А. Ибрагимов - Cтарый царь Махабхараты. Свобода выбора и судьбa в индийском эпосe

• Название: Cтарый царь Махабхараты. Свобода выбора и судьбa в индийском эпосe
• Автор: А. Ибрагимов
• Жанр: Древневосточная литература
• Год: 2016

Книга прослеживает биографию и судьбу старого царя Дхритараштры, одного из центральных персонажей Махабхараты – великого эпического сказания Древней Индии. Слово «судьба» не случайно вынесено в заглавие книги: в центре внимания автора находится древнеиндийская мифологема судьбы, рассмотренная на примере старого царя. Понятие судьбы или доли возникает вместе с фигурой эпического героя и чрезвычайно важно для его оценки, ведь если судьба всесильна, то герой не обладает свободой воли и не несёт ответственности за свои поступки. При необычайной для героического эпоса заострённости этической проблематики в индийской эпической традиции, теме судьбы и ответственности индивида, его кармы, Махабхаратa уделяет особое внимание. Для истолкования действий Дхритараштры и их этической оценки сказанием автор привлекает широкий круг эпических памятников других народов от древнейших сказаний до авторских поэм. В результате сравнительного анализа раскрывается уникальная особенность этико-философского учения Махабхараты: древнеиндийский эпос содержит не одну, как сказания других народов, а несколько альтернативных мифологем судьбы, что приводит к амбивалентности оценки центральных персонажей.

Книга рассчитана на читателей, интересующихся мифологическим и героическим эпосом и отражением в нём представлений древних народов о судьбе и ответственности индивида.

---

Мы уже знаем, что Панду стал царём, а Дхритараштре в троне было отказано. Кроме того, Гандхари явно проиграла «гонку деторождения»: Юдхиштхира появился на свет на год раньше Дурьйодханы. Тем не менее, Дхритараштра с самого начала (то есть при жизни Панду) задумывался о троне для своего потомства (Мбх I, 107): «…Дхритараштра, как только родился его сын, созвал многочисленных брахманов, Бхишму и Видуру и сказал так: „Юдхиштхира, старший царевич, продолжатель нашего рода, получил царство благодаря своим добродетелям (принцу всего год, и речь, разумеется, идёт не о моральных достоинствах младенца, а о его бесспорном праве на престол – А. И.). У нас нет возражений против этого. Но этот (мой сын), родившись непосредственно после него, должен ли также быть царём?“».

Кому принадлежала власть в царстве Кауравов во время отшельничества Панду? Сведения об этом несколько противоречивы. С первого взгляда может показаться, что, удалившись в лес с целью покаяния, Панду отрёкся от престола (Мбх I, 117, 1–2): «Предав сожжению (тело) Панду, великие риши, подобные богам и занятые покаянием, собрались и стали совещаться: „Оставив власть и царство, этот благородный и великий праведник пришёл под защиту отшельников… чтобы предаться покаянию“» (курсив наш – А. И.). Далее отшельники решают отвести юных Пандавов в столицу, «чтобы передать их Бхишме и Дхритараштре». В каком качестве упоминается здесь слепой Каурава – легитимного царя или просто дяди, то есть ближайшего мужского родственника (и опекуна) сирот? Ситуация, которую застают Пандавы и Кунти сразу по возвращении в столицу, говорит скорее в пользу того, что во время отшельничества Панду власть (в который раз!) была передана в надёжные руки Бхишмы. Ведь когда почтенные отшельники доставляют Кунти с царевичами ко двору, их там встречают все представители рода, но именно «Бхишма тогда поведал великим риши» (праведным мудрецам – А. И.) «о (состоянии) власти и царства». Итак, отчёт о состоянии державы даёт престарелый Бхишма. Можно думать, что регентство Бхишмы было мерой сугубо временной, и власть в своё время должна была быть передана законному наследнику последнего законного царя – Панду. В момент появления юных Пандавов при дворе их право на престол сомнению не подвергается: отшельник, повествующий о гибели Панду, в своей речи постоянно называет покойника наследником и продолжателем рода Куру, а о рождении его пятерых сыновей говорит как о возрождении царского рода. Во время погребального обряда все, включая Дхритараштру, о Панду действительно говорят не как об отрекшимся от престола, но как о покинувшем свой народ царе. Значит, его первенец Юдхиштхира является законным наследником.

Но что-то происходит не по правилам, и царская власть словно сама падает в руки Дхритараштры, а опекунство над Пандавами, включая законного наследника Юдхиштхиру, кажется, только укрепляет позицию слепого царя. Дхритараштра начинает утверждаться в царской власти de facto, сразу по прибытии вдовы и юных Пандавов из леса взяв на себя роль распорядителя похорон Панду и Мадри. Очевидно, это настолько важный этап узурпации Дхритараштрой престола, что сказание «забывает» о сожжении тел царя и его жены в лесу (см. выше), так что Дхритараштра получает шанс вновь устроить погребальный костёр для брата и невестки. В этот период он действует как глава рода, и сказание уже называет слепого Каураву царём.

