Глеб Селезнев - Дорогами мойры

• Название: Дорогами мойры
• Автор: Глеб Селезнев
• Жанр: Научная Фантастика

Может ли обыденная жизнь оказаться частью каких-то великих событий, произошедших ещё до рождения? Могут ли в душе пробудиться воспоминания о том, что сложно назвать реальностью? И могут ли в мире действительно существовать такие явления, как душа, путь, судьба?

---

– Раздолбай, – небрежно бросил Максим, когда он в очередной раз проскочил на красный.

Олег никак не отреагировал. Да и выглядел он сейчас каким-то… раздраженным что ли. Бывало у него вдруг…

Да, он мог быть «раздолбаем», как выразился Максим, мог плюнуть с высока на все законы и правила, мог проехать на красный свет светофора, да и прав-то его, собственно говоря, никто никогда не видел (машины своей так у него точно не было). Он мог порой потерять человеческий образ, напиться вдребезги, прогулять в один вечер месячный заработок, надавать ни с того ни с сего по морде почти незнакомому человеку. За такую безалаберность его тоже порой ценили, правда, очень недалёкие люди, люди, которые не привлекали его нисколько, а даже отталкивали. Но вот те, кто ехал с ним сейчас в машине, совсем не за это ценили и любили его, несмотря на фантастическую дисперсию в образах его поведения, и никому не понятные, неожиданные перемены настроения; несмотря на то, что порой трудно было добиться понимания этого человека, и, не смотря на то, что до конца этого человека не понимал решительно никто. Ксения однажды так прямо ему и сказала: «человек-загадка ты, Олег». Он тогда хмыкнул сначала, а потом задумчиво так проговорил: «жаль, что не на все загадки существуют разгадки…» Что он этим хотел сказать, не понял тогда, наверное, никто, да и Олег как-то сразу перевёл тему, пошутив насчёт «людей-разгадок», но тем не менее Ксения ещё долго размышляла над его словами.

***

Олег притащил откуда-то несколько надувных матрасов и раскидал их вокруг мангала. Друзья беззаботно валялись на этих лежбищах, подставив разогретые тела ослепительно-яркому солнцу, которое было в этот час в зените. Хозяин не спеша переворачивал шампура, смотря одним глазом на тусклые при свете солнца уголья, а другим – в книгу, которую он держал левой рукой. По небольшому, просто и гармонично скомпонованному садику с большими пушистыми яблонями и старыми деревянными качелями плыл приятный запах жирного мяса, жаренного на «живом» огне.

Дом Олега – крепкий деревянный домик с двумя комнатами и летней кухней, примыкающей к бревенчатой стене, целиком принадлежал ему. Купил он его сравнительно недавно – они тогда второй курс только заканчивали, – а уже столько изменений в него внёс, превратив заброшенную дачную хибару в уютный дом. Родителей у Олега не было, а что с ними случилось, и были ли они когда-нибудь вообще, – он предпочитал не распространяться, а интересоваться никто не осмеливался, даже преподаватели в институте: если на младших курсах и заходила об этом речь, Олег неожиданно грубо уводил разговор в сторону.

Когда шашлыки были готовы, Олег куда-то неожиданно смылся и остался без похвалы. Зная характер своего друга, ребята решили приступить к еде без него. Весь их утренний завтрак располагался прямо на траве, на расстеленной небольшой скатерти, и друзья стали подтаскивать маты ближе.

– Прям воскресный пикник, – тихо сказала Эля. – И, главное, так тихо, спокойно. Не то что у нас. Классно.

– Угу. То ли ещё будет, – как-то чересчур угрюмо отозвался её брат

– А что будет?

– Вечер. Ночь…

– И House! Pumping! Elektro!2 – громко объявил Дамир, при этом Ксения дала ему лёгкого подзатыльника и сказала, чтобы не орал на ухо.

В это время появился Олег, так же неожиданно как исчез, и присел рядом с ребятами.

– А у тебя яхта твоя цела ещё, – спросил у Олега Максим.

Тот посмотрел на него задумчиво, затем опять вскочил на ноги и, пробормотав что-то неопределённое, умчался в направлении дома, причём настолько быстро, что его даже не успели окликнуть.

– А что за яхта? – удивлённо спросила Эля.

– Да, – с усмешкой сказал Дамир. – Не яхта это, так… Килевую лодку он под парус поставил и катается по своей речке. Неплохо, кстати получилось. Мы на ней, помнится, в прошлый год давали джазу.

– Это когда ты пьяный чуть за борт не вывалился? – засмеялся Максим

– Когда такое было? – недоверчиво и зло спросил Дамир.

– Я откуда знаю, – когда? Ксюнь, когда это было?

