Лейла Салем - Два брата: век опричнины

• Название: Два брата: век опричнины
• Автор: Лейла Салем
• Жанр: Историческая проза

Средневековая Русь – страшное, но интересное время. Роман повествует о двух родных братьях, живших во времена кровавой опричнины. Младший Александр пошел по стопам отца – жестокого и безжалостного опричника. Старший же Андрей лишил себя всего ради добра. Как-то пересекутся их пути?

---

Андрей приостановил коня и вгляделся на купцов. Не столько их необычный вид, сколько красота тканей поразили его. Живущий большую часть в земщине, молодой человек почти никогда не сталкивался с иноземцами, да еще такими, вид которых отличался от привычного. Среди индийцев не было ни одного светловолосого, светлоглазого и белокожего. Неужто они все такие, словно мавры, живущие на краю земли в жарких странах, где никогда не бывает ни снегов, ни морозов? Как же они живут без зимы, ежели в холодную пору приходится столько радостей: катание на санях, купание в морозном прорубе, охота в чаще леса? Нет, с Русью ни одна страна не сравнится, даже богатая алмазами, слоновой костью да шелками дивной красоты.

Вскоре Охотный ряд кончился и глазам открылась Лобное место, широкое и просторное. Стрельцы из царской армии в красных кафтанах с бердышами наперевес ровным строем шагали по центральным улицам, наводя порядок. Возле церквей на папертях толпился разнообразный люд. Здесь сидели и лохматые бабы с кричащими голодными младенцами на руках, и калики перехожие с грязными ступнями, в стороне от них за храмовой оградой сидели на земле юродивые с безумными глазами и вывалившимися языками, и те, чей облик был обезображен с самого рождения: слепые, калеки с отростками вместо ног или рук, прокаженные с перекошенными либо потемневшими лицами. Смрад от их немытых тел витал в воздухе, вызывая приступы тошноты. Один из юродивых, старик, чье тело прикрывало лишь жалкое рубище, подбежал к коню Никиты Федоровича и, схватив его под уздцы, громко воскликнул, в судороге крестясь одной рукой:

– Господи! Услышь молитвы наши, спаси народ православный от геены огненной! Чую, идет погибель на народ русский. Кайтесь, православные, и да услышит Господь Бог наши молитвы!

Никита Федорович вздрогнул всем телом. Он знал, что слова сие обращены ко всем, но в глубине души чувствовал, что погибель идет от руки его и таких же как он сам, и от этой мысли, понимая где-то грехи свои, князь догадался, что старик обращается именно к нему. Вне себя от гнева, словно его заставили оправдываться, он поднял толстую плеть и наотмашь удар ею по лицу юродивого. Тот так и сел на сырую землю, плеть рассекла кожу на его лице, по подбородку закапала кровь.

– Что же делается, на божьего человека руку подымают! – где-то в толпе прокричала женщина, ей вторили остальные голоса женские и мужские.

Никита Федорович злобно сплюнул на земь и, сдвинув черные брови к переносице, выхватил меч и воскликнул:

– Чего рты свои зловонные пораскрыли! Почто стоите возле меня? Ах, ну, раступись, чернь безродная, покуда меч мой не поразил ваши пустые головы!

Народ в ужасе расступился, женщины замолкли и прижали детей к себе. Черная одежда, собачья голова заставили людей подчиниться. Опричники, залившие страну кровью невинных, вызывали в каждом русском человеке неподдельный ужас и страх за свою жизнь.

Андрей, до сей поры стоящий в стороне и видевший, как отцовская рука опускается на голову невинного, вздрогнул от удара, словно били не юродивого, а его самого. До последнего момента юноша сдерживал себя, чтобы не уехать куда глаза глядят, лишь бы больше не встречаться с отцом, но трепет перед ним и страхи детства и на сей раз заставили его подчиниться и двинуться следом за Никитой Федоровичем, который лишь мельком взглянул на сына, но этого мгновения было достаточно для того, чтобы он понял, что творится у того на душе.

Кони, мчавшиеся галопом по московским улицам, быстро миновали церкви и монастыри, коих было великое множество в столице. И когда бешеная скачка прекратилась и лошадям дали отдых, глазам Андрея предстал Спасский собор, окруженный воротами, словно резеденция самого царя. Сам собор стоял как бы в стороне ото всех остальных построек. Облицованный белым камнем, он отличался от иных храмов, возвышался над ними. Словно корабль, плывущий по волнам, собор вздымал к небу, норовясь достать до облаков своим золоченным, похожим на пламя свечи, куполом. Вход в собор был выложен двойной аркой, украшенной профилем, что говорило о великолепном мастерстве зодчего, который и придумал сие украшение.

