Эдуард Гурвич - Дерзкие параллели. Жизнь и судьба эмигранта

• Название: Дерзкие параллели. Жизнь и судьба эмигранта
• Автор: Эдуард Гурвич
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 2012
• ISBN: 978-5-904885-97-7

«…И я решил написать биографию князя Лобанова-Ростовского – человека с необыкновенной жизненной историей.

Впрочем, выявились и другие причины, побудившие меня взяться за книгу. В частности, параллели – несомненно дерзкие, прямые и косвенные – проходящие не только через детские и отроческие годы, но и через наши столь разные и в то же время схожие эмигрантские судьбы». – Э.Г.

---

Никита помнит в своём детстве годы войны «осколками». Ведь юному князю пришлось походить и в немецкую школу, которая была неприятна бессмысленной муштрой. Запомнились ужасы ежедневных бомбёжек – днём сбрасывали бомбы американцы на «летающих крепостях» – так называли их бомбардировщики Б-14, а ночью прилетали англичане. Болгария, хотя и уклонялась от активных действий на восточном фронте, всё-таки формально входила в состав Оси, считалась сателлитом Гитлера и объявила войну союзникам антигитлеровской коалиции. Страна находилась в состоянии войны с Америкой и Англией. В один из августовских дней 1943 года по радио объявили о смерти царя Бориса. В детском сознании остался тревожный звон колоколов всех соборов в Софии. Никита помнит, как его суровый дед вдруг встал и молча перекрестился. Взрослые в семье ещё долго обсуждали случившееся.

Незадолго до смерти царь Борис был вызван Гитлером в Берлин, чтобы обсудить проход немецких войск через Болгарию и ударить с тыла по нефтяным районам Плоэшти в Румынии. Царь, по происхождению немец из Сакс-Кобург-Готской династии, возможно, ещё пользовался доверием Гитлера, но настойчиво убеждал фюрера не отправлять болгарские войска на советско-германский фронт, а использовать их в оккупационной зоне в Югославии и Греции. На все «пожелания» Рейха он отвечал, что Болгария традиционно слишком сильно привязана к России, которая помогла избавиться от турецкого ига. И воевать болгары против русских не станут. Такая неуступчивость, как полагают исследователи, стоила царю Борису жизни. Когда он возвращался из Берлина на военном самолёте «Мессершмидт», ему в кислородную маску подложили яд. Вскоре после этого царь скончался.

Но самое сильное впечатление осталось после бомбёжки Софии в середине января 1944 года. Город горел. И жители его выбирались, кто куда мог. Родители вытащили из дома кровать, поставили на полозья, сложили на неё вещи и направились в предместье Павлово, к складам знакомых армян, торговавших табаком. Отец по снегу тянул на верёвках эту кровать целых пять километров. Девятилетний Никита изо всех сил помогал. Выбравшись из городской квартиры, семья поселилась в одной из складских комнат, где прожила до самого конца войны. В комнате той ранее находились тюки с табаком, запах от которого связался с детскими впечатлениями тех лет.

И всё-таки, несмотря на войну, Болгария (особенно до её оккупации в 1944 советскими войсками) оставалась для Никиты страной, где он чувствовал себя дома. У него была нормальная семья с родителями, с дедушкой и бабушкой, с няней, вначале с гувернантками, потом со школами – болгарской, русской, немецкой. Отец Никиты в момент советской оккупации работал финансовым директором на текстильной фабрике, принадлежащей итальянцам. Но вскоре предприятие передали Советскому Союзу в виде военной компенсации и отцу Никиты предложили принять советское гражданство. Понятно, что с получением советского паспорта его ждала депортация и ГУЛАГ. Отец отказался, после чего начались стычки с властями. Карающий меч Страны Советов вторично настиг семью из-за трагической ошибки – не перебраться при немцах, когда это было ещё возможно, из Болгарии на Запад, а остаться ждать «освободителей». Решение это, впрочем, выглядит наивным лишь теперь, а не тогда, в 1944-м. Были очевидные обстоятельства для такого промедления: например, отец не знал о Ялтинских соглашениях участников антигитлеровской коалиции и надеялся, что после войны Болгария станет независимой республикой. Скорее всего, он не хотел покидать страну вместе с нацистами, идеология которых была для него враждебной.

Так или иначе, со сменой режима жизнь Лобановых усложнилась. Когда же в Болгарии по сигналу из Москвы начался красный террор, стало по-настоящему опасно. Дед Вырубов (напомню, по материнской линии), живший в Париже, решил устроить для дочери и её семьи нелегальный переход через границу.

Об участии в том переходе я уже прочитал в воспоминаниях, многочисленных интервью и даже в отдельной книжке, посвященной детству князя, но решил поговорить с ним ещё раз. В летний субботний день, гуляя в Ричмонд-парке в сопровождении его собаки Салли, которую князь обожает, я включил диктофон, чтобы задать ему первый вопрос. Скорее, это был вначале не вопрос, а монолог. Он касался свободы:

– Для нас, людей одной эмигрантской судьбы и одного поколения, помнившего годы войны, в том числе и холодной, ничего дороже свободы нет. Но как представить себе участие в самом побеге, неудачу его и отчаяние 11-летнего мальчика в одиночной камере! Во время трёхдневного похода вы были всё-таки с отцом и матерью. В тюрьме же день и ночь один в камере! Матери многих взрослых детей-студентов, учащихся дома и за границей, каждодневные звонки свои начинают и заканчивают: «Ты поел? У тебя есть деньги? Какие планы на завтра?» А тут ребёнок в одиночной камере! И, спустя год, после тюрьмы – ни дома, ни отца, ни матери! Потому, сразу вопрос: стоит ли свобода таких испытаний? И чем сегодня вы не готовы заплатить за свободу? Жизнью отца вы с матерью заплатили сразу. Любовью заплатили: с отбытием в эмиграцию оставили свою возлюбленную в Со фии. Далее, пренебрегая генетической обязанностью, о которой вы говорите во всех интервью, переселяться в Россию не собира етесь. Свобода дороже! Даже титулом князя заплатили при получении американского гражданства. Понятно, от титула князя отказаться невозможно, но всё-таки. Наконец, нет таких денег, которые ваши родственники в Париже тогда, и теперь вы, не отдали бы за свободу. Тем не менее, чем вы не готовы были бы платить за свободу?

