Андрей Франц - Беспредел и тирания. Историко-политические очерки о преступлении и наказании

• Название: Беспредел и тирания. Историко-политические очерки о преступлении и наказании
• Автор: Андрей Франц
• Жанр: Политика

Что есть тирания? Абсолютное зло из учебников политологии или естественная реакция общества на социальный эгоизм властвующих элит? А сами элиты? Соль земли и цвет общества или сложноорганизованный социальный паразит, неизменно ввергающий подчиненный социум в кризисы и катастрофы? Об этом размышляет автор, всматриваясь в тиранические режимы, – начиная со старших греческих тираний и заканчивая правлением Ивана Грозного.

---

Теперь у будущего тирана появляется вторая могущественная опора. Не менее, а может быть, и более важная, нежели римский плебс и его лидеры. Таким образом, предварительная политическая подготовка к взятию власти была успешно завершена. И можно было начинать атаку на римский Сенат.

15. В предчувствии тирании, или первый блин комом

«Подготовив таким образом два своих орудия, – пишет Теодор Моммзен, – пролетариат и купечество, Гракх приступил к своей главной цели – низвержению власти аристократии. Свергнуть власть сената значило, во-первых, путем нового законодательства лишить его наиболее важных функций, а, во-вторых, путем мероприятий более личного и временного характера разорить аристократию. Гракх сделал то и другое.

До сих пор в исключительном ведении сената находилось в первую очередь административное управление; Гракх лишил сенат его административных функций. С этой целью он разрешал важнейшие вопросы управления через комиции и принимаемые на них законы, т. е. фактически с помощью велений трибунов, затем по возможности ограничивал сенат в текущих делах и, наконец, захватывал множество дел в свои собственные руки.…

Новый хозяин государства, не спрашивая сената, распоряжался государственной казной; раздача хлеба возлагала на государственные финансы длительное и тяжелое бремя. Не спрашивая сената, он распоряжался также государственными землями, учреждал колонии не на основании постановления сената и народа, как это делалось прежде, а по одному лишь постановлению народа.

Он распоряжался также в провинциях, отменил путем народного постановления систему обложения, введенную сенатом в провинции Азии, и заменил ее совершенно другой системой обложения. К важнейшим текущим делам сената принадлежало ежегодное разграничение деятельности обоих консулов; это право осталось, правда, за сенатом, но косвенное давление, которое сенат оказывал прежде на этих высших должностных лиц, было теперь ослаблено, так как разграничение функций обоих консулов должно было отныне производиться сенатом еще до выборов данных консулов.

Наконец, с беспримерной энергией Гай сосредоточил в своих руках разнообразнейшие и сложнейшие дела правительства. Он сам контролировал раздачу хлеба, выбирал присяжных, сам основывал колонии, несмотря на то, что по должности трибуна не имел права выезжать из города, руководил дорожным хозяйством и заключал договоры о постройках, руководил прениями в сенате, назначал выборы консулов. Короче говоря, он приучал народ к мысли, что все исходит от одного человека; управление вялой и как бы парализованной сенатской коллегии он затмил своим личным управлением, энергичным и искусным.…

В результате всех этих мероприятий сенат совершенно лишился своих прав контроля, а из административных функций удержал только те, которые глава государства нашел нужным ему оставить»99.

Для всякого, способного и желающего разобраться в событиях, – пишет Теодор Моммзен, – Семпрониевы законы свидетельствуют с полнейшей очевидностью, что Гай Гракх вовсе не собирался утвердить Римскую Республику на новых демократических основаниях, как это воображали многие добродушные люди в старые и новые времена. Наоборот, он хотел совершенно отменить республиканские учреждения, он стремился к ежегодно возобновляемому и фактически пожизненному трибунату с неограниченной властью, опирающейся на полное подчинение формально суверенных комиций. «Взамен республики он хотел ввести тиранию, или, говоря современным языком, монархию, не феодальную и не теократическую, а наполеоновскую абсолютную монархию»100.

Каждый шаг Гая Гракха был преступлением против Республики, против республиканской формы правления. Был ли Гракх преступником? – задается вопросом Теодор Моммзен. Да, разумеется, был. И тут же следует парадоксальное, но абсолютно справедливое продолжение: «И все-таки этот величайший из политических преступников был в то же время воссоздателем своей страны. В римской монархии нет почти ни одной положительной идеи, которая не восходила бы к Гаю Гракху»101.

