Марина Богуславская - Грифелем карандаша. …и тысячей стёртых набросков

• Название: Грифелем карандаша. …и тысячей стёртых набросков
• Автор: Марина Богуславская
• Жанр: Русское современное

Грифелем карандаша – долго, больно и неловко. Рисунками случайных ситуаций, последовательностью горящих мотыльков, стёртыми набросками чужих чувств и мечтаний, яркими цветами разбитых надежд – сборник, лишённый цвета и переполненный чувств.

---

Грифелем карандаша …и тысячей стёртых набросков Марина Андреевна Богуславская

© Марина Андреевна Богуславская, 2017

ISBN 978-5-4483-7688-7

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Чернилами моей жизни на последней странице

Я знаю – мне суждено умереть с последней перевёрнутой страницей, что, словно огнём, сожжёт меня, и оставит в твоём сознании лишь слабо сходный образ, едва видимый и очень горький. Кто я? Я тот, кто стал тебе почти идеалом, миром всего и дражайшим человеком этой старой книги, которую ты читаешь до поздней ночи. И, знаешь, я тоже имею чувства. Они столь хрупки, что разобьются, стоит лишь истории начаться вновь в глазах кого-то другого…

…ведь ты – читатель, а я, навек – наивный мечтатель…

Мы познакомились с тобой на восьмой странице – я был случайным прохожим в сцене с девушкой, что роняет свой кошелёк в лужу по неосторожности, расплачиваясь за купленные овощи на рынке, и, после, благодарит поднявшего его меня – она и есть главной героиней этой истории, которую я должен любить, но, целуя её – я видел тебя, такую милую в своей простоте и естественности; слышал в её голосе оттенки твоего, тихого и чарующего, отдающегося слабыми импульсами на кромке моего не существующего сознания; любил тебя одну до одурения – но улыбался лишь ей, наивной пленнице этой вечной роли.

Сказать честно – я обрадовался, увидев тебя, такую светлую, смотрящую напряжённо на страницы моего мира, и тихо читающую вслух строчку за строчкой, в мягком свете настольной лампы, на рабочем столе у зашторенного окна. Ты стала той, кто был дорог для меня, наверное, впервые – я не помню, умирая каждый раз, когда, перелистывая последнюю страницу, мой читатель закрывает книгу, погружая и меня, и мой мир в темноту до тех пор, пока кто-то другой её не откроет.

Вторая встреча, после которой мы не расставались, произошла уже на двадцать третьей странице – автор, должно быть, таким образом, пошутил, раз главный герой появился так поздно, но, впереди, было ещё четыре сотни страниц, которые пестрели совсем различным содержанием, и в которых жил я. Но…

…ты – читатель, а я, навек – наивный влюблённый мечтатель…

С каждой страницей твоего участия в моём мире было всё больше – ты оставляла между страниц краткие заметки, написанные красивым почерком на обычных, тетрадных листах – в них ты оставляла и свои впечатления о мире и мне. Это было приятно до сладкого трепещущего чувства в груди, которое все так красиво звали любовью. А я, тем временем, был странным, очень и очень, героем, таким, каких обычно не любят ставить в центре – я был художником, а героиня – моей названной музой, что улыбалась уголками губ, сидя в своём большом кресле в красивом платье с множеством лент, что делало её похожей на куклу, неживую, неестественную и слишком хрупкую. Но все мои картины, на самом деле, изображали тебя – жаль, ты не увидела этого, ни единого раза. Каждый раз, рисуя на холсте девушку – я рисовал тебя, ведь…

…ты – не просто мой читатель, а я – давно уже не просто наивный мечтатель…

О чём мечтал я? О любви и о настоящей, не притворной жизни рядом с тобой, такой милой, бесконечно любимой, и созданной именно для этого, притворного, но моего, мира.

На середине истории, когда меня случайно ранили ножом, в подворотне, что слабо освещалась уличным фонарём, свет которого падал едва не лишь на краткий отрезок дороги – ты плакала так искренне, роняя слёзы на желтоватые страницы, что, казалось, так должны плакать за очень близкими и дорогими людьми. Я был тронут, полностью и без остатка, окончательно влюбляясь в тебя и твою искренность. Это странно до боли – меня видели десятки других людей, но именно ты стала той, которую увидел я. О таком, наверное, говорят, что «судьба нелепо пошутила», и созданные друг для друга люди разбросаны по разным мирам.

Героиня, моя кукла и любовь в этой истории, изнеженная, словно хрупкий цветок, до конца останется со мной рядом – она слепа, наивна и совсем не видит тебя – каждый раз, для неё, я просто смотрю в потолок или на небо. Мне её жаль, ведь она – вечная пленница одной роли, которой не понять, что она в повторяющемся цикле жизней застряла с лёгкой подачи нашего творца. Но я – такой же, и, пленённый своими страхами, могу лишь сбивчиво просить не убивать меня – не касаться пальцами той роковой, последней страницы, что стоит мне жизни.

