Владимир Фомичев - Новые аргонавты. Хулиганская повесть о путешествии

• Название: Новые аргонавты. Хулиганская повесть о путешествии
• Автор: Владимир Фомичев
• Жанр: Русское современное

Случается, в тихой жизни, далекой от тревог и излишеств, Судьба вдруг выкидывает коленце, и все летит галере под корму – встречаешь новый день аргонавтом, плывешь за руном в Колхиду и вообще встреваешь во множество безобразий. Еще эти женщины с Лемноса, чтоб их по самые… Два немолодых гражданина – суровый и справедливый монах Филон и смиренный дачник Петрович – ради Вашего высокого удовольствия окажутся в необыкновенных обстоятельствах, которых авторы Вам ни в коем случае не желают.

---

За шторой же сразу послышалась возня, какая обыкновенно бывает при попытке воспитательных действий. Тонкий голосок пискнул что-то о правах человека, но был споро выдворен за пределы слышимости чужаков. Дом на время поглотил свою тайну.

– Ой, мама! Вы все свое же! – всплеснула руками хозяйка, с досады бросая полотенце.

– Подумай, глупая, что будет с ним? – старуха кивнула куда-то в сторону, где за простенком томился белокурый арестант, ломая ногу деревянной лошади. – Что будет со всеми нами и с этим треклятым островом без мужчин?!

– Тихо вы, услышит же кто-нибудь… – шипела, оглядываясь, та, что, по всей вероятности, приходилась дочерью старухе.

– Год-другой, от Лемноса не останется камня на камне. Попомни мои слова. Попомни… Сходи, поговори с сестрой, – в ответ прошипела та, тряся седыми буклями по плечам.

– Да какая я ей сестра?.. – отмахнулась Полуксо, снимая с себя фартук.

– Это ты старому дурню Фоанту расскажи, какая, – огрызнулась ее мать.

– Прости, мам…

– Не прости, а иди и поговори. Видно, одних пустоголовых девок плодил этот наш царь, змея ему в причину! У Гипсипилы дурь в голове. Стоит перед троном как соляной столб, руки в бока, вылитая… – тут старуха запнулась. – Иди и скажи ей. Мне-то что? Мой век прожит. А вы локти будете кусать.

Из-за стены раздался победный крик. Четвертованная лошадь пала пред натиском героя. Полуксо сложила фартук и отерла маслом загрубевшие от мытья руки.

– Ладно. Закрой за мной. И…

– Да посмотрю я за ним! Иди.

Женщина вышла через заднюю дверь на узкую мощеную улицу, шедшую прямо ко дворцу, некогда приведшую из него в таверну чернокудрого красавца Фоанта, бросившего здесь семя.

– Шикарная рыбина! Только здесь умеют ее готовить, – старый царь поныне отличался завидным аппетитом.

В эту секунду в «Печень» вошли четыре вооруженные дамы в черном и, не растрачиваясь на объяснения, препроводили начавших хмелеть рыцарей прямиком в дворцовую тюрьму. Фоант пытался отбиться от них лепешкой, но быстро понял, что выбрал не лучшее оружие. Всю дорогу царь двигал беззубой челюстью, бормоча что-то себе под нос. Сентиментальный читатель тут же представит что-нибудь вроде: «Ах, дочь моя! Неужто престарелому отцу не дашь ты с миром отойти в могилу?!» – или иную философскую чушь. Но мы, зная бывшего правителя лучше, отметем эти догадки как безосновательные. Старый воин и волокита бранился на чем свет, а самое безобидное, что могли слышать стражницы на свой счет, было: «Тупые толстозадые шмары!»

Заточение

Камера оказалась весьма просторной и светлой, что ободрило новых ее постояльцев. В воображении Петрович рисовал себе каменный мешок с прикованным к стене скелетом, крысами и воплями пытаемых за стеной. Грубый стол с крючьями и цепями вполне логично дополнял картину.

Вероятно, раньше здесь находился склад или оружейная комната. Стены из серого известняка были сплошь испещрены рядами отверстий от удаленных креплений полок. Ни одного скелета к ним пришпилено не было, лишь в углу сводчатого потолка перебирал нити паук размером с котенка6. Полдюжины узких в ладонь щелей-окошек выходили на заросший травой каменный двор, не давая застояться воздуху. Когда-то они не позволяли вору забраться в помещение снаружи. Теперь с не меньшим успехом удерживали пленников внутри. Внешний мир казался складом, до верху набитым свободой, до которой не дотянуться.

– Тупые суки, – твердо констатировал Фоант, сидя на пучке несвежей соломы, будто подведя итог какой-то цепи аргументаций.

Петрович с Филоном уверенно присоединились к выводам старого царя, добавив кое-что от себя. Ли поднял одну бровь и сотворил запись в пергаменте, найдя ругательства весьма содержательными для истории. Для этого ему пришлось усовершенствовать пару и без того непростых иероглифов, обозначавших внебрачные связи в отягчающих обстоятельствах.