Здесь Моммзен смешивает тиранию и монархию в один политический ком. Это – не совсем верно. И в самом конце книги мы остановимся на этом более подробно. Пока же отметит главное. И в Греции, и в Риме тирании были реакцией на беспредел аристократического сословия. Но сама их антиаристократическая направленность делала тиранические режимы временными и неустойчивыми. Они были успешны лишь до того момента, пока взламывали могущество аристократии. Но вот стать катализаторами дальнейшего положительного развития социума тираниям не удавалось. Лишь монархии, наследующие весь положительный потенциал тираний, но свободные от их недостатков, формировали политический ресурс дальнейшего развития. Но об этом мы будем говорить в самом конце книги.

Итак, возвращаясь к Гаю Гракху. Пока мы тут с Вами, уважаемый читатель, беседовали о монархии, наш герой, несмотря на всю свою политическую одаренность, увы, потерпел поражение. Ведь никакой талант не может заменить опыт. А вот политического опыта единоличного правления в Риме еще просто не было.

Первым прилетевшим в него камнем стал вопрос о римском гражданстве латинов, рассоривший Гая с римским плебсом. Желая расширить гражданство на возможно больший круг жителей Италии, дабы расширить базу своей поддержки, диктатор натолкнулся на ожесточенное сопротивление лидеров римского пролетариата. Последние не без основания полагали, что статус гражданина дает римскому плебсу слишком много материальных преференций, чтобы делиться ими с кем-то еще.

Сенатские же политики, мгновенно уловившие трещину, возникшую между Гракхом и народом Рима, тут же кинулись ее расширять, соблазняя народ новыми колониями уже не за морем, а в самой Италии. Так Гракх лишился поддержки народа. Мгновенно учащаяся на своем и чужом опыте, аристократия этот народ просто-напросто перекупила.

И когда Гракх в третий раз выставил свою кандидатуру в трибунат, он элементарно не был избран. А дальше – дальше политический конфликт быстро перерос в вооруженное столкновение, где военная сила оказалась на стороне Сената. В ходе уличных столкновений с сенатской партии Гай Гракх был убит.

Принесший голову Гракха Луций Септумелий, человек знатного происхождения, получил обещанное вознаграждение. Тела убитых были брошены в реку, дома вождей отданы толпе на разграбление. Против приверженцев Гракха начались массовые судебные процессы. Сообщают, что около 3 000 человек было повешено в тюрьмах.

Память Гракхов была официально предана проклятию. Даже Корнелии было запрещено надеть траур после смерти ее последнего сына. «Однако страстная привязанность, которую очень многие питали к обоим благородным братьям, особенно к Гаю, еще при их жизни, трогательным образом обнаружилась и после их смерти в том почти религиозном почитании, которое народные массы, вопреки всем полицейским запретам, воздавали памяти Гракхов и тем местам, где они погибли»102.

Впрочем, даже сама гибель Гай Гракха стала бесценным вкладом в копилку политического опыта будущих римских диктаторов. Мгновенный и точный удар, нанесенный вражеской партией, ясно показал, что первым шагом после установления диктатуры должно стать возможно большее физическое ослабление политических оппонентов. Так что, все будущие римские тирании начинались теперь с опубликования многотысячных проскрипционных списков. Списков семей, поставленных вне закона, когда каждый желающий имел право вырезать поименованное в списках семейство и присвоить его имущество. Отныне и до установления монархии, каждая новая тирания в Риме сопровождалась волной массового политического террора.

Так лекарство, единственно возможное в сложившейся ситуации, начинало становиться уже опаснее самой болезни. Вот только никаких иных вариантов развития к тому времени уже просто не было возможно. И оставшееся до установления Империи время римляне проводят весело, задорно, с огоньком и по локоть в крови.

16. Слово за армией. Военная реформа Мария, или еще один шаг к тирании

Реставрация власти республиканской верхушки сопровождалась окончательным уничтожение крестьянского землевладения в Италии. Социальный упадок усиливался с ужасающей быстротой. «С тех пор, как аристократия добилась легального разрешения скупать участки мелких землевладельцев и теперь, снова обнаглев, все чаще прибегала к насильственным выселениям, мелкие крестьянские хозяйства исчезали, как капли дождя в море»103. Умеренный демократ Луций Марций Филипп в одном из выступлений на Форуме заявляет, что среди всей массы римских граждан едва ли найдется 2 000 зажиточных семейств.