Светлана Орловска - Cон

• Название: Cон
• Автор: Светлана Орловска
• Жанр: Современные любовные романы

В осиротевшей квартире Анны после смерти близкого человека, на 9-ый день траура начинают происходить странные вещи.. Оживающие силуэты в старинном зеркале пугают мыслью о собственном безумии. Так ли это на самом деле? Следующее мгновение не дает времени на размышления, обнажая основной инстинкт. Борьба за собственную жизнь, ответственность за чужую и неизбежность встречи, уготованной ей потусторонним миром…

---

Cон Светлана Орловска

Неоценимую поддержку в работе над книгой мне оказали – мой муж Лукаш Орловски и моя подруга – Ирина Клестова. Спасибо, что вы всегда рядом.

© Светлана Орловска, 2016

© Лукаш Орловски, дизайн обложки, 2016

© Лилия Коледа, иллюстрации, 2016

ISBN 978-5-4483-5462-5

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Ход в Зазеркалье

Перед нами книга талантливого писателя и профессионального психолога. Герои её сюжета вплетены в тонкую ткань событий, то и дело соскальзывающих из реальности в мир, где нет привычных координат. Он творится прямо у нас на глазах игрой сознания или вдруг рождается стихийно, никому не подчиняясь. Этот мир странно подсвечен изнутри, словно отражен забытыми силуэтами в старом пыльном зеркале.

Ход в Зазеркалье – это мистическая колея, ведущая глубоко внутрь, а кажется что вовне, в другую Вселенную. В нее проваливаешься, не успевая даже на миг осознать происходящее и на всякий случай схватить хоть глоток воздуха, чтобы там осмотреться и принять новое своё местонахождение.

Сначала просто принять, двигаться, не разбирая дороги перед собой и не стремясь пока ничего осмысливать. Но между тем уже и не бросаясь срочно искать щель выхода, которая очевидно там же, где был вход. Пугающее очарование встреч с собой, своими притаившимися страхами и фобиями, вытесненными и застрявшими где-то на дне подсознания маленьким, спящим невротическим клубком, тревожит, бередит и даже ранит. Нужна перезагрузка. Не там, где движется обыденная реальность. А в этом замутненном, искривленном Зазеркалье, с его аллегориями и обнаженными нервами. Внутри себя.

Это параллельная драматургия сознания, текущая по своим правилам на фоне и в глубине прочтения текста. Вокруг него. Он обладает собственной языковой магией, заставляющей неотрывно цепляться за нить повествования. Аллюзия такая, как от просмотра длинной съемки распускающегося бутона, многократно ускоренной оператором до ожившего цветения. Это – о языке, слове, смысловой гамме чувствования. По ходу развертывания сюжета в драматургии появляются пружины, раскачивающие сознание от экзистенций к пронзительному опыту погружения в глубины любви – душевной и телесной, в их неразрывность. Эти сцены прописаны на такой высокой ноте истинного таинства между людьми, что если им суждено будет просочиться из Зазеркалья в реальный мир, то он засветится еще одним маяком. В этом тонусе ожидания автор книги оставляет читателя в конце первой её части. Надеемся, оставляет ненадолго.

Шлейф, ощутимый позади, после прочтения – художественно-терапевтический. Перезагрузка. Ясность, бодрость и ничем не измеряемая благодарность. Каждый читатель увидит в книге себя – самое лучшее, что нужно для познания. Текст для читателей умных и глубоких. Для тех, кто слышит шепот в глубине событий.

Музыковед, кандидат искусствоведения,

доцент, профессор кафедры теории музыки

Национальной музыкальной академии

Украины имени П. И. Чайковского Т. В. Филатова

Сон в руку

Хмм… Что делает здесь сосед из моего детства? Помню его смутно и только потому, что однажды он, можно сказать, спас меня от падения в канализационный люк. Кому-то, зачем-то понадобилась тяжелая, металлическая крышка от него. А я была еще слишком мала, чтобы уверенно управлять тормозами нового двухколесного велосипеда. Кто знает чем бы все это закончилось – не подоспей вовремя сосед.

Не помню его имени, да кажется и не знала никогда. Не слышала его голоса… Был тихим, неприметным человеком со странной татуировкой на внутренней стороне кисти. Не помню, чтобы он с кем-нибудь заговаривал в нашем дворе.

Сейчас он что-то говорит и даже жестикулирует, помогая мне его услышать. Но я не слышу. Я ведь не знаю его голоса, хоть и изо всех сил стараюсь познакомиться с ним.

К тому же вклинивается навязчивый, как в старом, испорченном транзисторе, визгливый голос Людки из 15 кв. Надо же! И она здесь. Та самая, в сущности неплохая, сердечная девица, которую пенсионеры, дежурившие на лавке возле подъезда, всегда провожали укоризненными взглядами.

