Николаус Вахсман - История нацистских концлагерей

• Название: История нацистских концлагерей
• Автор: Николаус Вахсман
• Жанр: Прочая документальная литература
• Год: 2017
• ISBN: 978-5-227-07301-3

Известный историк, профессор Бирбек-колледжа Лондонского университета Николаус Вахсман исследовал и представил полную историю нацистских концентрационных лагерей с 1933 по 1945 год. Основываясь на подлинных документальных материалах о лагерях Освенцим, Дахау, Заксенхаузен, Бухенвальд, Маутхаузен, Флоссенбюрг, Равенсбрюк и многих других (двадцать два крупных лагеря и более тысячи лагерей-спутников опутали Германию и Европу), автор представил историю создания, цели, принципы, структуру и систему управления этой чудовищной человеконенавистнической машиной по уничтожению людей, обратив особое внимание на невероятные по жестокости условия содержания в них узников.

Заключая свой колоссальный труд, автор высказывает мысль о том, что «система концлагерей была великим извратителем ценностей, является историей бесчеловечных мутаций совести, сделавших нормой насилие, пытки и убийства». И настаивает: современный мир не имеет права об этом забывать.

В приложении приведены данные о заключенных лагерей, начиная с 1935 по 1945 год.

---

Но происхождение системы капо в значительной степени отличалось от идиллической картины, которую живописал Гиммлер в 1944 году. Следует отметить, что ничего нового в привлечении заключенных к внутрилагерному контролю не было[704]. В тюрьмах Германии заключенные с незапамятных времен назначались на посты вспомогательных охранников или «доверенных лиц» (в 1927 году, например, Рудольф Хёсс трудился в канцелярии Бранденбургской тюрьмы, где отбывал срок за убийство). Поскольку многие заключенные, перед тем как оказаться в концентрационных лагерях, ранее отмотали сроки в тюрьмах, они уже были морально готовы занять влиятельные должности. «Мы прибыли в лагерь из тюрем, – как впоследствии описывал один активист КПГ свое прибытие в Бухенвальд, – и ничего необычного в том, что наши товарищи считались «доверенными лицами», не было[705]. Что отличало концентрационный лагерь, так это не сам факт использования заключенных как таковых, а широта полномочий капо.

Однако своим появлением структура капо не была обязана ни Теодору Эйке, ни Гиммлеру, утверждавшему, что, дескать, концлагеря – продукт интеллектуальных усилий СС. На стадии планирования и появления лагерей подобная структура отсутствовала. В некоторых из первых лагерей сами заключенные, сведущие в практике политической организации, выбирали представителей для наблюдения за порядком и предъявления претензий лагерной администрации. Вскоре после того, как весной 1933 года Вольфганг Лангхоф был подвергнут превентивному аресту и попал в тюрьму Дюссельдорфа, заключенные, главным образом рабочие-коммунисты, выбрали своим старшим молодого функционера КПГ по имени Курт. В других первых лагерях подобные назначения инициировались эсэсовцами или штурмовиками, но и сами заключенные также выдвигали собственных представителей. Когда летом 1933 года Лангхоф был переведен в Бёргермор, заместитель коменданта сказал только что прибывшим выбрать старшего блока; после долгих обсуждений заключенные выбрали того же самого человека, который был старшим в Дюссельдорфе, то есть Курта, который после этого, взобравшись на стол, произнес речь, выдержки из которой приводятся в мемуарах Лангхофа. Самое важное, как сказал тогда Курт, состоит в том, чтобы «продемонстрировать эсэсовцам безупречным порядком и дисциплиной, что мы не недочеловеки»[706].

Система капо закрепилась к середине 1930-х годов и продолжала расти пропорционально увеличению концентрационных лагерей. В конце 1938 года, например, когда в Бухенвальде содержалось в общей сложности приблизительно 11 тысяч заключенных, число капо доходило до 500 человек[707]. Старшие капо назначались эсэсовцами, однако они нередко прислушивались к мнению известных заключенных. Система старших капо положила начало параллельной эсэсовской структуре.

В целом капо подразделялись на три функциональные группы. Первая группа капо надзирала за производством работ довольно многочисленными группами заключенных – иногда до нескольких сотен человек. Эти капо располагали и несколькими помощниками. Они следили за тем, чтобы работы не прерывались, а также предотвращали побеги. Прежде всего, они должны были быть «надежными надсмотрщиками», как выразился один из выживших узников. Требования эсэсовцев к капо были обобщены в инструкции для внутреннего пользования: «Капо отвечают за самое строгое следование всем распоряжениям и за все происходящее в рабочих группах»[708].

Кроме того, были капо, осуществлявшие контроль над жизнью заключенных в барачных отсеках. Каждый барак (или блок, как их часто называли) имел старшего блока и нескольких помощников из числа заключенных этого же блока: старших отсеков и старших столов. В отсутствие охранников, входивших в бараки лишь периодически, старший блока пользовался всеми необходимыми полномочиями. Каждое утро после подъема именно он следил за строгим выполнением всех лагерных предписаний. Также он приводил своих заключенных на плац для переклички, где докладывал о наличии заключенных эсэсовцам. Отправив заключенных на работы, он осматривал барак, чтобы убедиться – как того и требовали предписания эсэсовцев, – что койки заправлены «безупречно» и никто из «лентяев» не вздумал тайком остаться в бараке (только старшему блока и его подчиненным разрешалось заходить в бараки в течение дня). Вечером он следил за распределением еды, докладывал об исчезнувших заключенных, вводил в курс дела вновь прибывших и готовил барак к отбою. После отбоя он согласно предписаниям СС «отвечал за порядок и тишину в ночное время»[709].