По какой-то иронии у пленников не отобрали ничего, кроме зазубренного меча Фоанта, который тот в лучших традициях держал за потрепанным голенищем, подвязав рукоять веревочкой под коленом. Судя по всему, предметы короче локтя тут за оружие не считались. Предположить, что воительницы просто наплевали на четырех стариков, не принимая их всерьез, было бы слишком обидно.

– Что дальше, други?

Филон осенил углы узилища крестным знамением, на всякий случай отдельно благословил паука, на летописца же изводить благодать не стал.

Петрович хмуро рассматривал двор. Узкое как бойница окошко в толстой кладке крайне стесняло горизонты. Во дворе под солнцем сновали бесноватые щеглы, дразня пленника безвизовым режимом.

– Дверь ломать?

Все, кроме царя, посмотрели на дверь. Петрович со вздохом отвернулся. Не такова была сия дверь, чтобы рассчитывать на ее легкотрудное отворение.

Прошло пару часов томительного ожидания. Не смотря на полуденную жару, в камере было холодно. Сначала холод пробирался под кожу, затем сковывал мышцы, а после вгрызался червем в кости, ломая человека изнутри. Фоант, съежившись, дремал на соломе, Филон бубнил молитву, Петрович маячил у окон, грея ладони в солнечных пятнах. Желтолицый Ли, обхватив голову руками, качался из стороны в сторону, сидя у двери по-турецки, и чему-то улыбался как безумный. Время в камере замерло совершенно.

Вдруг откуда-то сверху с хрустом вылетел камень размером с конскую голову. Камера в секунду заполнилась пылью. В образовавшемся проломе показалось счастливое улыбающееся лицо.

– Геракл!

– Гы!

Счастливый как школьник на Рождество громила, моргая от пыли, разглядывал оцепеневшую компанию узников. Затем лицо исчезло, а из дыры в потолке показалась здоровенная лапа с поднятым вверх большим пальцем. Петрович с трудом заставил себя не сказать вслух знаменитое «Ай’л би бэк» – сходство с красавцем Арни было сумасшедшим7.

Через секунду рука также исчезла. Сверху произошла какая-то возня, послу чего любопытного от природы Ли чуть не пришибло парой других камней. В расширившийся проем мог свободно пройти взрослый человек с овцой на плечах. С потолка свесилась веревка с шишковатыми узлами по длине.

– Лифт, стало быть, подан. Пожалуйте, благородные паны, не воротите харь, – проворчал Филон, плюя на ладони. Учитывая вес монаха, задача подняться в дыру по веревке казалась не из легких…

Истинное, легендарное геройство отличается от работы спецназа одной важной деталью: оно никогда не бывает тщательно спланированным (это многое объясняет в связи с небольшой продолжительностью их жизни). Поэтому-то герои так любимы народом: они гораздо ближе к нему по образу действий, если не считать необходимости драться с трехглавыми чудищами палочками для суши и спасать прикованных к скале девственниц. На счет последних: у этого самого народа гораздо лучше получается их к скале приколачивать, чем спасать. Спасать кого-либо – это вообще не в народных традициях.

Радость от побега была недолгой. Все пятеро теперь стояли кружком в темном пропахшем мышами помещении, в которое с высоты в тридцать локтей пробивался мутный обтертый о стены луч. Все вокруг было завалено старыми прялками, оставшимися, по-видимому, от другой сказки. Именно на них-то и сверзился, провалившись сквозь крышу, неподражаемый Геракл. Всем желающим тут же был предъявлен проколотый случайным веретеном палец с обгрызенным ногтем. То ли чары злой колдуньи выдохлись, то ли на самодовольного жеребца они не действовали вовсе, но ни в какой волшебный сон он впадать явно не собирался и целовать его принцам не предлагал.

– Что ж ты, случайно на нас наткнулся? – любопытствовал, толкая прялку, Петрович.

– Ага.

– А зачем сразу наверх не полез? Чего пол-то начал ломать? – не унимался он, силясь разгадать чуждую ему логику (в этом смысле не был Обабков истинным сыном своего народа – тот бы сразу понял, что только так и было возможно сделать, не погружаясь в резоны).

Герой беспечно пожал могучими плечами, не прекращая кидать одну на другую прялки, сооружая из них шаткую спасительную пирамиду.

– Отрок! Ты глуп как бревно, но везуч как пьяный архиерей! – внес свою лепту в определение геройства Филон.

Незнакомое слово «архиерей» очень понравилось Гераклу, так что «глуп» он благополучно пропустил мимо ушей. Зато следующие четверть часа монаху пришлось растолковывать герою, что есть и чем славен «архиерей», где наилучшим образом проживает и как соотносится с армейской службой. Лучше всего тот понимал на примерах, а уж этого добра у Филона было навалом. Многое затем вошло в летопись, но нам пересказывать ее ни к чему.

А еще через четверть часа за всей компанией уже гнались разъяренные амазонки, паля по беглецам из костяных луков. Здесь же (в оригинале эта страница не сохранилась) Филон получил свое знаменитое ранение в ягодицу.