Галина Болтрамун - Стихотворения

• Название: Стихотворения
• Автор: Галина Болтрамун
• Жанр: Поэзия

Современная философская поэзия. Стихи-размышления, мотивы эсхатологии, скептицизма, эклектики. Лирика. Картины субъективного восприятия и настроенческие зарисовки.

---

Волхвы

Волхвы наступали на пасти рептилий,
Сживая со свету горячечный яд,
Волхвы рисовали проекты идиллий,
Исполнив над tabula rasa обряд.

Сон-трава окликала впотьмах мандрагору,
Алконосты и совы – чужих вещунов,
А ветра приносили «memento mori»
С семи величайших на свете холмов.

Волхвы у огня собирались погреться
После долгих стояний у горных святынь,
Там ярое око точило им сердце,
Где жили прекрасные лики княгинь.

Заостряли оскалы зубчатые башни,
Хрипели фундаменты плах, крепостей,
В купальскую ночь вырастали на пашне
Молодые хребты из зарытых костей.

Волхвы, отправляясь на битву с цунами,
Не всегда понимали с чего начинать,
Худо-бедно сводили концы с неконцами
И на злые уста налагали печать.

Когда во взаимных обменах реалий
Случался внезапный загадочный сбой,
К каждой близи бежали далекие дали
Постоять за свои идеалы горой.

Волхвы заклинали кошмары столетий,
Изводили рогато-чреватый гибрид,
На досуге вбирали в состав интеллекта
Идиомы атлантов и кариатид.

Гамлетовский мотив

В полнолунье реликты, болея, кровят,
Становятся к неизлечимостям в ряд.

Сходный с патетикой язв лейтмотив
Проходит по жилам ночных перспектив.

Жалок сомнительный новый почин
Застарелых и слепнущих первопричин.

Каждый, сбивчиво не попадая в струю,
Задастся вопросом: на том ли стою?

Придется панический вывод принять —
Что душно и не на чем больше стоять.

Предчувствует хитросплетенный баланс
Праведных круглых нолей ренессанс.

Пешки жертвуют самость на благо ферзя,
Так их затупила, формуя, фреза.

Воздвигая картины идиллий, мольберт
Сохраняет в основе подлог-трафарет.

Каждый, зная себя по верхам, наобум,
Утешается: «cogito, ergo sum».

Горячечной мглой обливается мысль,
С ней немыслимости неизбежно стряслись.

На птичьих правах обитает аскет,
Храня в заповеданность волчий билет.

В брешах, пронзивших убыточный быт,
Бесчеловечность идей шелестит.

Ничейные правды меняют маршрут,
Соблюдая ничейности твердый статут.

То, что далось себя так породить,
Жует западня между быть и не быть.

Потаенный сад

Там цветочные грезы буравит пчелиное жало,
Тепловое крещение лечит с грехом пополам
Медовые раны. Колышется радуга на пьедестале —
Гармонии вод кочевой митингующий шарм.

В дымке июня роятся клубы переливчатых истин,
Избегают входить в парадигмы седых тропосфер,
А под инеем всем безразлично, куда кто зачислен,
Грациозно светла неподвижность озимых манер.

Там цветные фонтаны хранят ДНК океана,
Превращаются струи в подобье неистовых струн,
Когда в мареве сдвинется и директивно, обманно
Царским трезубцем помашет латунный Нептун.

На закате кровавятся мрамор и стекла вольера,
Что пустует давно, но в нем воздух опасно дрожит,
И в красном углу золотое перо шестикрылого зверя,
Пока петел не крикнет, в эмульсии лунной лежит.

Там аллеи, сужаясь, впадают в целинные тропы,
Что ведут по ту сторону празднества или добра и зла.
У обочин хранят заболевшую тайну античные гроты,
В щелях – для помазаний инфекционных смола.

Фруктоза сластит шифрограммы Аида, Эдема.
Благолепные радости истово реют с грехом пополам.
Дорога того, кто от всех воплощений отъемлем,
Огибает сколоченный из баснословностей храм.

Ночные картинки

Афинские позы атлантов
Колыхнулись на зов Сирен.
Проповедует на эсперанто
В неоновом сне манекен:

Сентенции не натуральны,
Отливают слегка серебром,
С экземами антиморали.
Превращаются омы в ОМ,

Выделяя флюиды блаженства,
Разделяя с богами эфир.
Из греков в варяги наследство
Олимпа несет Сатир.

Теолог забыл вещий тезис,
И десятки готических игл
Колют совесть его. А генезис
Нагнетает напевы Лилит.