А те, что побойчее да позлобней, и шалавой могли назвать. Изнывающие от жары и от скуки старики, сфинксами сидевшие у подъезда, всегда с какой-то плотоядной радостью оживлялись на вид очередного, обнимающего Людку ухажера. А она будто и не замечала их неодобрения. И что интересно, не было это нарочито вызывающей, демонстративной позицией, показывающей всем средний палец. И не то чтобы ей совсем не было ни до кого никакого дела. Было в ней, чтo-то такое, что дается видимо от рождения. Какая-то гостеприимность души, радушие ко всему живому. Такое можно встретить, и то не часто, только у старших людей, которым повезло прожить интересную, полную жизнь. Повстречав такого человека, мы точно знаем определение тому, что он излучает, в свой особый способ относясь к людям и к жизни в целом. Мы зовем это мудростью.

Но Людка… Откуда взяться мудрости у ПЭТЭУшницы, 20 с небольшим лет отроду, для которой тройка в школе была той максимальной высотой, за которой зеленым светом облегчения мигал значок- переведена? И все же было в ней какое- то интуитивное понимание того, что не бывает абсолютно плохих людей – бывают несчастливые. И что жизнь неоднозначна и скоротечна. И что радоваться ей значительно приятней чем тратить понапрасну на склоки. Видимо это и раздражало особо ядовитых пенсионерок. Тех, что и потаскухой обозвать и плюнуть вслед ей могли. И столько злобы и горечи в этом было, что казалось плевок сейчас зашипит как капля на раскаленном утюге. Похоже молодая жизнелюбивая девушка невольно расстравливала их старые раны непрожитой жизни, сочащиеся горечью одиночества, неразделенной любви, упущенных возможностей. Завистью к тому, что и в их жизни могло бы быть, но не случилось…

Она все та же, какой я ее чаще всего видела. В безвкусном, ярко малинового цвета платье, которое тем не менее было ей к лицу, гармонично вписываясь в целый образ. В колготках- сеточках, геометрический рисунок которых нарушался штопкой над левой пяткой. Правда заметен этот шов был только вредным теткам- соседкам, мне и моим подружкам. Маленьким еще девочкам, но уже жадным к атрибутам взрослой и, как нам тогда казалось, настоящей женской жизни. Поклонников же девушки такие детали мало, похоже, интересовали. Как правило, их взгляды растекались на пышном, слишком приветливо – открытом декольте. Правда случались и такие, что в глаза ей заглядывали. Интересная метаморфоза в тот момент случалась с ней. Откровенный, раскатистый смех, обычно вырывающийся лавиной из жизнелюбивой Людкиной груди, вдруг рассеивался на другие нотки. Чуть более низкие, мягкие, вкрадчивые, с правильно выдержанными паузами. Она была невероятно хороша в такие моменты. Жаль, что сейчас не один из них. Нет не только ее чарующего смеха. Нет ни одного привычного Людкиного поклонника. Диссонирует совсем пустая скамейка. Я никогда не видела ее такой сиротливо- покинутой. У нас, молодежи, практически не было шанса посидеть на ней. Она всегда была оккупирована пенсионерками так же как ветки тополя, растущего в нашем дворе, стайкой сорок. Сейчас не было ни тех, ни других. Интересно, что их спугнуло?

Только одинокая фигура в кричащем платье стоит лицом к окнам старой пятиэтажки и громко что-то выкрикивает кому-то в одном из этих окон. Я поднимаю глаза в том же направлении и всматриваюсь в окна, пытаясь понять, кому она кричит. Перебираю взглядом одно за другим поблескивающие на солнце окна. Есть чтo-то противоестественное в их одинаковости. Как-будто высосана из них жизнь вместе с занавесками, шторами, геранью и распахнутыми форточками. После нескольких тщетных попыток увидеть хоть что- то, появляется чувство, что отыскать в этих окнах признаки жизни равносильно тому, что поймать взгляд слепого человека, натыкаясь на стекла его очков.

Вместе с пониманием этого растет раздражение на соседку, которая продолжает выкрикивать какие-то отдельные фразы. Уже раздражает ее голос, ее дурацкая, не по сезону накинутая сверху платья теплая, шерстяная кофта. Зачем-то на ней теплые, не по погоде ботинки. Стоп! А действительно, почему она так тепло одета? Ведь сейчас градусов 30 – не меньше. А ей похоже вообще не жарко. В то время, как я начинаю чувствовать себя муравьем, пойманным увеличительным стеклом мальчишек – садистов на солнце. Стоя так под прямым солнечным прицелом, я чувствую как раздражение постепенно сменяется тревогой. Ты только не паникуй – уговариваю я себя. Это в жаре все дело. Она на тебя так действует. На секунду удается сдержать тревогу, но этого хватает только на глубокий вдох. А следом в голове загорается предупреждающая лампочка сирены- Бежать! Спасаться! Ноги, не дожидаясь команды сверху, несут меня к подъезду. Мой основной инстинкт включается раньше, чем до сознания доходят признаки того, кого я никогда не видела, но чувствовала убегающей спиной всю его опасность. Не раз слышала его дыхание. Догоняющее, прилипающее к позвоночнику. Ползущее вверх по затылку тысячами иголок, от которых волосы на голове начинают шевелиться.