Юные Пандавы «прошли очистительные обряды… и росли в доме отца» (т. е. Дхритараштры, заменившего сиротам отца – А. И.), «вкушая удовольствия». Начинается естественное мальчишеское соперничество, причём во всех играх с участием Кауравов и Пандавов в быстроте и силе всех превосходит могучий Бхимасена. Дурьйодхана тоже очень силён, и он особенно ревниво относится к спортивным успехам Пандавы (Мбх I, 119): «Видя ту необычайную силу Бхимасены, могучий сын Дхритараштры стал тогда выказывать к нему враждебность». Сказание подчёркивает асимметрию отношений юных силачей. Если Бхима «постоянно попадал в неприятность из-за своего ребячества, но отнюдь не по злому умыслу», то у Дурьйодханы «от жадности к господству зародилось преступное намерение» уничтожить Бхимасену, заключить в тюрьму Арджуну и Юдхиштхиру, чтобы «править землёю».

Итак, царевич с младых ногтей одержим мечтой о троне, и предпринимает три попытки убийства кузена: связанного во сне лианами, бросает Бхиму в реку; подпускает к нему, опять-таки сонному, ядовитых змей, которых проснувшийся герой задушил вместе с любимым возницей Дурьйодханы (очевидно, исполнителем преступления); насыпает ему в еду яд (могучий желудок жертвы переваривает отраву без вреда для здоровья). Оказывается, мальчики вовлечены в настоящие придворные интриги. С одной стороны, у Дурьйодханы есть подручные (незадачливый возница) и сообщники. Это его двоюродный брат и сводный брат Пандавов незаконнорождённый сын Кунти Карна, его дядя по матери принц (позже царь) гандхарвов Шакуни, и его младший брат Духшасана. С другой стороны, и у Пандавов есть лагерь сторонников. Это Юютсу, 101-й сын Дхритараштры от служанки, который тайно доносит Пандавам о планах своего сводного брата Дурьйодханы. Кроме того, это общий дядя Пандавов и Кауравов мудрый Видура, который даёт Пандавам полезные советы. Они не должны подавать виду, что знают о происках Дурьйодханы, и не должны проявлять к Кауравам враждебности. Последнее, видимо, важно, чтобы окончательно не лишиться благосклонности слепого царя. Дхритараштра постоянно именуется царём, но сказание подчёркивает, что о старшинстве Юдхиштхиры среди царевичей двор никогда не забывает. Когда военный наставник принцев Дрона устраивает показательное выступление Пандавов и Кауравов, список выступающих открывает первенец Панду: «Те доблестные царевичи, возглавляемые Юдхиштхирой, в порядке старшинства стали показывать удивительную ловкость во владении оружием».

Слепота Дхритараштры IV. Признак мудрости

Слепота как магическое сверхзрение, то есть признак или даже эквивалент мудрости, имеет многочисленные примеры в сказаниях разных народов. У греков это и знаменитый фракийский прорицатель Финей, предсказавший судьбу аргонавтам [Аполлоний «Аргонавтика» (далее – Арг), II], и великий фиванский прорицатель Тиресий. Тиресий настолько знаменит, что даже после его смерти его услуги оказываются востребованы: Одиссей вызывает тень мудреца из Аида, чтобы узнать свою судьбу (Од). Слепой певец (по сути, мудрец, которому небом открыто прошлое и будущее) – также привычная фигура для эпической аудитории. К этой группе относятся фракийский певец Фамирид (Ил), аэд феаков Демодок (Од), сам Гомер, легендарный славянский сказитель Боян, обладавший, если верить автору «Слова о полку Игореве», сверхъестественными знаниями: он вещун и способен к оборотничеству. Интересно, что в соответствии с этой традицией толковалaсь слепота и вполне исторического лица – великого персидского поэта Рудаки (858–941 гг.).

K слепым мудрецам Мбх относится уже упомянутый праведник Диргхатамас. Интересно, что в некоторых случаях слепота мудреца очевидно связана с небесной карой[2]: боги, несмотря на разнообразие предлогов для жестокой кары, кажется, просто ревниво относятся к смертным, обладающим сверхъестественными способностями, т. к. те подрывают монополию богов на связь мира людей и мира потустороннего. Ведь источником мудрости смертного (слепого или зрячего) является доступность для него «потусторонних» ресурсов: в архаическом эпосе такой мудрец непременно предстаёт колдуном или шаманом (Вяйнемёйнен «Калевалы»). В классическом эпосе, как показал М. Элиаде на материале греческих сказаний, источник знаний мудреца и вдохновения аэда один и тот же – потусторонний мир: «Богиня Мнемосина, персонифицированная Память… мать всех муз. Она обладает всеведением… Когда поэтом овладевают музы» (т. е. вдохновение – А. И.), «он пьёт из источника знания Мнемосины…» (М. Элиаде «Аспекты мифа», 2000, с. 116). Действительно, о Демодоке Гомер сообщает, что «дар песней приял от богов он» (Од VIII, 44). А вот что по этому же поводу Телемак говорит Пенелопе:

«Как же ты хочешь певцу запретить в удовольствие наше
То воспевать, что в его пробуждается сердце? Виновен
В том не певец, а виновен Зевес, посылающий свыше
Людям высокого духа по воле своей вдохновенье».

(Од I, 342–345)

Поэтому неудивительно, что дар поэзии сочетается со способностью к прорицанию. Даже Геродот в рассказе о битве при Саламине указывает, что там исполнилось древнее пророчество легендарного певца Мусея (Геродот «История», VIII, 96). Гесиод, рассказывая о собственном поэтическом даре, полученном от муз на Геликоне, намекает, что он также получил и пророческий дар:

«…Дар мне божественных песен вдохнули,
Чтоб воспевал я в тех песнях, что было и что ещё будет.»

(Гесиод «Теогония», 31–32)

(курсив наш – А. И.).