Елена Крюкова - Безумие

• Название: Безумие
• Автор: Елена Крюкова
• Жанр: Русское современное
• Год: 2015
• ISBN: 978-5-519-25197-6

Где проходит грань между сумасшествием и гениальностью? Пациенты психиатрической больницы в одном из городов Советского Союза. Они имеют право на жизнь, любовь, свободу – или навек лишены его, потому, что они не такие, как все? А на дворе 1960-е годы. Еще у власти Никита Хрущев. И советская психиатрия каждый день встает перед сложностями, которым не может дать объяснения, лечения и оправдания.

Роман Елены Крюковой о советской психбольнице – это крик души и тишина сердца, невыносимая боль и неубитая вера. Русские и мировые писатели не раз обращались к теме безумия. Автор пытается приоткрыть завесу над тайнами человеческого разума, но главной нотой в этой драматической симфонии остается нота сочувствия, человечности, понимания.

---

Елена Крюкова Безумие

© Крюкова Е. Н., текст, 2015

© «Нобель-пресс», издательство, 2015

* * *

Книга первая: Корабль

Раскутай простыню боли
Ты – голый под ней
И выпей из кружки что ли
Красных огней

Ты выжал время тряпкой
Ты – сутемь и суд
Четыре безумных бабки
В гробу понесут

– Дай сюда звезду.

– Да даю, даю!

– Вот она, красивенькая, блестит как. Оп! Получилось!

– На вот рядом с ней медведя.

– Нет, тут лучше часики.

– Брось ты свои вшивые часики. Гляди, какой красивый!

– Все, часы висят! Тикают!

– У тебя под носом тикают.

– Давай танк! Давай, давай!

– На! Держи! Только не ори!

– Ой, елки, я укололся!

– Это на пользу!

– Как пчелиный укус, хочешь сказать?

– Да ничего не хочу! Вот танк! Качается!

– Загляденье!

– Да ведь еще целых две коробки.

– Да. Много еще.

– До вечера провозимся.

– Дурак ты! Не умеешь удовольствие растянуть!

– Сама дура!

– Дура, дура. На ракету держи!

– Ох! Серебряная!

– А ты на зуб попробуй! Ха, ха!

– У нее ниточка тонкая. Оборвется.

– А ты волос из головы выдери и на волос привяжи!

– Шутишь!

– А то!

– Товарищи, дождь! Где дождь?!

– А он отдельно! В ящике с ватой!

– Где дед Мороз, что ли?

– Да дед-то вот он уже! Вот! Глаза разлепи!

– Ты ему к валенкам цепь присобачил?

– А зачем?

– А по-твоему, как дед будет на потолке держаться? Приклеим?

– Да, елки… Забыл!

– Дурачок, твою мать!

– А что, он так и будет вниз башкой висеть?

– Ты будешь висеть! Понял?

– Понял! Как не понять!

– На Луну!

– Это не Луна! Это спутник!

– Какой еще спутник?

– Искусственный! Бип-бип!

– Точно, рожки у него!

– Это у тебя рожки!

– Убью!

– Это я тебя убью!

– Товарищи, не ссорьтесь! Стыдно!

– Какой красивый помидорчик!

– Это не помидор. Это голова!

– Какая еще голова?

– Отрубленная!

– Товарищи, мне плохо!

– Нет, это яблочко! Красное яблочко! На откуси!

– Сам откуси!

– А ну-ка отними!

– Сам жри!

– Я стеклом подавлюсь.

– Ага, значит, соображаешь еще.

– Выстрелите, елки, в яблочко! Пиф-паф!

– Повесь винтовку. Винтовку, говорю, повесь!

– Давай. Штык так блестит! Я аж зажмурился!

– А вот фонарик, вот фонарик! И еще один! Какой лучше?

– Оба хороши! Мы их на верхние ветки! Чтобы все любовались!

– На котеночка!

– Ой, хорошенький какой!

