Дмитрий Шушарин - Русский тоталитаризм. Свобода здесь и сейчас

• Название: Русский тоталитаризм. Свобода здесь и сейчас
• Автор: Дмитрий Шушарин
• Жанр: Публицистика

Русский тоталитаризм рассматривается в книге как общественно-политическое устройство, впервые возникшее в России в 1917 и имевшее демонстрационный эффект для других стран иудео-христианской цивилизации. Основное внимание уделено первым десятилетиям XXI века, когда в стране складывается новая тоталитарная модель, оказывающая все большее влияние на окружающий мир. В книге делается вывод о тоталитарном континуитете с 1917 года до наших дней.

---

Ну, и существенные изменения во внешнем позиционировании страны. Тут, кстати, с оттепелью не все так просто. Хрущевское мирное сосуществование было формой экспансии, особенно в третьем мире. Но и экспансия может быть трактована как способ выхода из изоляции. Скажем так, в отличие от сталинской сверхосторожности и брежневской разрядки, призванной закрепить границы в Европе и определенный уровень вооружений, хрущевский и горбачевский периоды во внешней политике были отмечены повышенным динамизмом.

Но, в отличие и от «оттепели», и от перестройки, успехи дипломатии оценивались и продолжают оцениваться не по способности превращать врагов в друзей, а, напротив, по умению приобретать врагов. Особенно на постсоветском пространстве. Хороша получилась «оттепель» у Медведева, в президентство которого был осуществлен ордынский набег на Грузию с последующей оккупацией части ее территории и признанием сепаратистских образований в качестве государств.

Никаких предпосылок ни для «оттепели», ни для перестройки не наблюдалось. Ни внешних, ни внутренних. Оба эти термина устарели и к медведевскому правлению были неприменимы. Это если разбирать внешние обстоятельства обоих явлений.

Воздействие антисталинского доклада 1956 года объясняется тем, что он резонировал с настроением, уже существовавшим в обществе после войны. А точнее – с осознанием того, что действующим лицом истории является не один только вождь, не одна только власть. Произошло переключение внимания – не только в культуре, но и в массовом сознании – к человеку как к субъекту истории. В этом резонансе – объяснение того, почему вдруг произошла оттепель. Объяснение яркой вспышки в культуре, литературе, искусстве, которой отмечена та эпоха.

В этом отношении хрущевская оттепель прямо противоположна технологическому фетишизму нескольких лет президентства Медведева. То были годы сознательной деперсонализации общественной деятельности, то есть оттепель наоборот. И тому было объяснение.

Постепенно стало ясно, что «медведевцы» – это те, кто собирается сесть на модернизационные бюджеты, занять особое положение в инновационных резервациях, контролировать зарубежные контакты в области хайтека и возможные иностранные инвестиции в эту сферу. То, что им была не нужна и даже вредна политическая модернизация, быстро стало очевидно. Описанное Владиславом Сурковым в феврале 2010 год обособленное развитие инновационных отраслей51 подразумевало дальнейшую атомизацию общества, изоляцию от него тех, кто занят в этих отраслях, создание некой суперэлиты в противовес той, что сложилась в прежние годы на основе сырьевой экономики и ВПК. Причем элиты, с самого начала укореняющейся за рубежом, а не только и не столько внутри страны.

Но прежняя элита ничего подобного не допустила, в свободное плавание инновационные капитаны не отправились. Такой прогноз был сделан уже тогда, и он полностью оправдался52 Точнее сказать, капиталы, а не капитаны. Путин не отпустил. Его приоритеты давно определились еще до того, тут гадать было нечего. Да и модель обособленного развития инновационных отраслей, по сути своей, была антимодернизационна. Это всего лишь схема распила бюджетных и предполагаемых частных инвестиций, в том числе и зарубежных. Вся деятельность государства была направлена на то, чтобы не допустить частной инициативы.

