Виолетта Лосева - Меня зовут Жаклин

• Название: Меня зовут Жаклин
• Автор: Виолетта Лосева
• Жанр: Короткие истории

Молодая женщина, бывшая школьная учительница, работает горничной в загородном доме и наблюдает за жизнью богатой сложной семьи. «Я буду служить им верой и правдой до тех пор, пока мне не надоест вытирать их пыль, покупать для них продукты, мыть места общего пользования и улыбаться всем без разбора, независимо от того, какое настроение у меня в данный момент». Но быть просто наблюдателем не получается. Она становится участником событий, от которых ей хотелось бы держаться в стороне… В повести «Домработница» и рассказах этого сборника нет крутых виражей и захватывающих поворотов событий… Это – «жизнь с разных сторон», которая состоит из маленьких и больших огорчений и радостей.

---

Виолетта Лосева Меня зовут Жаклин Рассказы из прошлого и другие рисунки грустных дам

МЕНЯ ЗОВУТ ЖАКЛИН (вместо предисловия)

Давным-давно, когда копирайтинг еще не назывался копирайтингом, (а о франчайзинге, мерчендайзинге, стриминге и коучинге вообще никто не слышал), я писала просто рассказы и статьи.

Сейчас резко зачесались руки, чтобы как-то элегантно «подрихтовать» их, приукрасить, сделать более созвучными сегодняшнему дню, а, точнее, сегодняшней МНЕ…

Но… Я ж себя знаю (надеюсь, что знаю)))…

Стоит только начать – и камня на камне не останется от этих рассказиков, которые почему-то и зачем-то были написаны больше десяти лет назад…

К тому же нет ничего более нелепого, чем впихивать старые слова в новые формы и наоборот… Все равно что «перебивать дату» на этикетке…

Это продукты и услуги можно несколько раз переупаковывать, а эссе и новеллы))) – увы…

Кроме того, я просто пожалела их…

Пусть живут!

Не факт, что «с заплатками» получится лучше…

Это сейчас я веду себя серьезно, а пишу – легкомысленно…

Тогда все было наоборот…

Поэтому…

Пусть в прошлом остается все как есть. Его все равно не изменишь.

Итак,

сегодня МЕНЯ ЗОВУТ ЖАКЛИН…

Почему?

Ну не Марфой же Поликарповной называться, в самом деле…

ДОМРАБОТНИЦА

1

– Элечка, посиди со мной.

Тамара говорит таким отрешенным голосом, что я решаю оставить уборку и, сняв резиновые перчатки, присаживаюсь на краешек кресла. Она сидит на веранде, засыпанной желтыми кленовыми листьями, и смотрит вдаль. Когда осень только началась, я пыталась сметать опавшие листья, но Семен Михайлович решил, что это ненужно – они так красиво смотрятся на земле и никому не мешают. И сейчас наш дом и двор просто утопает в листьях. Конечно, когда пойдут дожди, их придется убрать, но, пока что, я любуюсь вместе со всеми – мы живем как в сказке.

Тамара прямо просится на полотно: вытянув ноги в светло-розовых брюках и, слегка покачиваясь в плетеном кресле, она курит длинную сигарету, а на лице ее отражаются все муки мира.

– Как же я устала от всего этого, – она махнула головой в сторону дома, – иногда мне хочется собрать вещи и уйти куда-нибудь, где меня никто не найдет.

У меня на языке вертится «Что же мешает?», но, естественно, я молчу. Я понимаю, что у богатых людей тоже бывают черные дни, но не думаю, что ей пристало изображать из себя страдалицу передо мной.

Наверное, я не права. Я-то уж точно знаю, что живется ей несладко, хотя девятьсот девяносто девять женщин из тысячи, наверное, просто мечтают о такой жизни.

– Элечка, скажи, в чем ты находишь утешение, когда тебе совсем невмоготу?

Я не могу сказать, что у меня совсем нет склонности к самокопанию, но Тамарины вопросы меня просто раздражают. Я ее не люблю. Но отвечать что-то нужно. Причем, нужно отвечать так, чтобы ей понравилось. Боже упаси затеять спор!

Я не люблю ее за то, что она красивая и богатая. Не люблю, потому что она имеет возможность считать меня прислугой. Хотя, если приходят гости, и кто-то пытается обратить на меня внимание, Тамара называет меня «девушкой, которая помогает по хозяйству». За три недели работы здесь она меня ни разу не обидела, ни разу не сделала замечание (хотя, конечно, было за что – я ведь не профессиональная домработница).

Сначала она меня просто не замечала. И вот в последнее время у нее стало появляться желание поговорить со мной по душам. Я и сама люблю порыться в женских проблемах, но в случае с Тамарой мне все время мерещится ее желание услышать от меня что-то, что обнаружит мое восхищение или зависть. Наверное, если бы я сказала «вот бы и мне так», она была бы счастлива. Думаю, что понимаю я ее тоже очень хорошо, хотя стремление как-то зацепиться в этой жизни у нас с ней закончилось по-разному. У нее – удачным замужеством (правда, ее богатому мужу, а моему хозяину, скоро исполнится пятьдесят лет). У меня – работой горничной в их огромном доме. Но в чем-то мы, наверное, похожи, и она могла бы быть моей подругой, если бы не была моей хозяйкой.

