Елена Крюкова - Зеркало

• Название: Зеркало
• Автор: Елена Крюкова
• Жанр: Поэзия

Детство, любовь, путешествие – архетипы человеческой жизни. «Коммуналка» – саунд-драма в стихах, взгляд в прошлое, в судьбы обитателей старой коммунальной квартиры. «Овидиева тетрадь» погружает нас в мир древнего Эроса, сопоставимый с картинами «Ars amores» великого римлянина Овидия. А «Меч Гэсэра» – траектория необыкновенной жизни простой сибирской девчонки Маринки, отражения ее странствий по огромной Земле. И зеркало сердца поэта смело отражает быт и бытие.

---

– А-а-а!.. Мамочка, не бей!.. Мамочка, не надо!.. Я больше никогда!.. не буду… А-а-а-а!..

– Ты, злыдень поганый. Заел мою жизнь. Так тебе. Так тебе. Так тебе. Так. Дрянь. Дрянь. Дрянь.

– Мамочка!.. Не надо до крови!.. Не надо по голове… А-а-а!.. Прости, прости, прости, а-а!..

– У, поганец. Всего искровяню. Всего искалечу. Места живого не оставлю! Весь в отца. Весь. Получай. Получай. Получай.

– Мамочка!..

– Гаденыш.

– Анфиса, открой!.. Слышь, Анфиса, открой, дверь ногой высажу!.. Не бей мальца. Это ж подсудное дело. Засудят тебя, клячу.

– Мой!.. Что хочу, то и делаю!..

– Да он глянь как пищит – душа в теле кувыркается!.. Мочи ж нету слушать!.. Нас хоть пощади!.. Че издеваесся-то над беззащитным, ведь он малек!..

– Пусть знает тяжелую материнскую руку.

– А ну – до смерти забьешь?..

– Горшок с возу упадет – кобыле легше будет.

Пьета. Плач над избитым ребенком

Лежит на медном сундуке,
И в плечи голову вобрал…
Кровь да синяк на синяке.
Ты много раз так умирал.

Петюшка, не реви ты… Слышь —
Твоя в аптеку мать ушла…
За сундуком скребется мышь,
И пылью светят зеркала.

Бьет человека человек.
Так было – встарь. Так будет – впредь.
Из-под заплывших синих век,
Пацан, куда тебе смотреть?!

Хоть в детской комнате мужик —
Противней нету, – а не бьет…
Петюшка, ты же как старик:
В морщинах – лоб, в морщинах – рот…

Не плачь, дитя мое, не плачь.
Дай поцелую твой живот.
О Господи, как он горяч…
До свадьбы… это заживет…

И по щекам катят моим —
О Господи, то плачу я
Сама!.. – и керосин, и дым,
И синь отжатого белья,

И гильзы, что нашел в золе
На пустыре, и маргарин
Растопленный, и в серебре
Береза – светит сквозь бензин,

И лозунги, и кумачи
Над дырами подъездов тех,
Где наподобие парчи
Блатной сверкает визг и смех! —

И заводская наша гарь,
И магазин – стада овец,
И рубит рыночный наш царь
Мне к Ноябрю – на холодец,

Набитого трамвая звон,
И я одна, опять одна,
И день безлюбьем опален,
И ночь безлюбьем сожжена, —

А ты у матери – живой!
Пусть лупит! Что есть силы бьет!

Не плачь. Я – плачу над тобой,
Пацан,
Родимый мой народ.

* * *

– Дяденька, дяденька! Иди сюда, на кухню… Здесь у мамки блины холодные остались… Щас найду… Вот они – под миской… На…

– Дочка!.. Спасибо тебе, Бог тебя наградит…

– Дяденька, да ты не плачь, а ешь… У тебя слезы в бороде.

– Милашечка… И-эх!.. это все ништяк, а вот добрых душ на свете мало – ох, штой-то не видать…

– Дяденька, а почему у тебя гармошка – красная?

– Потому что песня моя – прекрасная.

– Спой! Спой, пока Киселиха не пришла! А то она если услышит – щас завоет. И будет петь «Когда мы сходили на борт в холодные мрачные трюмы…» Я ей рыбок подарила, мальков, живородящих, а она только все свечку перед иконой жгла, а рыбок не кормила – и уморила. Спой!

– И-эх, гармошечка жалобная, стерлядочка жареная!..

– Дяденька, а из чего твоя вторая нога сделана? Из дерева?..

– Дочка, дочка!.. Из дуба мореного… Это меня – под Кенигсбергом шарахнуло… Пахнет от меня крепко?.. Я нынче имянинник – беленькой купил…

– Пахнет. Как от дяди Валеры.

– Слухай песню! Неповторимую.

Одноногий старик играет на гармошке и поет

Время наше, время наше,
Стреляное времячко!
То – навалом щей да каши,
То – прикладом в темячко…

Рота-рота да пехота,
Всю войну я отпахал —
Отдохнуть теперь охота,
А вокруг кричат: нахал!

Инвалид, инвалид,
Головушка тверезая,
К дождю-снегу не болит
Нога твоя отрезанная?..

Так живу – в поездах
Да во крытых рынках.
Папироса в зубах
Да глаза-барвинки.

Государство ты страна,
Тюремная решетка:
То ли мир, то ли война —
Два с полтиной водка!

Я протезом гремлю
Да на всю Расею:
Поплясать я люблю —
От музыки косею!

Эх, музыка ты моя,
Клавиши играют!..
До исподнего белья
В тюрьмах раздевают…

Кушал Сталин знатный харч,
А Хрущев ест икру…
Я в подвале – плачь не плачь —
Так голодным и помру!