И оттепель, и перестройка, сопровождались серьезными ценностными кризисами, переоценкой ценностей. В годы правления Медведева ничего подобного замечено не было. Между тем все более ясным становилось то, что необходимо предпринять для изменения вектора эволюции страны. Я взял на себя труд сформулировать это так53:

•реформирование политической системы: отмена законов о референдуме, о политических партиях, о назначении губернаторов, об отмене выборов по округам;

•пересмотр уголовных дел, связанных с государственным рейдерством и политическими преследованиями бизнесменов, общественных деятелей, ученых, создание условий для возвращения в Россию политических эмигрантов;

•независимое расследование террористических актов, начиная со взрывов домов в 1999 году, политических убийств и загадочных смертей;

•начало широкой общественной дискуссии об экономическом развитии страны, отказ от огосударствления экономики в пользу ее эффективности;

•отказ от земляческой и клановой кадровой политики;

•восстановление цивилизованной партийной системы, прекращение сращивания государства и партии власти, при необходимости ее роспуск;

•роспуск молодежных организаций, находящихся под опекой госаппарата;

•выработка новой концепции внешней политики России и ее активное и эффективное осуществление;

•административная, военная и судебная реформы, создание новых Вооруженных сил, новых силовых ведомств;

•восстановление территориальной целостности и единого правового пространства, фактическое, а не формальное утверждение конституционного порядка на Северном Кавказе, реальная интеграция региона в состав России.

К осени 2008 года к этому добавился отказ от признания Абхазии и Южной Осетии, пересмотр всей политики на постсоветском пространстве, преодоление имперского мышления. Но с самого начала было ясно, что подобные реформы политической элитой осуществляться не будут. И обсуждаться тоже. Поскольку все эти требования – в совокупности или в отдельности – могли быть выдвинуты, если власть и в самом деле решила устроить нечто вроде оттепели. То есть инициировала бы свободную дискуссию о дальнейшем развитии страны. Согласилась бы на независимую и гласную экспертизу своей деятельности.

Получилось нечто противоположное и несуразное – лепетто какое-то. Нынешнее подобие оппозиции – охвостье этого лепетто – оттепели наоборот. Прогрессивная общественность не скрывала в те странные четыре года, что хочет услужить власти и рассчитывает на ее великия и щедрыя милости. Игра в перемены, которая была предложена, выявила важнейшие проблемы не власти, а тех, кто хотел бы ее улучшить и усовершенствовать. Проблемы сущностные – ценностные, ментальные и вербальные.

Язык власти был призван скрыть отсутствие у авторов высказываний свободы в выборе тем, лексики, оценки событий и лиц. Не язык порождает реальность, как бы ни убеждали нас в этом политтехнологи. И не реальность – язык. Свободный человек – хозяин и реальности и языка. Но выбор в пользу сотрудничества с властью лишал и лишает человека и свободы, и власти над реальностью, и возможности выбора языка.

При попытке поиграть в оттепель выяснилось, что сотрудничество с властью означает отказ от гражданской лояльности. Надежды на «исторический шанс», на создание некого «лояльного большинства», на которое обопрется президент, были повторением «путинского большинства» Глеба Павловского, тем более что идея была озвучена человеком его круга – Александром Морозовым:

«Большая часть обновленческого медведевского „мы“ – это будут люди, которые ни в какой оппозиции всерьез не состояли. Это будут не-олигархические активные люди – предприниматели, юристы, журналисты, врачи, управленцы и т. д. – которые поднялись сами после дефолта 1998 г. И они – временами ссорились со своей местной властью, временами – дружили. Но – что существенно – они „лояльны“. Это часть „лояльного большинства“. И заметим, что „политическая нация“, действительно невозможна без лояльного большинства. И чем дольше Д. Шушарин будет фантазировать про расследования взрывов 1999 года в качестве темы „повестки дня“, чем ярче вы там, Марина, будете обсуждать вопрос о том, учинить люстрацию после чудесной победы Солидарности над силами зла – тем дальше и дальше мы будем отплывать от исторического шанса.»54

Обычная пошлятина, столь свойственная Павловскому и его окружению. «Мы», «снизу», «повестка дня» – пустые пафосные клише. Нет, все-таки не обычная. На фоне всей этой хрени о медведевской оттепели звучало проговором – называлась цена не сговора и не компромисса (никто с ними и не думал договариваться), а цена привластного статуса, плата за право быть холуем. Нельзя было разбираться в прошлом, в совсем недавнем – в источниках легитимации власти. Совсем как на рубеже шестидесятых-семидесятых: хочешь быть при пайке, забудь про ГУЛАГ. Масштаб, может, и не тот, но моральная цена – та же. Разницы в забвении миллионов убитых и хотя бы одного убиенного нет. Называется это одинаково.

Лоялисты поставили перед собой невиданную задачу: построить под властью тандемократов общество, в котором не существует различения добра и зла, кроме как по принципу лояльности или нелояльности власти. Где нет такого общественного регулятора, как мораль, не соотнесенная с государственной целесообразностью. Да и права тоже нет. И это возвращение в варварство они именовали модернизацией. Авторитарной, правда, но модернизацией.