Владислав Браун - Невидимая связь. Книга 1. 1796—1890

• Название: Невидимая связь. Книга 1. 1796—1890
• Автор: Владислав Браун
• Жанр: Историческая проза

Все в нашем мире имеет связи и нити, соединяющие все сферы жизни, людей, события, превращая все в большую и единую цепь, именуемую жизнью… Как красива и изыскана дворянская жизнь VIII–XIX веков. Со стороны это кажется волшебной сказкой. Но за красотой, как водится, стоят бесконечные страдания, боль и терпение. Без конца нужно поступаться собой ради сохранения красивой маски, а человеческие чувства уходят на третий план…

---

«Господи, боже, спасибо за то, что дал мне это чудо!» – благодарила бога Марта.

Ее рассуждения прервал Игорь Савельев – дядя Дианы.

– Вы Марта Грушина? – спросил он бесцеремонно.

– Да, это я, – ответила дама и повернулась к нему. – А Вы?..

– Игорь Савельев – дядя той особы, с которой общается Ваш сын.

Марта боковым зрением глянула на нее.

– Видите ли, я хотел бы поведать Вам о своей племяннице.

– И что с ней не так?

Он замешкался.

– Говорите же! – нетерпеливо крикнула Марта.

– Она не полюбит Вашего сына.

– Отнюдь. На мой взгляд, она уже полюбила его.

– Вы не правы.

– Объяснитесь.

– Ей не важны чувства. Она выйдет замуж за Вашего сына только из-за денег…

– Что Вы говорите! Прекратите! Я не хочу более слышать ни слова!

Игорь, не обронив более ни звука, ушел.

* * *

«Дорогой брат, по одной важной причине я бы хотел остановиться в твоем доме на неопределенный срок. Надеюсь, вы поймете мою нужду и не откажете в помощи».

Так звучало короткое послание от Дмитрия Савельева к Александру. Он бросил мятый лист бумаги на свой стол, в, и без того, огромную гору ненужной почты. Обычно в «той» горе месяцами лежали счета.

Он сел за стол и не смог выбросить из головы этого письма.

«Как нагл мой брат! – возмущался у себя в голове Александр. Я могу его не пустить, но совесть меня в покое не оставит. Что за причина у его брата для задержки? Нужно выяснить это непременно».

Александр посмотрел в окно. Жар с улицы заполнял кабинет князя. Стало практически невозможно дышать.

«Ладно, – принял решение князь Александр. Я разрешу ему остаться».

Через пару дней Дмитрий, получив одобрительное письмо от князя Савельева, вернулся в Алмазное и поведал брату о причине:

– На приеме я имел честь познакомиться с одной дамой. Она прекрасна. Я хочу, что бы она была со мной.

Неохотно, но князь все же поверил Дмитрию.

1797 год, июль – август

Вот уже несколько дней над Петербургом кружат темные, почти черные, облака. Создавалось впечатление, будто весь город сгорел дотла, и осталось только огромное облако дыма.

Но Санкт-Петербург не горел. Все ждали проливного дождя. Было очень холодно, особенно по утрам.

И вот настало 6 июля. Аполлинария привычно встала из-за стола после завтрака и направилась в сад. Но в этот день целый ритуал был нарушен. То, что проделывалось годами каждый божий день, было нарушено.

– Дорогая, – послышался голос князя Александра из столовой, когда Аполлинария уже вышла в холл.

Она медленно повернулась и возвратилась в столовую.

– Что Вам угодно? – спросила она мужа.

– Если Вы не возражаете, я бы хотел составить Вам компанию во время Вашей прогулки. Это возможно? – поинтересовался он.

Она немного подумала, а потом, прерывисто ответила:

– Конечно, возможно.

За последнее время Аполлинария заметно охладела по отношению к мужу.

Не дожидаясь его, она продолжила путь в сад. Он шел следом за ней и недоумевал, что происходит с женой. Но князю Александру Савельеву, который постоянно занят, легче списать все на лето и сопутствующую этому времени года жару. Они не говорили уже, наверное, около полугода. Им так хорошо. Каждый живет обособленной жизнью, каждый занимается своими делами.

Она вышла в сад и, как всегда, будто здесь и нет ее мужа, начала гулять меж кустов роз, вечерницы, благодаря которой в саду был прекрасный аромат цветов, морозника, с чуть позеленевшими цветками. Стены беседки были полностью засланы лианами кобеи13. Из-за легкого ветра листочки на кустарниках и деревьях шевелились, будто приветствуя хозяйку, вышедшую погулять.

Аполлинария подошла к беседке и присела на лавочку. К ней не спеша подошел Александр и сел напротив жены.

Несколько минут в воздухе висело неловкое молчание, после чего Александр осмелился произнести.

– Сейчас будет дождь.

Она улыбнулась.

– Вы в этом уверены? – выставив напоказ поддельную улыбку, проговорила Аполлинария, – такие облака уже несколько дней. И до сих пор ни одной дождевой капли.