Князь задумался и сказал:

– Жизнью матери за свою личную свободу я платить был бы не готов. Если бы мне сказали, что после моего побега мать арестуют, я бы отказался от побега…

Ответ князя важен для меня тем, что мой сын все свои детские и юношеские годы не мог простить мне, что я покинул Советский Союз, оставив его там. И лишь будучи взрослым, поверил: смысл моей эмиграции – через мою свободу обрести свободу для него. Ведь никто не знал, что Советский Союз развалится спустя всего четыре года после того, как я остался в Лондоне. Но если бы коллапс СССР не случился, я бы и сегодня помогал сыну выбираться из советской империи точно так же, как князю и его матери – дед Вырубов.

– Конечно, – продолжает свой рассказ князь, – только благодаря дедушке мои родители могли решиться на нелегальный переход через границу. Легально нас не отпускали. Дед Вырубов с помощью денег и знакомых на Западе нашёл проводника Дан-чо Пеева, бывшего пограничного офицера болгарской царской армии. Он взялся провести нас в Грецию через самые высокие горы в Родопах. Поначалу родители мне ничего не сказали. В горы, в лес мы всей семьёй ходили и раньше. Обычно наши вылазки продолжались несколько дней. Ночевали в спальных мешках на склоне горы. Последний раз в такой поход мы ходили на мой день рождения, когда мне исполнилось одиннадцать лет. На этот раз всё выглядело иначе, но я так ничего и не заподозрил (более подробно я рассказывал об этом переходе А.Горбовскому, который внезапно умер, не успев закончить начатую им книгу под названием «Детство Никиты»)…

Мы шли по пустынной лесной дороге, когда отец стал как-то второпях говорить мне, что, возможно, так придётся идти долго, может быть, три дня. «А назад тоже пешком? Нет, тогда возьмём машину». Помню, отец недовольно поморщился и пожал плечами. Но вдруг в наш разговор решительно вмешалась мать: «Понимаешь, Никита, мы идём в Грецию. А оттуда едем в Париж к твоему дедушке, Василию Васильевичу. Ты знаешь о нём, ты видел его фотографию». Вот с этого момента я уже понимал всё. Шли долго, я устал, но терпел. Уже смеркалось, а мы всё шли. Стало совсем темно, но глаза привыкли. Наконец, наш проводник Данчо сбросил заплечный мешок и объявил, что ночевать будем здесь. Достав походный топор, с ближайшей ёлки он быстро рубил ветки. Отец подхватывал их и раскладывал на снегу. Слой этих веток и стал кроватью. Затем набрали сухих веток. На костре растопили снег и сделали чай из свежих еловых иголок – когда они молодые, они очень яркого зелёного цвета. Выпив чаю, я повалился без сил и стал засыпать. Но вдруг почувствовал, что отец меня будит: «Тебе надо поесть, чтобы к утру иметь силы идти дальше!». Утром я понял, что не могу подвести родителей и опять терпел весь день. Мы шли цепочкой, след в след, по лесу, избегая открытых пространств и дорог. Я двигался последним и старался не отставать. Наконец, мы вышли к границе. Данчо тихо произнёс: «Сейчас переходим!» Отец снял шапку, перекрестился и подошёл ко мне: «Никита, запомни. Если что-то произойдёт, если будут выстрелы, делай то же, что буду делать я. Ложись в снег и не шевелись. Понял?» Я от волнения лишь смог кивнуть. Мы прошли совсем немного, когда вдруг оказались перед просекой и побежали по ней. Помню, что бежать было легко, потому что путь шёл под уклон. Наконец, запыхавшись, остановились. И вдруг до нас дошло, что мы в Греции! Нас теперь не достать! Мать с отцом обнялись, а потом обняли меня. Но Данчо тревожно поглядывал по сторонам. А затем вдруг произнёс: «Не нравится мне всё это! Провожатый с греческой стороны должен ждать нас здесь, у этого камня». Тут я увидел на краю поляны большой, поросший мхом валун. Подождали ещё немного, а потом Данчо показал дорогу к селению, в сторону Салоник, и повел нас к ручейку. Я уже шёл привычно между отцом и матерью, как в Софии. Вдоль ручья шли не очень долго. Вышли к косогору, за которым внизу в долине виднелось селение. Данчо остановился и сказал, что теперь уверен, что довёл дело до конца, и должен повернуть назад. Отец пожал ему руку и вместо того, чтобы без промедления двигаться к селению, решил, что мы с мамой должны передохнуть, а сам наскоро привел себя в порядок, сбрил трёхдневную щетину и тут же ушел, чтобы найти греческих пограничников. Почти сразу мы услышали выстрелы. Спустя 10–15 минут, перед нами оказались офицер и два солдата в болгарской военной форме. Я не успел даже испугаться…