Дмитрий Ермаков - Тень филина. Роман

• Название: Тень филина. Роман
• Автор: Дмитрий Ермаков
• Жанр: Русское современное

Роман Дмитрия Ермакова «Тень филина» охватывает жизнь деревни Ивановки и села Воздвиженье на протяжении нескольких веков, но связь эпох в повествовании нелинейна – от таинственных провалов в смутные языческие видения до нынешних фермерских будней… Роман создаёт ауру места, выхватывая из сумрака прошлого картины жизни то одних, то других героев. Этим роман интересен, этим он выделяется из ряда подобных ему по теме…

---

Тень филина Роман Дмитрий Анатольевич Ермаков

© Дмитрий Анатольевич Ермаков, 2016

ISBN 978-5-4483-5652-0

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

На берегу реки времени о романе Дмитрия Ермакова «ТЕНЬ ФИЛИНА»

Русская деревня, её судьба, её гибель – одна из самых трагических страниц русской истории. Писатели обращаются к ней постоянно, чувствуя, что именно здесь скрываются ответы на роковые вопросы о самом существовании русской цивилизации, сила которой в особом восприятии родной земли, её стихий – в особом укладе жизни, в особом ладе с миром.

Роман Дмитрия Ермакова «Тень филина» охватывает жизнь деревни Ивановки и села Воздвиженье на протяжении нескольких веков, но связь эпох в повествовании нелинейна – от таинственных провалов в смутные языческие видения до нынешних фермерских будней. Время, как ветхая ткань, пестро залатанная, причудливо сплетает судьбы сельчан. Кто-то из них пытается вести записи, за которые, как за связующую нить, ухватываются потомки, пытаясь понять тайну своей жизни и жизни на этой земле. Но события не дают продолжать повествование, оно обрывается, потом неожиданно возникает снова, вплетаясь в многоголосую ткань исполненной трагических коллизий жизни…

Река и время – центральные образы романа. Движение вод постоянно, движение времени беспрерывно, и, с одной стороны, нельзя войти в одну реку дважды, с другой – всегда можно вернуться на её берег, в родную деревню, покинутую, разрушенную – но таинственно живую, хранящую память веков в обрядовой маске, оставленных иконах, на заросшем кладбище… Перед нашими глазами проходит много героев – но судьбы их фрагментарны. Если обычно место становится поводом для рассказа о людях, то роман Ермакова создаёт ауру места, выхватывая из сумрака прошлого картины жизни то одних, то других героев. Так создаётся объёмное впечатление, и оно содержит в себе более чувства, переживания, чем собственно последовательные изложения. Этим роман интересен, этим он выделяется из ряда подобных ему по теме.

Здесь есть и важная поколенческая примета: рождённым в 1960-е память деревенской жизни, крестьянской русской цивилизации доступна уже не столько в реалистическом, сколько в мифологическом изложении, и первосмыслы передаются не через реалии быта, а именно через исторический объём, воздух времени. Дмитрию Ермакову удалось создать этот объём, это чувство неизмеримой вечности, ускользающей памяти. Он оставляет открытым вопрос о будущем – но так же открыт и вопрос о прошлом, и это даёт читателю надежду не на чудо возрождения в будущем, но на некое неведомое, недоступное логике человеческой продолжение жизни на Красном Берегу реки Времени.

Нина Ягодинцева

Тень филина

Это пока не сказка, а присказка, ведь присказка перед сказкой, что верста торчит в дороге полосатая, без неё не узнаешь далеко ли прошёл, и длинен ли ещё путь остаётся…

Когда началась эта река? Бог знает… Из болота лесного, гиблого – ручьём сочится. Вот уже и речушка. Вот и река – в берегах дремучих, где высоких, а где пологих. Небольшая, да и не маленькая. Название оканчивается на «га», как и у сотен ближних рек и ручьёв.

Несёт река свою воду, отражает берега и небо, как положено, вливается в другую реку, а та – ещё в другую, а та уже в студёное океан-море…

Когда осели на её берегах люди? Река не скажет, а люди не помнят. Люди живут. Люди пашут и строят. Люди ловят рыбу и бьют зверя. Люди любят и ненавидят. Люди оплакивают своих мертвецов и свои умершие деревни. И снова строят, и пашут, и любят, и умирают… Всему есть место на берегах реки. Вода её – время. Небо отражённое водой, – вечность…

Глава первая 1

Сначала, с грохотом сшибаясь на излуках, уплыли громоздкие льдины, потом ещё долго проплывали серые ноздреватые льдины-оскрёбыши…

Тяжёлое серое небо придавило землю и воду.

И по большой, плоской, придавленной небом воде увозили бабушку…

Снега в ту зиму выпало много, он таял, река разбухала, заливала берега. Теперь уж до следующего льда – из Ивановки, с Красного Берега, в большой мир – лишь в объезд, крюк десять вёрст до моста, либо на лодках и плотах.