Мы живём в той притворной вселенной, в которой время замкнуто в петлю, поэтому наш мир делает нас узниками вечных ролей – у нас нет воли, нет надежд, и живём мы по чёткому сценарию, написанному кем-то.

Поэтому, сейчас, когда конец слишком близок, я, бесконечно влюблённый в свою далёкую музу, могу тебя просить об одном:

– Пожалуйста, не закрывай книгу, я не хочу умирать.

И на тёмных простынях он рисовал звёзды

И, сквозь угасающее время, я любил тебя – каждую чёрточку бесконечно милого лица, каждый миллиметр шелковистой кожи, каждый тихий вздох и каждое мгновенье рядом. Ты была моею Госпожой – золото волос на дорогой ткани, улыбка в зелени глаз, румянец на бледных щеках, тихое и счастливое «Люблю» на губах. И я любил тебя в ответ, оставляя сладкие разводы поцелуев на губах, шепча глупые нежности и мечтая – однажды, обязательно, ты должна была стать моей королевой, единой и безгранично могущественной Госпожой однажды падшего сердца.

Касаясь тонкими пальцами воздушной ткани платья, сжимая его в бледных ладонях, немного сгорбившись, ты стоишь посреди цветущего сада, мокрого от идущего дождя, и смотришь безразлично на мир сквозь полу прикрытые веки, потяжелевшие от дождевой воды ресницы и прилипшие к лицу рыжие волосы, контрастирующие с бледной кожей. По твоим щекам льются прозрачные слёзы, растворяясь в непогоде. Это ведь последняя наша работа, помнишь? Твою хрупкую фигуру облепляет мокрая прозрачная ткань, отчего весь мир видит прелести столь кукольного тела – острые ключицы, небольшую грудь, тонкую талию, выпирающие тазовые косточки, широкие бёдра и тонкие ноги. Босая, отчего ступни в грязи и траве, средь воды, наполняющей сад – ты такая естественная. Помнишь ведь?

Ах, конечно нет…

Бледная, словно созданная не для этого мира, такая тонкая и безгранично печальная, ты пришла ко мне дождливым днём давно забытой осени, оставляя на полу мокрые следы стоп, обещая стать всем миром. Тогда, рисуя твою сгорбленную нагую фигуру среди потемневших простыней, я говорил себе, что невозможно любить неизвестную женщину, пришедшую в дом с дождём. Я лгал себе, прошивая нитями своё сердце и едва не крича от этого – мир трескался по швам, и реальность блекла перед твоим безыскусным образом. Ты вдруг впитала в себя все краски, просачиваясь ними сполна и оставляя мир тлеть сереющим фоном, нелепо накинутым к нежности одной тебя.

Я мечтал сегодня забыться в сладком сне, навек, дабы вечно пропускать сквозь пальцы длинные золотые нити в солнечном свете, слыша заливистый смех, срывающийся с тонких, бледноватых губ. Мечтал, отчаянно доводя себя до исступления, отчётливо громко дыша в пустующей комнате и марая тёмные, как ты любила, простыни. На них рождались звёзды, в которых я видел твой отблеск.

Если бы ты вернулась – я согласился бы подарить сотню поцелуев под розовым небом вблизи милых крохотных домов; отпустить привычную жизнь ради вечных путешествий, со временем забывая родные, столь близкие места; жить в дождливом городе, всегда сжимая в руках зонтик, забросить краски и холст, перекраивая себя для тебя.

Когда ты ушла – небо плакало, вместе с ним плакал и я. А ты, тонкая, совсем худая, с выпирающими костями и чётко очерченными рёбрами, впалым животом и исхудавшим посеревшим лицом, лежала под теми тёмными простынями, разбросав на них длинные вьющиеся солнечные пряди. Ты была прекрасна, и, вместе с этим, отвратна. Сердце больно заныло под рёбрами, пропустив гулкий удар. Воздух покинул лёгкие, и, вместе с тем, наполнил темнотой мой взгляд.

Ты осталась размытой акварелью на старом альбомном листе, маслом на шероховатом холсте, едва различимым ароматом на простынях.

Очередным дождливым днём я буду рисовать звёзды, вспоминая тебя.

Стало концом

Он и сам не знал, почему вдруг взял её в жёны – просто вдруг понял, что она стала неотъемлемой частью его жизни. Важная, хрупкая, практически беззащитная в сравнении с ним, она вызывала трогательное желание защитить её – в её осенних глазах он видел океан горячей нежности, и сердце обрывало удары. Он видел её чувства – в улыбке, во взгляде, в каждом жесте – и они опаляли его, словно огонь свечи палит крылья бабочек и мотыльков. Он не знал, куда от этого деться, но продолжал тянуться на свет – в противоположной стороне оставалась подобная ночи Анна. Сильная и независимая Анна. Анна, в глазах которой он однажды увидел мир и замер. С годами отдельная для них вселенная растаяла утренним туманом – она осталась в Преисподней, она осталась сильной и прекрасной женщиной, она осталась недосягаемой для него родственной душой, за которой он не смог угнаться – отпряг, стоило ей остановиться на половине шага и посмотреть в его сторону влюбленно-сладким взглядом.