– Жил да был черный кот за углом… И кота ненавидел весь дом…

– И мяукает!

– Врешь и не краснеешь!

– Вот как здорово висит! Коготки выпустил! Язык высунул!

– Держи голыша.

– Ой какой пупс! Чудесненький! Гладенький! Толстый!

– Здоровый ребенок. Повесила?

– Дай художника с палитрой! Вон лежит!

– С поллитрой?

– А я вешаю крокодила! Крокодила! Только у него ноги человеческие!

– Осторожно! Палец откусит!

– На вот фонарик серебряный. Да держи, чуть не уронил!

– Это не фонарик! Это зеркальце карманное!

– Оп, солнечного зайца пустил!

– Прекрати! Ты меня ослепил!

– Держи ручку с пером. Не уколись. Вешай быстрей!

– Да уж повесила. Вечное перо!

– Ой, шишечка, шишечка…

– А это зачем еще? Лапоть! Товарищи, лапоть, глядите!

– Ха, ха, ха!

– Пережиток прошлого!

– На пирожок похож.

– А вот баба, а башка лисья!

– Сватья баба Бабариха!

– Не баба, а женщина!

– Врешь опять! Не женщина, а товарищ!

– Товарищи! Мы все товарищи!

– Что вешаешь-то?! Обалдел совсем! Выбрось сейчас же!

– А что такого? Блестит же!

– Да это же крест! Нательный! У кого спер?!

– Я не спер! Не спер!

– Нет, спер!

– Да не спер, вот, перекрещусь, не спер!

– Крестишься, советский гражданин?!

– А как поверишь?

– Выкинь к черту!

– Товарищи, а красивый какой! И блестит так! Давайте оставим! Пусть!

– Ну, пусть! Черт с вами!

– Скажем: дореволюционный! Ну как музейный!

– В музеях иконы держат! И ничего!

– У мамки моей вместо иконы – Маркса портрет! И опять ничего!

– А теперь что подать?

– Нагнись над коробкой-то! Глазами пошарь!

– А может, руками?

– Ногами! Не видишь, что ли!

– Что?

– Слепой!

– Пошел отсюда!

– Сам пошел!

– Не пойду!

– Что орешь, как на базаре! Дай лучше сюда знамя!

– Какое знамя?

– Не видишь, сверху лежит! Пылает, ослепнуть можно!

– Ну вот я и ослеп. Не вижу!

– Ну, красное! С золотыми кистями! А древко мальчик держит!

– А, вижу! На! А мальчик кто?

– Ты что, себя не узнал?! Ха, ха, ха!

– Черт! Я опять укололся! Иголка под кожу вошла! Она уж по крови бежит! Теперь врачи не вынут!

– Захотят и вынут. А не захотят…

– Ну, повесил знамя?

– Повесил! Вот! На крепкой леске! На рыболовной! Не сорвется! Издалека видать!

– Дай сюда кремлевскую башню.

– Это какую?

– Красную! Блестками посыпанную!

– Да даю, даю!

* * *

Открыть бутылку зубами. Зуб сломается? Не сломается, крепкий. Белое крепкое веселье, ты не выплесни его. Оно такое драгоценное. Дорогое.

Три рубля с полтиной, и еще гривенник, и еще две копейки – жаль, по автомату не позвонишь уже никому. Три-шестьдесят-две.

– Манита-а-а-а-а! Танцу-у-у-уй!

Ты встаешь и подбочениваешься. Закинув голову красиво, делаешь красивый, крупный, большой глоток. Бутылка блестит в руке, пальцы крепко сжаты, добела, досиня.

Ты видишь себя в зеркало. Синий рефлекс на щеке. Синяя жила на шее. Бьется.

И глаза твои бьются, горят.

Ты не отдашь свою жизнь так просто, за пятак, за понюх табаку. Хотя когда денег нет – боже, как охота курить! Не жрать. Не танцевать. Не возить кистью по холсту. А смолить.