А говорят, что и мост снесло…

Васятка стоял на берегу, смотрел, как удаляется плот, посреди которого – гроб. Плот качался, мужики с трудом выгребали поперёк течения… Казалось – гроб вот-вот соскользнёт в воду, и бабушка утонет. За мужиков он не боялся – они живые.

От берега отчалили ещё три лодки, в одной из которых и мама. Все едут прощаться с бабушкой. Там, на том берегу, у церкви, её зароют в землю. И в подтверждение этой неизбежности, с того берега, от колокольни плывёт тягучий печальный звук.

Голые вички затопленных ив торчат из воды, как вешки. Лодки плывут между ними, направляемые гребцами, отяжелелые молчаливыми людьми в тёмной одежде.

– Пойдём-ко, Васятка, домой. Не ровён час – продует, заболеешь, – по-взрослому говорит сестра Полина, ради него оставленная дома.

По грязной, размокшей, истолченной десятками ног дороге, возвращались они к родной избе…

Ивановка – три десятка домов. Пять из них вдоль реки, остальные двумя рядами уходят вглубь берега. Серебристые, будто инеем подёрнутые стены бань и сараев; тёмные, высокие, в одной связи с обширными дворами избы с полукруглыми поверху окнами, со скупой резьбой наличников и застрех; драночные чёрные крыши… Всё сейчас хмурое и тяжёлое, как небо…

Снег ещё кое-где остался в тени кустов, под глухими стенами амбаров и бань, но всё в природе уже готово к новому кругу, ждёт сокровенного мига… А бабушка их, Аграфена Ивановна Игнатьева, ушла в другой мир, в ту неведомую жизнь, в которую и верила, и будто бы уже прозревала незрячими в этом мире глазами…

…Бабушка уже давно, сколько он помнил, ничего не видела. Она сидела в своём уголке за печкой, там и спала на лавке, рассказывала сказки, да «про прошлую жизнь» сперва внучке Полине, а когда та подросла и всё чаще стала уходить из дома на взрослую уже работу, либо вечерами, с прялкой, к кому из подружек, стала бабушка внуку Васе те же побасёнки бухтить… Ещё песни пела – очень хорошо, и на праздниках, бывало, просили её особо и слушали все сидевшие за длинным столом…

В тот день никого в избе не случилось – отец у них на войне, Полина по своим девичьим делам где-то, мать со скотиной обряжалась. Бабушка сидела тихо и как-то особенно, что-то творилось в ней… Позвала: «Васятка, иди-ко сюда, милой…» Он подошёл, думая, что бабушка расскажет сказку, но она молчала, только гладила его по голове твёрдой сухой ладонью. «Бабушка, а спой песню». «Не до песен мне сегодня, милой». «А хочешь, я тебе стопочку налью?» – спросил Васятка. Он знал, где стоит у матери бражка, а стопка в доме одна – серебряная, с надписью по кругу: «Выпить пора – ура!». Отцовская, вернее, дедовская ещё, подаренная ему воздвиженским барином в старые годы за что-то… «А и то! Налей-ка мне, Васятка… Больше-то не пивать». Он уже знал действие браги. На праздниках, когда просили бабушку спеть, всегда перед тем наливали.

И бабушка выпила.

– Про Мальвину, бабушка! – попросил Васятка.

– Баладу-то… ну, давай баладу…

Песня та странная, не крестьянская, и называли её почему-то «балада». А бабушка её ещё по молодости под окном барской дочки пела – любила та… А научила той песне повариха из Петербурга привезённая… Всё это тоже рассказывала она внучке и внуку…

Бабушка упёрлась обеими руками в край лавки, будто вглядываясь во что-то невидящими глазами, негромким ровным голосом запела, чуть покачиваясь…

Бедный лыцарь всё стремился

Ко Мальвине молодой,

А Мальвину обряжали,

Жертву бедную, к венцу.

– Вы, подружки, подождите,

Дайте сердцу погрустить,

Вы, любимые, скажите,

Как мне лыцаря забыть?

Что же делать?.. Дам я руку,

С кем родитель повелел…

В церкви всё было готово,

Их священник ждал давно…

Голос бабушки креп, набирал силу, и расправлялась её давно, казалось, навечно согнутая спина, и она будто не здесь уже была, а там – в песне…

В замке что за освещенье?

Лыцарь к замку прискакал.

На нём шлем надет пернатый,

Меч на ленте голубой.

Поздно, поздно, гость незваный,

Поздно, лыцарь молодой.

– За измену – нет, не поздно!

Лыцарь саблю обнажил…

И блестящая – взвилася!

С плеч скатилась голова…

Вся толпа заговорила,

Что Мальвина умерла.