Наконец, довольно много заключенных капо служили в администрации лагеря. Заключенных стали привлекать к работе санитарами лагерных лазаретов еще в некоторых первых лагерях, и эта практика впоследствии (с конца 1930-х годов) широко распространилась[710]. Капо также работали на кухне заключенных, в складских помещениях, а также в качестве канцелярских служащих в лагерной администрации. На верхушке иерархии стоял старший лагеря (нередко с двумя заместителями), осуществлявший контроль над всеми капо. Он был подотчетен непосредственно эсэсовцам и служил связующим звеном между хозяевами и рабами. Мало кто из лагерных заключенных мог похвастаться большими полномочиями, чем старший лагеря. Однако эта должность была сопряжена с немалой опасностью, и далеко не все заключенные стремились ее занять. Политический заключенный Генрих Науйокс, например, первоначально сопротивлялся всем попыткам назначить его старшим лагеря Заксенхаузен, пока его товарищи-коммунисты – очень многие из которых были в должности капо в довоенные годы – не убедили его согласиться. Его общая стратегия, как писал Науйокс в своих мемуарах, состояла в том, чтобы сделать капо необходимыми и незаменимыми, которые гарантировали бы бесперебойное осуществление перекличек и работы бригад, чтобы таким образом держать эсэсовцев в напряжении. Но он понимал и другое – то, что эсэсовцы желали большего, стремились превратить капо в соучастников террора. Как капо реагировали на это давление и как использовали «узкое пространство для маневра», как выразился Науйокс, определяло их положение среди остальной массы заключенных. Некоторые становились проклятием для заключенных; другие, как Науйокс, напротив, обеспечили себе репутацию справедливых и человечных[711].

Все капо могли в той или иной степени влиять на остальных заключенных, кое-кто даже весьма сильно влиять, раздавая направо и налево распоряжения и зуботычины[712]. Это вынуждало некоторых заключенных считать капо частью лагерной системы «самоуправления» – термин, широко принятый в исторической литературе[713]. Но термин «капо» может ввести в заблуждение, подразумевая определенный уровень автономного принятия решений, отсутствовавший в концлагерях[714]. В конце концов, от капо в первую очередь требовалось исполнение определенных обязанностей, он должен был служить прежде всего интересам эсэсовцев; старшие блоков отчитывались перед блокфюрерами, санитары – перед врачами-эсэсовцами, рабочие капо – перед другими фюрерами и т. д. И капо, которые не оправдали возложенных на них надежд, грозило наказание и снятие с должности[715]. Несмотря на привилегии, которые имели капо, в целом это было рискованное существование. Даже Генрих Науйокс, который обладал мастерством игры с эсэсовцами лучшим, чем большинство, до конца не продержался. После того как он провел три с половиной года в качестве старшего в лагере Заксенхаузен, эсэсовцы однажды бросили его в бункер, обвинив в коммунистическом заговоре, а затем переправили в другой лагерь[716].

Внутрилагерные сообщества

«Лагеря были истинным цирком в том, что касалось цветов, маркировок и всякого рода особых обозначений», – писал оставшийся в живых узник Бухенвальда Ойген Когон вскоре после войны, высмеяв одержимость эсэсовцев эмблемами, сложносокращенными терминами и значками[717]. Треугольники – а для них предусматривалось восемь различных цветов и, кроме того, дополнительные маркировки – стали главным визуальным отличительным знаком для различения категорий заключенных. Разумеется, все эти классификации, вводимые политическим отделом лагерей, были зачастую лишены всякой логики. Некоторые коммунисты, боровшиеся с нацистами, считались «асоциальными элементами», в то время как часть евреев, нарушивших антисемитские законы, относились к категории «профессиональных преступников»[718]. Тем не менее лагерные эсэсовцы считали треугольник исходной маркировкой, и заключенные тоже использовали эти эсэсовские символы для различения друг друга. Не важно, как к нему относиться, цвет треугольника очерчивал контуры личности того или иного узника.

До 1938 года большинство заключенных классифицировались как политические заключенные, и их отличительным знаком служили красные маркировки на арестантской робе[719]. В ноябре 1936 года, например, власти считали 3694 из в общей сложности 4761 узника концентрационных лагерей политическими заключенными[720]. Среди них было ядро политических активистов, прежде всего коммунистов[721]. Многие из них были ветеранами первых лагерей. После освобождения в 1933–1934 годах они нередко вступали в подпольные организации сопротивления и вскоре вновь оказывались в концентрационных лагерях[722]. По распоряжению Гиммлера выпущенные в марте 1936 года на свободу заключенные и арестованные повторно подвергались дополнительным наказаниям, их можно было освобождать по прошествии как минимум трех лет (а не трех месяцев, как остальных заключенных)[723]. К началу 1937 года в Дахау насчитывалось около 200 так называемых «повторно арестованных», и они носили особые маркировки. Их барак был отгорожен от остальной части лагеря, то есть, по сути, он являлся лагерем внутри лагеря. Впервые целая группа заключенных была изолирована от остальных, эсэсовцы создали таким образом зловещий прецедент. Эти «повторно арестованные» не получали книг, их переписка сокращалась, они могли рассчитывать лишь на минимум медицинского обслуживания и использовались на самых тяжелых работах. Одним из таких заключенных был адвокат Людвиг Бендикс, немецкий еврей, попавший в Дахау в 1937 году, то есть несколько лет спустя после того, как он впервые был подвергнут превентивному аресту в 1933 году. Арестованный повторно Бендикс был слаб и болен, и принудительный труд в Дахау был для него мучением, «и я все время боялся, что не вынесу их, но я все же выжил лишь благодаря тому, что сумел мобилизовать все остававшиеся силы»[724].