Они, шутя и смеясь дурашливо друг над другом, ещё поспорили немного, а когда смех утих Эля негромко сказала, оглядываясь вокруг:

– Он ведь всё своими руками делает. Где такому учат…

– Жизнь научит, – сказал жёстко Дамир, знавший всё-таки пару строк из биографии Олега. – Родителей когда нету, как не своими руками?

***

Первые воспоминания Олега были связаны с голодом. Постоянно приходилось искать себе пропитание, собирать объедки, ну и так далее. Он не мог сказать что там было очень уж плохо, или злобы было больше чем где-либо, а может просто и не помнил – маленький ведь был. Времена были тогда тяжёлые для всех, и если воспитатели выплёскивали свой негатив на детей, то это вряд ли означало, что они были злы по сути, скорее нервы не выдерживали терпеть нищенскую зарплату, плохую, нервную работу и полное отсутствие уверенности в завтрашнем дне. Но ведь воспитали, не оставили же, не смотря ни на что, вложили какую-то искру на ранней стадии становления детского самосознания. И Олег вполне благодарен был им, понимая, что попадись ему в те далёкие времена люди несколько другого характера, то не учиться бы ему сейчас на пятом курсе «института экономики и права», а, может быть, петь хриплым голосом блатные песни, сидя на нарах и считать дни до окончания очередного срока…

Однажды Олег и ещё несколько ребят пробовали бежать из того, первого заведения (детоприёмник какой-то, что ли, – он не помнил названия), но не потому, что плохо жилось, просто скучно было, а побег являл собою скорее очередную мальчишескую игру, из тех редких игр, что вообще у них были. Бежать было несложно – перелезь через забор, и ты на воле. Но воля эта оказалась обманчивой. Прожив на улице пару дней и испытав на себе нелёгкости беспризорной жизни, беглецы, замёрзшие, оголодавшие и раскаивающиеся, вернулись в родные уже для них стены.

В восемь лет Олега по неизвестным ему сейчас причинам перевели в интернат. Сначала, правда, он оказался в каком-то медицинском учреждении, где провёл всего одну ночь. Здесь было много беспризорных пацанов, всяких: и с улиц, и тех, кто ещё ничего не знал об интернатской жизни, и тех, для кого другой жизни вообще не существовало. На следующий день предполагалось пройти медобследование, но врачи что-то там напутали – Олег смутно помнил эти два дня, – и его сразу увезли в интернат. Зато помнил он, как в ночь перед отъездом «бывалые» беспризорники разъясняли ему, как нужно вести себя в интернате. И Олег до конца жил в этом зверинце по заповедям, которые он запомнил в одну бессонную ночь.

В интернате его с первых дней стали называть «карасём», так как он говорил поначалу настолько мало, что никто даже не знал его настоящего имени. Да и, собственно, наплевать тут было всем на его имя, а что касается разговоров, то говорили там, в основном, не языком, а не по-детски набитыми кулаками.

Сначала за него взялись старшие – контингент мальчуганов от 12 до 16 лет, весьма не глупых во всех отношениях с весёлыми, правда, не всегда трезвыми глазами, которые приобретали странный блеск при виде наказания какого-нибудь «малька», шприцов с поставляемым тайно неизвестно откуда зельем и картинок с голыми женщинами. Сами эти пацаны редко кого трогали своими руками – на то были у них помощники, «шестёрки», в которых были посвящены почти все мальки. Да и для того чтобы сделать человека шестёркой битья почти не требовалось – существовали намного более простые и страшные методы, вспоминать о которых не хотелось даже сейчас.

Олег, усвоив одну простую истину, что, сдавшись однажды и показав свою слабость, человек и дальше будет опускаться до самого низа, до дна (хоть и не рассуждал он тогда подобным образом, а просто интуитивно понимал, что будет хуже, больнее), отбивался от них как мог: брыкался, кусался, царапался, но не забивался в угол. «Нельзя» – гласила одна из неписанных заповедей этого маленького, простого и открытого до отвращения мирка. Так старшие от него и отстали, не в силах победить его молчаливого упрямства, и Олег (теперешний, взрослый Олег) понимал как он должен быть благодарен тем двум паренькам в больнице, посеявшим в его сознании зародыши первых законов выживаемости в человеческом обществе. Самых отвратительных законов самого неправильного общества на Земле.

Затем за него принялись «свои», почти ровесники, – девять – одиннадцать лет, мальки. Эти только били, били толпой, основательно и, что характерно, почти без видимой злости. Был это скорее некий гипертрофированный способ знакомства, принятия в свою компанию. Но этим Олег уже мог ответить. Стало легче – драки и стычки конечно всегда имели место в мире интерната, но уже все знали, что молчаливый карась может постоять за себя, а прямые, чистые глаза его не просто так светятся холодной яростью.