Выдают мне паек:
Соль, картошку и ржаной!
Эх, куплю себе чаек
Да на весь четвертной!..

Так чифирчик заварю,
Да попью вприкуску,
В окно гляну на зарю
Зимних далей русских:

То не белые поля —
Алые полотнища!
То родимая земля
Флагами полощется…

Флаги винны, флаги красны —
Сколько крови пролито!..
Неужель снега напрасно
Кровушкою политы?..

Помню: стылый окоп.
Тишь после взрыва.
И под каскою – лоб
Мыслит, потный: живы…

Да, живой я, живой!
И пою, и плачу,
И гармошки крик лихой
За пазуху прячу!

И протезом об пол – стук!
Деньги – в шапку?.. – в каску!..
Друг, налей, выпей, друг,
Да за эту пляску…

* * *

– Вон, вон пошла. Цаца заморская.

– Давно ль из своей Тарасихи примыкалась сюды, детишек чужих нянькала… На портниху выучилась – и думает, все, золотое дно…

– А сама-то дура стоеросовая – другая б на ее месте жила так жила! Какие б заказы брала, у богатеньких… А эта – блаженненькая: то бабке слепой сошьет за пятерочку – цельно зимнее пальто, из огрызков, то истопницыной дочке из пес знат каких обмотков – свитер наворачиват…

– А руки золотые!

– Да ну. Так-то всяка баба может. Нашла што хвалить.

– Да она втихаря-то берет платья-то блестящие, с люрексом, шить. Свадебные… еврейским невестам… у Герштейнов-то свадьба была!.. а я лоскуток нашла. Точь-в-точь такой, как платье у Фирки. Под ейною дверью.

– Вот оторва!.. И ведь тихо шьет, как крыса корабельная, сидит – машинки-то не слыхать…

– Вон, вон костыляет. Задом вертит. Подпоясалась, как сноп.

– А че? Талия у нее ниче. Как у Софи Лорен.

– Тю!.. Да она брехала однажды – бухая што ли, была?.. – што у нее каки-то старики деды, взаправду из Италии родом были…

– Сочинят!..

– Деревенска она и есть деревенска. Кака тут Италия. Под носом у няе Италия.

– А на всех как с башни глядит. С прищуром.

– Скулы-та каки широкие. Как сковорода, лицо. Италья-а-анка!.. Тьфу…

– Это к ней ходит?.. Лабух из ресторана?.. Степка?..

– А как же. Днюет и ночует.

– Да она с них со всех деньги берет. А в ресторане за вечер – знашь, сколь можно нагрести?..

– Ушла… Дверью-та как хлобыснула! Как бомбу взорвала. Портниха лупоглазая. Вот всех люблю, всех люблю в квартире. А ее нет. Гордая! Не здоровается. Да Степка, хахаль, тоже оторви и брось. Давеча – трезвон! Открываю. Он стоит, еле держит ящик с вином. «Я звонок носом нажал, извините», – грит…

– Если все хахали ейные будут носами на звонки нажимать…

– Или еще чем…

– Губищи толстые, морда румяная, ну чисто доярка!.. И што они все в ней находят?.. Портниха… Нянька…

– Санька! Муфту забыла!

– Пальчики итальянски застудишь!

– Личико от мороза в мех не спрячешь – обморозишь щечки – куды Степка-та будет целовать?..

– Все туды.

– Закрой форточку, Зинаида. Кончай над человеком измываться.

– Да она все одно не слышит. Са-анька!.. Не упади на каблуках, корова!..

– Кости переломат – есть кому полечить.

«Я люблю тебя, я люблю тебя, Степка…»

Я люблю тебя, я люблю тебя, Степка.
Я сегодня ночью шила до трех.
Ты обхватишь руками – и страшно, и знобко,
Зубы друг об дружку стучат, как горох…
Я, гляди, – лиловой крашусь помадой!
Амальгаму зеркал проглядела до дна…
Я безумная. Нету с собою сладу.
Я с тобою – как пьяная: без вина.
Я люблю тебя, я люблю тебя, Степка!
Ох, зачем я в кабак твой поесть зашла?!
А ты брямкал, горбясь, по клавишам топким,
Из-под пальцев твоих – моя жизнь текла…
Моя жизнь: изба в Тарасихе вьюжной,
Ребятня мокроносая, мамкин гроб,
Да отец-матерщинник, кривой, недужный, —
Поцелуй его помнит росстанный лоб…
Моя жизнь: чужие орущие дети,
Подтираю за ними, им парю, варю, —
Рвущий деньги из рук шестикрылый ветер,
И капрон на ногах – назло январю!
Моя жизнь – бормотанье швейной машинки,
Проймы-вытачки – по газетам – резцом,
Бабий век, поделенный на две половинки:
С гладкокожим лицом – и с изрытым лицом…
А тут сел ты за столик, заказал заливное,
Взял исколотую, крепкую руку мою —
И я холод небес ощутила спиною
У великой, черной любви на краю!
Я люблю тебя!
Ты – хрупкий, с виду – хлипкий,
А на деле – весь из железа, из тугих узлов:
Ты рояль свой кабацкий разбиваешь с улыбкой
Песнями нашей жизни – песнями без слов!
Песни трамваев, буги-вуги магазинов,
Твисты пельменных, комиссионок, пивных —
Я их танцую и пою – во бензинах —
Сиренью щек и гвоздикою губ шальных…
Да, я молодая еще!
Я люблю тебя, Степка!
Соседки кричат: «Шалава!..
Красный фонарь повесь!..»

А мне ни с кем еще не было так нежно,
так кротко, так робко.
И никогда больше ни с кем не будет так,
как с тобою – здесь.

* * *

– Мамка! Сбей мне масло.