Я считаю, что ее желание поговорить со мной о своей жизни выдает в ней отсутствие истинного аристократизма – английский лорд никогда не стал бы обсуждать с прислугой свою семейную жизнь.

– У тебя бывает такое состояние, когда тебе совсем ничего не хочется? – спрашивает Тамара.

– Бывает, – отвечаю я, понимая, что она не ждет моего сочувствия. Ей хочется рассказов о том, как плохо мне, чтобы на моем фоне почувствовать себя королевой, уставшей от развлечений и поклонников. Будь я немного хитрее, мы были бы в более теплых отношениях. Но, поскольку я просто физически не переношу, когда меня жалеют, я отвечаю коротко:

– Бывает, но редко.

На самом деле это бывает довольно часто. Но я не доставлю ей удовольствия. Тамара вздыхает.

– Хочешь сока? – она делает еще одну попытку «подружиться».

– Спасибо, нет, – отвечаю я, и слышу, как в комнате звонит телефон.

– Я отвечу, – Тамара лениво встает и, покачивая бедрами, заходит в дом. Роль страдалицы на сегодня закончилась. Я подхватываю оставленные стакан и пепельницу и иду продолжать уборку.

* * *

Находиться в их спальне мне как-то неловко, хотя я и имею полное право заходить туда, естественно, в дневное время. Почему-то мне кажется, что это спальня двух людей, которые не любят друг друга. Мне мешает огромное зеркало прямо напротив кровати, расположенное таким образом, что как ни повернись, ты все равно увидишь себя. Не думаю, что Семену Михайловичу в пятьдесят лет так уж хочется лицезреть свой далеко не юный животик рядом с молодыми формами Тамары. Наверное, это было ее желание – сделать из обычной спальни зал для презентаций. Но я, конечно, могу ошибаться.

Я смахиваю пыль с комода и складываю в шкаф выглаженное белье. Покрывало небрежно наброшено на постель и мне приходится его поправить, а заодно и увидеть роскошную пижаму, небрежно засунутую под подушку. Я не знаю, что делать с этой пижамой – положить в шкаф, сложить на стуле, оставить под подушкой или бросить в грязное белье. Первое время, я, по-видимому, задавала слишком много вопросов по поводу того, что можно, что нельзя, и, поэтому, после того, как Семен Михайлович сказал мне «Делай, как считаешь нужным», я принимаю решения сама. Пусть лежит там, где лежала.

На туалетном столике тысяча флакончиков. Половину названий я даже не знаю. Мне очень нравятся Тамарины духи – единственный момент, который заставляет меня иногда побыть возле нее подольше. Я вижу несколько флаконов у зеркала и, нужно признаться, борюсь с желанием брызнуть на себя духами. Но сдерживаюсь. Думаю, что никто не заметил бы нехватки нескольких капель духов, а даже, если бы и заметил, они бы вряд ли стали поднимать шум из-за этого, но за три недели работы здесь, я уже вывела для себя несколько принципов, один из которых запрещает мне проявлять любопытство и пользоваться чем-то без разрешения.

Я оглядываюсь и опять вижу себя в зеркале на фоне идеального порядка в комнате. Они не заходят сюда целый день, но вечером, наверняка им будет приятно. Я пытаюсь полюбить свою работу. Я убеждаю себя, что я работаю, чтобы людям было приятно зайти в комнату. Хотя где-то в глубине души, я понимаю, что СЛУЖИТЬ – это абсолютно не мое, и я отношусь к своей работе с определенной долей здорового юмора.

Я начинаю спускаться по лестнице и слышу разговор Тамары по телефону. Опять ситуация, с которой мне предстоит разобраться. Я, например, ненавижу, когда кто-то слышит мои разговоры, даже если это пустая болтовня. Я могу вернуться в спальню и побыть там, но я не знаю, как долго она будет болтать. Я могу постоять на лестнице и не слушать того, что она говорит. Я могу пройти мимо нее, но не знаю, понравится ли это ей.

Я выбираю второе и останавливаюсь на верхней ступеньке. Если она увидит меня здесь, она может подумать, что я подслушиваю.

– Завтра я не смогу, – тихо говорит Тамара, – только если с самого утра. После обеда у нас гости. Сегодня? Хорошо, сейчас запишу.

Она что-то пишет, прижав трубку к плечу, потом вырывает листок из блокнота и прячет его в карман брюк.

Я начинаю спускаться по лестнице и по ее напряженному взгляду понимаю, что мне ничего не полагалось слышать. Тамара провожает меня глазами. Я смотрю на нее одним из самых тупых взглядов и включаю пылесос. Мне осталось убрать в холле и тогда можно ехать за продуктами.

– Я сегодня сама съезжу в магазин, – заявляет Тамара, – напиши мне список и я все привезу.

Я снабжаю ее полным списком того, что нужно купить, и вздыхаю с облегчением, закрывая ворота за ее ярко-красным Вольво. Я люблю ездить за покупками для них, мне нравится ходить по супермаркету и, не думая о том, что сколько стоит, покупать самые дорогие и красивые продукты, но сегодня мне хочется, чтобы она скорее уехала, поэтому я с радостью уступаю ей право съездить в магазин. Она так редко где-нибудь бывает, «бедняжка»!