системе хозяйствования): «Иностранцы интересуются у советского премьер-министра: «Как вам удается в такой огромной стране учитывать и удовлетворять разнообразные потребности населения в продовольственных и промышленных товарах?» Ответ был емким и простым: «Все товары приходят в Москву, а отсюда каждый увозит то, что ему надо». Так оно и было. В аэропортах и на вокзалах можно было легко обнаружить своих земляков, для сумок и авосек у них не хватало рук.

Теперь есть «челноки». Одни промышляют за рубежом, а другие, как в старое, доброе время, – в Москве, в Лужниках. Там они оптом скупают ходовой товар и продают его на улицах своих родных городов.

Я отправился в Лужники в 4 часа, когда ярмарка сворачивалась. Над спортивной ареной голубело небо. Его подпирали стальные конструкции и краны. Где-то под самыми облаками неспешно и надежно работали монтажники-высотники. Огромная чаша, заполненная до краев светом, – красота, от которой захватывало дух.

Я вернулся на территорию ярмарки и остолбенел: около скульптуры Ленина, у самых его ног, – невиданная мною до той поры грандиозная помойка: куски полиэтилена, картонные коробки, грязь, тряпье. Машины, бульдозеры, мусорщики сгребали весь этот хлам в кучи. Прошло минут двадцать, как закончился дождь. Над ярмаркой поднялись зловонные пары. Тошнотворные грязь и вонь – это тоже Лужники. Такое, к сожалению, тоже запоминается.

Еще одна примета конца 90-х годов: много нищих в Москве, старушки, молодые женщины с детьми. Гнетущее впечатление оставляют парни, покалеченные то ли в Афганистане, то ли в Чечне. Они сидят в камуфляже у дороги в Лужники. Без рук и без ног. На прохожих не смотрят, смотрят упорно, не мигая, куда-то под себя, в землю. За деньги, брошенные в коробку, не благодарят. Видеть этих молодых и беспомощных мужчин нет сил. Нужно иметь холодное, равнодушное сердце.

Старый Арбат. Сюда, в «Букинист», когда-то приходили книгочеи, они часами копались в книжных развалах. Отныне книжное царство в Олимпийском комплексе. Хорошей литературы там не очень много. Все три этажа захламлены «черным пистолетом», эротикой, магией. Было время: миллионными тиражами выпускали в свет речи и сочинения генеральных секретарей ЦК КПСС, постановления партии и правительства. Теперь повсюду криминальное чтиво.

3 июня в «Сатириконе» шел «Сирано де Бержерак» Эдмона Ростана с Константином, естественно, Райкиным в главной роли. Билеты в «Сатириконе» дорогие, буфет дорогой, а гардеробщики молодые и нагловато-ленивые: хозяйственные сумки на хранение не берут, не положено. Административный голос, усиленный микрофоном, разносит по всему театру строгое предупреждение: фотографировать и вести съемки во время спектакля запрещается. А вот входить в зрительный зал с авоськами и чемоданами, превращать его в вокзал – это пожалуйста, не возбраняется. Фотовспышка может повлиять на вдохновение актера, выбить его из колеи, а сумка… Ее со сцены не видно, она если и помешает, то только зрителям – путается между ног.