Ричард Мейби - Какое дерево росло в райском саду? 40 000 лет великой истории растений

• Название: Какое дерево росло в райском саду? 40 000 лет великой истории растений
• Автор: Ричард Мейби
• Жанр: Прочая научная литература
• Год: 2017
• ISBN: 978-5-17-100829-1

«Ботаника» – это скучно? Набившие оскомину пестики и тычинки, пыльные гербарии и невзрачные музейные стенды, рядом с которыми останавливаются лишь энтузиасты?

Откройте эту книгу – и вы будете поражены! А от школьной скуки не останется и следа. Вместе с блестящим ученым-натуралистом Ричардом Мейби вы исследуете истоки человеческой цивилизации и, двигаясь сквозь столетия, увидите, как растительный мир наравне с людьми создавал историю, культуру и искусство.

Перед вами один из самых увлекательных приключенческих романов о живой природе. Вы найдете «древо жизни», росшее в райских садах, разгадаете секреты вечной молодости тисов, примете участие в поисках таинственной амазонской лилии, проникнете в тайны государственных гербов. Вас ждут мифы и легенды, занимательные и курьезные факты, невероятные научные открытия и тайны, которые до сих пор будоражат умы ученых. Никогда еще ботаника не была столь увлекательной!

---

Что касается ветхозаветного Древа жизни, ему в подобной творческой роли отказано, и реального ботанического образца у него нет[22]. Ясно, что яблоня тут ни при чем – этот вид не подходит для знойного климата Святой Земли. Однако его чистая древесность – долговечность, укорененность, непрерывность, способность к регенерации – типична для символического наполнения всех лесных деревьев. Этот мотив то и дело возникает в христианской мифологии. Все приключения древа жизни во множестве локальных версий выпадают на долю дерева, из которого изготовлено большинство деревянных артефактов в христианской иконографии.

Все началось, когда Сиф, третий сын Адама и Евы, возвращается в Райский сад, который, очевидно, никуда не делся, наподобие заброшенной усадьбы или дома, и выпрашивает у ангела, стоявшего на страже у врат, семя Древа. Затем он бросает это семя в рот умирающему Адаму. Из разлагающегося трупа прорастает дерево – то самое древо, о котором рассказывают легенды разных культур на протяжении всей священной истории, правда, неясно, к какому именно биологическому виду оно принадлежит. Именно из него, из «дерева гофер» (возможно, кипариса) сделана обшивка Ноева ковчега, из его ветви неизвестной породы сделан волшебный жезл Моисея (который с одного конца мог превращаться обратно в змея). Затем оно превращается в кедр, срубленный для строительства Храма Соломона, и в деревянный мост, по которому прибывшая с визитом царица Савская должна была перейти ров вокруг Храма. Когда Храм был разрушен, древесина его после череды еще более фантастических совпадений и превращений (иногда она снова возникает в виде доски из мастерской Иосифа) превращается в перекладины Креста. Древо жизни превращается в древо смерти – и в деревянный символ искупления (см. рис. 4 на цветной вклейке).

Кроме того, деревья стали столь универсальными символами благодаря самой форме своего роста, тому, как дерево то и дело раздваивается и ветвится, как структуры его тела – ствол, ветви и листья – повторяют друг друга. Ведь ветвятся и генеалогии живых существ. Род Христа называется в Библии корнем Иессеевым – то есть опять же генеалогическим древом. Каждое «родил» – это почка, из которой произрастает новая ветвь или новый побег. Спустя две тысячи лет, в июле 1837 года, Чарльз Дарвин, чьи идеи поставили под сомнение самые основы фундаменталистской христианской теологии, схематически изобразил ход эволюции в своем дневнике – и у него получился набросок генеалогического древа. Бросается в глаза, как оно похоже на растеньица, процарапанные на палеолитических костях. Затем Дарвин привел более тщательный рисунок в своем «Происхождении видов». Царства, отдельные роды и семейства расходятся в стороны, будто ветви, и иногда отмирают, а иногда делятся на новые подгруппы. Сам Дарвин снабдил свое древо пространным комментарием – здесь мы приведем его в сокращенном виде.

Родство всех существ одного класса иногда изображают в форме большого дерева. Я думаю, что это сравнение очень близко к истине. Зеленые ветви с распускающимися почками представляют существующие виды, а ветви предшествующих лет соответствуют длинному ряду вымерших видов… Как почки в процессе роста дают начало новым почкам, а эти, если только сильны, разветвляются и заглушают многие слабые ветви, так, полагаю, было при воспроизведении и с великим Древом Жизни, наполнившим своими мертвыми опавшими сучьями кору земли и покрывшим ее поверхность своими вечно расходящимися и прекрасными ветвями[23].

Древо Жизни Дарвина – это и буквальное описание развития настоящего дерева во времени, и величайшая метафора сотворения мира в целом.