Дымить и погибать в крутых, густых, серых, синих, снеговых клубах дыма.

Воздух твой дым, волосы твои дым. Черные, страшные, грозные, лохматые, – туча, а в ней молнии седины. Жизнь твоя гроза, и ты гремишь и гудишь, и ты исходишь красками и поцелуями, сходишь на нет, а за спиной – тенью – она. Та, что придет за тобой.

Она не в белом халате. В черном.

Зажмурься и не гляди на нее. Лучше станцуй ей.

Свет из угла: в пустой консервной банке – все шпроты подъели, и грязная вилка пьяно рядом лежит, уснув – длинная амбарная свеча. Белый парафин оплавился, края мягко сползают вниз, настывают угрюмыми сталагмитами. А свет – вверх. Пронзает табак и мрак. Наставляет острие горе. В потолок. И в потолке – дыру прожжет. И в дыру выйдет весь людской смог. Весь перегар. Весь запах кольцами нарезанного лука. Весь ужас зубастого, хищного хмельного поцелуя. Все крики, поздравленья и скандалы. Весь, до крошки и капли, тихо сочащийся вокруг, в никуда, плач – то ли женский, то ли детский.

Ты тоже была ребенком. Когда-то.

Все когда-то были детьми. Но это уже неважно.

Лампа под абажуром перегорела. Мрачно виснут бахромой инея пыльные шелковые кисти.

Кисть абажура. Кисть скатерти. Кисть руки.

Колонковая кисть; свиная кисть, мощная щетина.

Только такими кистями и можно написать жизнь.

Что?! Жизнь?! Да разве сейчас разрешено писать жизнь?!

Дьявол! Не жизнь разрешено сейчас писать! А ее жалкое подобие!

Не холсты надобны, а транспаранты!

За плакат – заплатят. За обнаженку – посадят!

Врешь, уже не посадят. Уже… не…

Мужчины ловят тебя за локти. За подол. Задирают платье твое.

Под тканями – под бездарными нищими драпировками – богатая, щедрая обнаженная натура. Выпуклые мышцы. Четкие резкие ключицы. Железные икры. Веревочные сухожилия. Налитые чугунные груди. Шея торчит башней. Ползут змеями волосы. Узор первых морщин – по впалым голодным щекам. Манита, ты больше пьешь, чем ешь! Поела бы хоть что-нибудь!

К чертям еду. Есть не хочу.

Повернулась, взмахнула рукой с бутылкой. Сама потянула подол вверх, к животу. Сверкнул бутылкин бок, мазком перламутра внутри раковины, и объем тут же потерял свой выгиб, сделался нутром, ямой. На дне ямы плещется водка. Это твоя вода. Витька Афанасьев тайком, в области, в глухой деревне, расписывал храм – писал Христа, ходящего, руки раскинув, по синему морю. Вранье! Сказки для детского сада. Детки, не писайте в штанишки, а то придет злой дядя Витя Афанасьев и всех вас нарисует! Как вы по воде по приказу ходите, ревете коровой, боитесь утонуть.

Что нарисует – то и сбудется.

Под складками красивого замызганного платья – лучшая портниха Горького шила! – яснее, резче обозначились наплывы плеч и безумный коромысловый изгиб талии. Плоский твой живот, женщина, уже начал толстеть. Горе не беда! Сегодня баба нежная, а завтра баба снежная. Колени и так на виду. Художники, попяльтесь! Э, да тут не только художники! Кого это они наприглашали? А, Бобра! Бобра из котельной! Вон он сидит, Бобер, нос в стакан уткнул. У Бобра – дочку сцапали за гаражами амнистированные; утром тело нашли, двадцать ножевых, на шее полоса, шнурком от ботинка удавили. Вчера девять дней было. Все, теперь Бобер не остановится. Хана ему. Все пропьет. И пиджак за копейку сбагрит, и кальсоны; голым на кладбище пошагает!