Солнце осветило маковку Спасского собора и в этот момент раздался звук колокола, призывающего православных на службу. Потом звон повторился. За ним, словно эхо, вторили колокола других храмов, и вскоре вся Москва наполнилась радостным колокольным звоном. Андрей восторженными глазами глядел на собор снизу вверх, в ушах стоял звон, а душа от всего увиденного и услышанного поднималась ввысь, вместе с порывом ветра летя над столицей.

Вскоре из-за угла вышли толпы богомольцев, спешащих в храм для совершения молитвы. В воздухе раздались мужские бормотания, возгласы женщин, на руках у матерей кричали младенцы, и все эти люди: богатые и бедные, знатные горожане и простолюдины – вызвали милую улыбку на лице молодого человека, ему было приятно смотреть на их постные лица, глубокий взор, обращенный вглубь себя, в сердце, и ему стало радостно лишь оттого, что он смотрит на них, видит их, слышит их голоса, прежде с ним никогда этого не случалось, но сейчас Андрей понял самого себя, осознал, что суровость и жестокость отца не смогли погубить в нем то доброе начало, которое дано ему было при рождении.

Никита Федорович попятился к забору, уступая место богомольцам, его сурово сдвинутые к переносице брови говорили о его плохом настроении, никогда не любил он глубоко верующих людей и часто за столом, в кругу семьи, высмеивал Марфу Егоровну, которая могла часами воздавать поклоны перед иконами, что стояли в углу. Князь обернулся в сторону и впервые за долгое время широко улыбнулся: к нему на полном скаку ехало три человека в черных, развивающихся на ветру словно вороные крылья, одеяниях, наводящих на прохожих страх. Каждый, кто видел всадников, бежали к обочине и крестились. Андрей тоже заметил их и даже узнал – то были верные слуги отца Путята, Петр и Василий – молодой парень с красивыми большими глазами, на которые то и дело падали пряди каштановых кудрей. Никита Федорович больно стеганул коня и, не обратив ни на кого внимания, подскакал к своим людям, которые даже несколько замешкались: видано ли, чтобы князь сам к ним ехал? Путята снял шапку и склонил голову в знак покорности и готовности отвечать на любые вопросы.

– Ну? – хриплым голосом спросил его князь. – Выведали что-либо у него аль отмалчивается до сих пор?

– Ничего, княже, поделать не можем. Уже и руки выкручивали, и железо прикладывали, всебес толку. Даем бумагу да перо, говорим, напиши хотя бы имя, а тот голову отвернет и в потолок глядит. Что мы можем еще поделать?

– Экие вы, непутевые! Ничего сами делать не можете. Ну уж ладно, я сам поеду туда, – он обернулся к сыну и приказал. – И ты последуешь за мной, только язык за зубами покрепче держи.

В воздух поднялся целый рой пыли: пять гнедых коней галопом помчались в сторону московской темницы, что находилось сразу за Лобным местом. Подлетев на полном скаку к мрачным воротам здания, построенного из необтесанного камня, Никита Федорович первым спрыгнул за землю и быстрым шагом направился к тяжелой деревянной двери, Путята, Петр и Василий ринулись за ним следом. Лишь один Андрей не спеша слез с лошади и пригладил его гриву – любил он коня своего, потому берег и никогда не стегал. Еще раз помедлив, словно боясь подходить даже на шаг к темнице, юноша коснулся бока отцова коня и увидел белый след, оставленный розгой. Конь от прикосновения по больному месту слегка вздрогнул, судорога пробежала по всему телу.

– Успокойся, я не сделаю тебе худо. Бедненький, больно тебе, – Андрей ласково, точно ребенка, погладил гнедого и тот, почувствовав непривычную доброту и ласку из рук человеческих, взглянул на молодца преданными глазами.

Из дверей донесся нетерпеливый голос Никиты Федоровича:

– Андрей, почто стоишь аки истукан у ворот, живо следуй за нами.

– Мне следует идти, видишь, и я не могу ослушаться, – тихим голосом сказал юноша коню и пожал плечами.

Двое стражников указали Андрею путь, и он ступил следом за отцом по длинному темному коридору. Все это место наводило ужас и скованность на каждого, кто впервые входил сюда. Туннель, представляющий собой сплетение коридоров под низким сводчатым потолком, который словно давил на голову, узкие каменные ступени, ведущие вниз в подземелье, тусклый свет факелов, в свете которых предметы казались красными, лязг оружий и цепей, крики, доносившиеся из дальних камер – вот, что такое была темница. Андрею стало не по себе от этого мрака, к которому он никак не мог привыкнуть, от удушливого запаха гари, от стонов пойманных преступников, которых пытали специально к этому люди. Юноша мельком взглянул на спину отца и вытянул вперед свою правую руку, дабы разглядеть ее в тусклом свете, блики факела осветили ее и из-за сочетания тьмы и огня рука показалась ему красной.