– Я твердо уверен в том, что сегодня пойдет дождь, ведь так продолжаться не может. От такого зноя все посевы сгорят. Мы можем остаться с весьма невеликим урожаем. – Жалобно сообщил Александр.

– Что Вам мешает забрать часть урожая у крепостных? – недоумевала Аполлинария.

– Не правильно отбирать чужую собственность.

– Они – наша собственность. У них нет ничего своего.

– А Вы правы, – пытаясь смотреть ей прямо в глаза, согласился князь. – Завтра же займусь сборами урожая с крепостных.

– Господи! – неожиданно воскликнула княгиня. – Неужели, единственное, о чем мы можем поговорить, это погода!

Он неловко отвел взгляд от своей жены. Говорить-то им действительно было не о чем. Это было самым мучительным в браке, как думал Александр.

Она недолго сверлила его своим недовольным взглядом, а потом встала и сказав:

– Прошу извинить меня, но я вынуждена отклонятся.

…ушла.

Он остался там, в беседке, ошарашенный выводом жены. Она совершенно права. Им не о чем поговорить, кроме как о погоде. Как странно и ужасно. А ведь когда-то они не могли наговориться. Они хотели быть вместе каждую оставшуюся секунду жизни, а сейчас… что осталось сейчас от этого пылкого чувства? Ничего. Только безразличие и привычка. Привычка быть вместе. Спать в одной постели, сидеть рядом во время трапезы. Они этого больше не хотят. Не хотят друг с другом разговаривать, не хотят спать вместе, не хотят вообще видеться. Но они продолжают это делать, потому что привыкли.

«Так будет со всеми, – подумалось князю Александру. – Рано или поздно это чувство опустошенности и ненужности, абсолютное неведенье, что будет дальше, накроет всех нас. Всех. Полностью всех. Даже моих детей…»

Когда он подумал о детях, у него заболело сердце. Разве достойны дети так, как и он, страдать? Хотя, почему он страдает? Может, это свобода, а не приговор? Ведь любые чувства нас только сдерживают. Мы замалчиваем то, что хотели бы сказать, мы не делаем того, что хотели бы сделать. А почему это? В большей мере из-за любви или привязанности. Ведь если бы мы не были ни к кому привязаны, стали бы мы беспокоиться о чувствах и волнениях посторонних людей? Сдерживали бы мы себя, боясь их обидеть? Здесь не рассматривается сдерживание себя из-за общества. Вся наша жизнь лишь игра. Маска. И никогда мы ее не снимаем. Только мысли подлинные. А все остальное лишь образ, который мы хотим показать. Образ, который нам наиболее выгоден. Только образ. Только маски. Ничего более. А если бы можно было жить без этих образов и масок. Быть таким, какой ты есть. Не скрываясь, не боясь, не думая о мнении окружающих. Что было бы тогда? Свобода?..

Эти размышления длились в голове Александра достаточно долго. Прошло время обеда. Закончился ужин. Настала глубокая ночь. По саду разнесся волшебный аромат вечерницы (эти цветы особенно сильно пахнут вечером и ночью).

Александр встал со скамейки и пошел в имение. Опять же, не потому что хотел этого, а потому что нужно было идти спать.

Ступив одной ногой на крыльцо, он заметил, как ветром несет к нему какой-то белый прямоугольник. Он подбежал к прямоугольнику и схватил его. Это было письмо. Он развернул послание и не смог прочитать текст. Он был не на русском. Ни на каком из языков, которые бы он знал.

«Это латынь! – осенило его, и он сразу же вспомнил, как ровно год назад им пришло такое же письмо. Там были угрозы. Стоит ли вообще пытаться читать это, если это не более чем какая-то непонятная игра или шутка? Нет, все же нужно прочесть. А на латыни может говорить только Филиппов. Нужно дождаться завтрашнего утра».

И вот наступило утро. Александр рано, еще до рассвета, проснувшись, встал и отправил служанку за Филипповым. Он жил в другом конце дома. Филимон прибыл через полчаса в кабинет Александра. Ни сказав ничего, кроме: «Переведи!», князь протянул врачу письмо.

– «Грядет катастрофа! Великое бедствие для Вас. В Вашем роду один человек, он не молод. Совсем скоро! Страна будет под угрозой уничтожения! Ваш С.» – иногда останавливаясь, прочел Филимон.

– Что это может означать? – озадаченно поинтересовался князь Александр.

– Не имею ни малейшего понятия, Ваше сиятельство, – ответил Филимон, положив на стол послание. – Но я осмелюсь предположить, что это письмо с угрозой, совершенно такое же, как тогда, год назад.

– Я тоже это понял.

Князь почесал затылок.

– Я прошу Вас, не говорите об этом моей жене, – почти шепотом просил Александр, – она не должна об этом знать. Ей ни к чему лишние волнения…

– Что нельзя мне говорить? – послышался громкий голос Аполлинарии, доносящийся с порога кабинета.

Она стремительно подошла к Александру, рукой оттолкнув Филиппова.