Генрих Корн - Инь и Янь. Современные рассказы

• Название: Инь и Янь. Современные рассказы
• Автор: Генрих Корн
• Издательство: ЛитагентРидеро78ecf724-fc53-11e3-871d-0025905a0812
• Жанр: Русское современное

Кем бы человек ни был – его жизнь уникальна. У каждого свои сев и жатва. По себе создаёшь мерки, которыми измеряешь мир. И ими же мир измеряет тебя. Эта книга посвящается современному человеку. Тому, кто читает эти строки. У неё есть что рассказать ему. Каждый рассказ – чья-то жизнь. Нет единой темы, ведь все люди разные. И единого жанра тоже нет: у кого-то сказка, у кого-то суровая проза бытия. Герои едины лишь в том, что ничего не скрывают. У этой книги правило: только правда, так интереснее.

---

– Здравствуй, Константин.

– Как странно… слышать от тебя равнодушное «Константин» вместо того прежнего умиротворённого, приветливого, тёплого, с домашним уютом, «Костенька».

– Другого ничего не могу предложить. Что ты хочешь от меня?

– Я написал новую картину, – ответил он и всё-таки переступил порог.

Кристина сидела в кресле в белой домашней маечке. Ноги её были подобраны так, что колени упирались в мягкие подлокотники. Лицо было холодным, неприступным, источающим презрение и ненависть.

– Мм, понятно, – без интереса процедила она. – Как называется?

– «Кристи во власти Козерога».

– Мм, понятно. Про меня, что ли?

– Да, это твой портрет. Он немного необычен… но я не хотел обидеть тебя… Мне кажется, всё из-за того, что с тобой что-то происходит… Ты вдруг резко переменилась ко мне и перестала меня любить… Но я всё равно люблю тебя, Кристи…

Она промолчала.

– Скажи, как-то можно всё изменить?

Она промолчала.

– Кристи, я так не хочу потерять тебя навсегда…

Она промолчала. Он тоже помолчал минут пять. Может, десять. Может, пятнадцать. Может, полчаса. И сказал тихо:

– Мне, наверно, лучше уйти… Да, Кристи?..

– Уходи, – ответила она. – Навсегда.

И он в страшном отчаянии и унижении ушёл, оставив её портрет в прихожей.

Она встала с кресла, с облегчением закрыла за ним железную дверь, где-то минуту глядела на картину и с гневом крикнула куда-то вниз:

– Больной придурок!!!

Через пять минут портрет валялся на помойке, в грязной луже, среди блевотины и фекалий.

* * *

Летом старая деревянная лавочка на берегу озерца, заросшего камышами, в самой глубине безымянного парка на краю большого города изнемогала от человеческого внимания.

Здесь жгли костры нескончаемые и многочисленные молодёжные компашки, здесь жарился шашлык обособленными семейными группками, здесь распивали водочку пузатые дяденьки с кисло-довольными пьяными рожами, здесь громко и раскатисто хохотали тридцатилетне-сорокалетние тётеньки, зажимая в пухлых неженственных пальцах тонкие сигареты и журча в пластиковые стаканчики мочеподобное из коробок «Кубанской Лозы», здесь сплетничали мамаши, сердито качая плачущие коляски, здесь искали уединения в вечерние часы тинейджерские парочки с безумными телячьими глазами, здесь вздыхали о молодости бабушки, дедушки и люди неопределенного возраста, здесь ночевали несчастные человекоподобные бедолаги, чей возраст исчисляется не летами, а зимами, здесь все другие, остальные, жаждали чего-то сугубо летнего, и каждый уносил отсюда смрадные и беспокойные следы чёрной слизи на своей одежде.

И слизь всё-таки пообтёрлась, неделя за неделей теряя цвет, липкость и густоту, в которых заключалась её сила. Последние агонизирующие остатки впитали брюки и платья двух молодых супружеских пар. Их совместный праздник жизни продлился далеко за полночь, из-за чего они были вынуждены отправиться по домам на такси. По дороге же вдруг возникла идея продолжить веселье, не путать таксиста и вместо двух адресов выбрать один.

– К нам поедем! – сказал мужчина лет тридцати, сидевший на переднем сиденье. – К нам ближе. Возле ДК «Дружба» остановите, если можно. До дома пешком дойдём. Всё равно в ларёк заходить…

– Нет, к нам! – запротестовала девушка в очках сзади него, добродушно хлопнув мужчину по затылку. – У вас там темнота, гопота и всяческая унылость. А у нас магазин возле дома круглосуточно работает!..

– Да, Серый, лучше уж к нам, – поддержал жену другой мужчина, крепыш с живыми игривыми глазами. – У вас тем более ребёнок да тёща твоя…

– Мама моя – нормальная! – нахмурилась симпатичная загорелая брюнетка рядом с ним. – Что она вам? Димка в своей комнате спит. А мы в зале сядем, двери все закроем и пожалуйста… никому не помешаем, посидим спокойно…

– Так куда ехать-то? – не выдержал таксист.

– В Любовниково. Дом 69. Возле супермаркета «Козерог», – отрезала девушка в очках.

Остальные промолчали. Впрочем, все были довольны.

Максимум через полчаса они сидели в окружении пакетов, наполненных яствами и питием, на застеленном небольшим ковриком полу в полупустой однокомнатной квартире.