Набросок эволюционного Древа Жизни из дневника Дарвина

(Записная книжка В, о трансмутации видов). 1837 год. Воспроизведено с разрешения Хранителей библиотеки Кембриджского университета (CUL-DAR121)

ʷ

* * *

Современное увлечение ростом, статью и внешней классической красотой древних деревьев – это позднейшие наслоения, совпавшие с тем периодом истории, когда деревьями стало можно обладать и делать из них символы статуса и благосостояния. Тогда же их начали оценивать по человеческим меркам. Новые деревья теперь росли на специально созданных плантациях, а не в результате естественной регенерации. Теперь предпочитали стройные колонны, поскольку они широко используются в архитектуре и поэтому имеют коммерческую ценность, а не узловатые, кривые стволы, сформировавшиеся в результате естественного роста. То, что у деревьев есть отличная репродуктивная система, почему-то выпало из сознания широкой публики. Сегодня мы убеждены, что если хотим обеспечить их присутствие на Земле, надо их сажать. И об их форме судим исключительно с позиций всепроникающего антропоморфизма. Естественные признаки старения воспринимаются как болезнь, а беспорядочный рост – как признак неполноценности. И то, и другое часто служит прелюдией к вырубке лесов.

Все это совсем не похоже на мое детское восприятие деревьев – когда я прятался в ямах под корнями поваленных ветром каштанов и целыми днями просиживал в вышине среди переплетенных кедровых ветвей. Я видел их живую внутреннюю суть, а не внешнюю поверхностную живописность. В последующих главах я на примере полудюжины видов деревьев расскажу об их природной стойкости и зачастую мятежном поведении – и о культурных ожиданиях по их поводу.

3. Культ знаменитости. Фортингэльский тис

В начале семидесятых бывший военный, странник и независимый борец за сохранение живой природы Аллен Мередит начал видеть загадочные сны[24]. Несколько человек в длинных одеяниях с капюшонами, сидевших в круг, приказывали ему искать «Древо Креста». «Они называли его иначе, – вспоминает он, – но я знал, что это тис». Наверняка в те психоделические годы многим снились друидоподобные фигуры и священные деревья, однако Мередит был человек действия. Идея тиса превратилась у него в манию, он верил, что в тисе заключены важнейшие для человечества уроки – и в конце концов ему открылось, что это и есть настоящее Древо Жизни. Мередит практически в одиночку возродил восхищенный интерес к тису, в особенности к его долголетию, начало которому было положено триста лет назад. Доводы Мередита в совокупности с данными, которые он собрал, убедили многих ученых-дендрологов, что древние тисы, растущие на церковных дворах, на тысячи лет старше, чем считалось по прежним оценкам, и что один из них, Великий тис с церковного двора в деревне Фортингэль в Шотландии, вероятно, древнейшее живое существо на Земле.

Первую половину жизни я провел в меловых краях южной Англии, поэтому тисы окружали меня с детства – это одно из их излюбленных мест. Молодые тисы, семена которых посеяли дрозды, нахально торчали из дерна тех священных низин. Деревья постарше горбились среди серых буковых стволов, словно смуглые юноши в уборах из листьев на празднике весны. Иногда тисы дорастали до взрослого состояния, но никогда не казались старыми.

Тисы, росшие на церковных дворах, всегда были другими. Их мрачную листву и темные стволы окружал ореол древности, возникало ощущение, что это остатки, отголоски какой-то забытой системы, наделенные древним смыслом, даже если деревья на вид были совсем не старые. Во дворе приходской церкви в моем родном городке Беркамстеде тоже рос тис. В свои триста лет он был сущий подросток, и учителя говорили нам, что в кургане, на котором его посадили, вероятно, погребены тела жертв эпидемии чумы. Почему так вышло, они не объясняли. Мы на спор перебегали через эту горку, вызывая духов и недовольство взрослых. Я и не знал, что в старину считалось, что тисы состоят с мертвецами в вампирских отношениях, а то не стал бы туда соваться. «Если посадить тис в месте, где много ядовитых миазмов, – писал в 1664 году ботаник Роберт Тернер, наделенный богатым воображением, – то самые ветви их вытянут и впитают, и поэтому, как полагают, в прежние времена разумные люди сажали их в церковных дворах с западной стороны, поскольку те места, где царствует тлен и разложение и где закатное солнце, а иногда и небесные явления под названием ignes fatui исторгают из могил густые маслянистые испарения, из-за чего многие пугались, полагая, будто это ходячие мертвецы»[25]. (Интересный обратный вариант этого поверья дожил до ХХ века. Немецкий врач доктор Куковка, преподаватель в университете Грайца, утверждал, что тисы в жаркие дни сами испускают ядовитые газы, которые вызывают галлюцинации у людей, сидящих в их тени[26]). Однако в нашем тисе не было ничего неприятного и загадочного – просто симпатичное украшение городского пейзажа. Тис рос в самом центре, поблизости от целой улочки с пабами, и был естественным местом встречи гуляк на Новый год, так что в полночь 31 декабря 1976 года, когда разыгралась настоящая буря, я смотрел, как его тонкие гибкие веточки полощутся на ветру над головами толпы на Хай-стрит, словно черные вымпелы. В общем, тис успешно прикидывался добрым другом и приятным собеседником.