Каракули позелененья
На металле эпических лат
Обету, что выполнен чернью,
Нежелательное говорят…

Гейзер Кастальский, глетчер
Алхимии не успевают
Впотьмах заключить пари.
Увядают неона свечи,
Атланты к Сократу взывают,
И, клеймя манекена плечи,
Восходит диктат зари.

Скифы

Розовеют следы заблудившихся джиннов и грифов
на темнеющих склонах, озерах, остывшей золе.
Над шатрами летают во сне баснословные скифы,
стремятся из гущ кабалы – на стезю к каббале.

У проселочных идолов – гнев и морщины на лицах,
на торсах – отметины вьюг, фимиама, хрущей,
даже горбики вышних субстанций грозят развалиться
по занимательной логике здешних вещей.

Камни хранят в микропорах скупые остатки
твердокаменной эры и гулких железных эпох,
а к шершавой поверхности эпидемический, сладкий
ошметок османских пиров инфантильно присох.

Татуировки трепещут на коже с оттенком олифы,
нарастает монист, амулетов, узорчатой утвари звон.
Отрешась от сновидческих грез, баснословные скифы
у грозных наскальных фигур отбивают поклон.

Солнце – куратор в тенетах вселенской интриги —
ниспошлет прописное количество энергетических мин.
И стрелы взметнутся, и кони пожар перепрыгнут…
В капище пресуществится под язвами адреналин.

«Сокровенно молчат на санскрите…»

Сокровенно молчат на санскрите
Брахманы, их сателлиты,
Знаменуя маститость элиты.

За пыльным щербатым углом
Продажный пигмей или гном
Демонстрирует свой Рубикон.

Вдохновенно молчат на латыни
Над собором Петра серафимы,
Знаменуя «вовеки и ныне».

В таверне мерцает софит,
В дыму возле кариатид
Гладиатора профиль висит.

Дерзновенно молчат на жаргоне,
Рожденье зажав, эмбрионы,
Знаменуя спасенья бутоны.

От Адама копящийся прах
Взывает, в сернистых слезах,
К отмщенью на всех языках.

«Совместимость души…»

Совместимость души
                            с беспредельностью
Не доказана. Но понятна.
Телу выспренний зов пустотелости —
Как музыка сфер и набата.

С какой энергетикой связаны
Ума авантюрные токи?
В каждой критике чистого разума —
И мои чуть безумные строки.

В городах – золотые прелести,
А уродливости – железны.
Глаза мимо них нагляделись и
Отражают косые бездны.

Под сердцем огонь
                                   бессердечности
Регулирует качество пульса.
В подоплеке моей человечности —
Свято место темно и пусто.

Совместимость моя
                                        (ну с чем же?)
Не доказана. Но понятна.
У отверженств – запах блаженства.
Отрицание – им же снято.

Преступник

Переступаю любовь и коварство отчизны,
Все свое контрабандой в чужой монастырь заношу.
Посох – смычок заразительного экстремизма —
Осязает подшитый блуждающей блажью маршрут.

Стальным соловьем заливается рупор имперский.
Белых ворон вдалеке лебединая песнь.
В «Тайную вечерю» на знаменитейшей фреске
Вхожу, чтобы переиначить духовную взвесь.

Самую суть верноподданных догм и канонов
Отдаю трудовому оккамовскому ножу,
Выворачиваю наизнанку гербы, эталоны,
Их неприглядности мировоззрению преподношу.

Превышаю лимиты и скорости самопознанья,
Клином Ничто выбиваю ничтожности клин.
На истом пути бесконечного предначертанья
Мелькают сезонные пятна условных кончин.

Меж готических шпилей бушуют святые интриги,
Форс-мажор пеленает улыбчивое естество,
Возле Фауста остановились прекрасные миги,
Дремлют в искусственном, нетиповом статус-кво.

В сообществе с Дао на что-то в себе наступаю,
Тревожно пульсирует то, что нельзя бередить.
Меж пороками сердца и зовами крови петляя,
За иголками совести тянется нервная нить.

«Дико выросшие проценты…»

Дико выросшие проценты
И прижимистые дивиденды
Вносят в лихо свой траченый фунт;
Напыщенные постулаты,
Преподобия сертификаты
Тем же миром помазаны, лгут.

Над театром абсурда-психоза
Примадонною Долороса
Поднимается черный штандарт.
Любви треугольник на сцене
Юлит в утопической пене,
Обращается в черный квадрат.

В медных чертогах колосса
Стальной прототип Барбароссы —
Во главе оловянных солдат.
В слезной жидкости супервандала —
Безлюдных открытий накалы,
Сверхлюдских истерий конденсат.

В небе шарящие искусства
Сублимируют резь от укусов
Клыкасто-хвостатых комет.
Зверь, что рушит души ренессансы,
Имеет немалые шансы
И с каждой душой тет-а-тет.

Игра