– Мы только въехали, – пояснил муж девушки в очках. – Да и нет у нас пока своей мебели. Сколько уж по съёмным-то скитаемся… Уж располагайтесь как есть… Зато от всей души, Серый! Матрац вам дадим мягкий, лучше, чем на кровати будете спать!..

– Мы как будто спать сюда приехали, Лёха, дружище!.. – воскликнул Серый. – Какие проблемы?.. Сколько мы с тобой всего прошли вместе, а?.. Давай лучше пивасик доставай!.. А Маринка пусть газетки какие-нибудь постелет, а то насвинячим тут у вас!..

Лёха зашуршал пакетами, девушка в очках, Маринка, газетками, а симпатичная загорелая брюнетка шепнула мужу на ушко:

– Серёж, может, домой всё-таки поедем?..

– Дашка! – взглянул тот на неё пристально – сурово и бесповоротно.

Следующие два часа до рассвета были такими же суровыми и бесповоротными. Маринка бесповоротно захмелела, зажав в руке на четверть початую бутылку «Жигулёвского», уронила голову на колени мужа и пристально глядела на Серого. Лёха над головой жены неуклюжими руками сурово терзал жёлтого полосатика и пристально глядел на Дашкины загорелости. Дашка бесповоротно и пристально глядела в его живые и игривые глаза. Серый пристально – сурово и бесповоротно глядел то на Дашку, то на Лёху, а потом, резко поднявшись, изрёк:

– Лёха, пошли на балкон, покурим.

– Пошли, – с готовностью отозвался тот, сдвигая со своих коленей Маринкину голову.

– Я тоже хочу, – сказала Маринка хриплым, пьяным голосом, поправляя очки.

– Нет. У нас с Лёхой мужской разговор, – отверг Серый.

– Ну и ладно, – добродушно отозвалась та. – Тогда идите в подъезд и трите там свои мужские разговоры, а на балкон мы с Дашкой пойдём. Пошли, Даш!..

Лёха с Серым спустились на лестничную площадку и жадно закурили. На некоторое время вместе с табачным дымом повисло хмурое молчание. Наконец Серый сказал:

– Лёха, нравится тебе моя жена?

– Дашка-то? – усмехнулся тот. – Ты чего? Она мне, как сестра…

– Давай, не юли.

– А чё юлить-то, Серый? Это жена твоя. А ты мне друг. Мы с тобой… с самого детства друзья… Ну да, она симпатичная очень… загорелая такая… брюнеточка… Но дружба есть дружба… Мне вот для тебя ничего не жалко!.. Бабы – это… бабы, понимаешь?.. А мы – мужики, бля… Я всё готов тебе отдать, моему другу… Всё, бля… Даже Маринку. Бери, Серый. Хочешь? Бери. Мне не жалко.

– А ты Маринку спросил?

– А чего её спрашивать? Бери и е**. Думаешь, она против будет? Она просто, типа, стесняется. Они все, типа, стесняются. Ну что там кто подумает, все дела… А убери у них это стеснение «кто что подумает», то сразу падение Берлинской стены, Чернобыль и гибель «Титаника» одновременно. И начало Третьей Мировой бонусом.

– Да ладно! Мне моя Дашка никогда не изменит. Потому что она любит. Вот и все твои Берлинские стены, Чернобыли, «Титаники» и все Мировые войны, вместе взятые. Когда человек любит, то он – это Царство Небесное за железным занавесом, где свои законы. Берлинские стены стоят вечно, потому что они из несокрушимого бетона. Чернобыли не взрываются, потому что на них ангелы работают, а не люди. «Титаники» не тонут, потому что океан чист и безмятежен, и на нём нет никаких айсбергов, только бесконечный умиротворяющий простор, а Третья Мировая война никогда не начнётся, потому что в ней невозможно победить, и никто не хочет никого побеждать. Это просто никому не нужно. Все и так довольны и счастливы.

– Люди не умеют так любить, Серый. Особенно бабы. Вся их любовь заключается в словах «можно» и «нельзя». Дашка твоя в такси, знаешь, как об меня тёрлась?.. Всё её «нельзя» за железным занавесом несуществующей лживой любви распухло и очень хотело, чтобы было «можно». Это уже не железный занавес. Это изгородь из трухлявых кольев, через которую всё видно, что происходит внутри. А я не совсем дурак, чтобы не отличить «можно» от «нельзя». Всё их бабье царство небесное заключается в большом «нельзя», а когда наступает большое «можно» – это уже преисподняя, Серый.

– Ты думаешь, Дашка согласится с тобой переспать?

– Если у меня хватит сил сломать трухлявую изгородь, а Дашка будет уверена, что «нельзя» уже немножко «можно», то согласится. И царство небесное тут совершенно не при чём. Оглянись, дружище, вокруг одна преисподняя.

– Бог сказал, что Царство Небесное внутри нас.

– А ещё сказал, что «Царство Моё не от мира сего».

– Ну, хорошо. Давай ты попробуешь сломать железный занавес.

– В смысле? Переспать с Дашкой? Ага, а ты потом обидишься на меня на всю оставшуюся жизнь, как будто я виноват, что железный занавес оказался трухлявой изгородью, да?