Геннадий Прашкевич - Перечитывая Уэллса

• Название: Перечитывая Уэллса
• Автор: Геннадий Прашкевич
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 2015

Книга о великом английском писателе, открывшем совершенно новые пути в мировой литературе. Его фантастические романы («Война миров», «Машина времени», «Человек-невидимка», «Остров доктора Моро», «Когда спящий проснется» и другие), романы реалистические («Бэлпингтон Блэпский», «Кстати о Долорес», «Тоно-Бэнге», «Мистер Блетсуорси на острове Рэмполь», «Анна-Вероника», «Необходима осторожность»), автобиографические и публицистические эссе («Мораль и цивилизация», «Предвиденья», «Война, что положит конец войнам», «Россия во мгле», «Опыт автобиографии», «Наука и мировой разум») показали долгий и сложный процесс вырождения викторианского человека, превращение Человека разумного в новый жалкий, ничего не значащий вид. Личные разочарования отдельного человека обычно ничего особенного не значат для всего общества в целом, но разочарования таких личностей, как Уэллс, несомненно, меняют настроения общества. Об этом и рассуждает известный писатель в эссе, посвященном жизни и творчеству Герберта Джорджа Уэллса.

---

7

«Вскоре мы возобновили наш нелепый и тягостный разговор, – с горечью описывал Уэллс сцену разрыва с женой в романе «Тоно-Бэнге». – Не могу сказать, сколько времени он продолжался. Мы разговаривали с Марион (читай: с Изабеллой, – Г. П.) в течение трех или четырех дней. Разговаривали, сидя на нашей кровати в ее комнате, разговаривали, стоя в гостиной. Нервы были истерзаны, и мы испытывали мучительную раздвоенность: с одной стороны, сознание совершившегося, непреложного факта, с другой (во всяком случае, у меня) – прилив странной неожиданной нежности. Каким-то непонятным образом это потрясение разрушило взаимную неприязнь и пробудило друг к другу теплое чувство. Разговор был сумбурный, бессвязный, мы не раз противоречили себе, возвращались все к той же теме, но всякий раз обсуждали вопрос с разных точек зрения, приводя все новые соображения. Мы говорили о том, чего никогда раньше не касались, – например, что не любим друг друга. Как ни странно, в те дни мы с Марион были ближе, чем когда-либо раньше, мы в первый и последний раз пристально и честно заглянули друг другу в душу. В эти дни мы ничего не требовали друг от друга и не делали взаимных уступок; мы ничего не скрывали, ничего не преувеличивали. Мы покончили с притворством и выражали свое мнение откровенно и трезво. Настроение у нас часто менялось, но мы не скрывали, какие чувства владеют нами в данную минуту. Разумеется, не обходилось без ссор, тяжелых и мучительных, и в такие моменты мы высказывали все, что накипело на сердце, старались безжалостно уколоть и ранить друг друга. Помню, что мы пытались сопоставить свои поступки и решить, кто из нас больше виноват. Передо мной всплывает фигура Марион – я вижу ее бледной, заплаканной, с выражением печали и обиды на лице, но непримиримой и гордой. «Ты любишь ее?» – спросила она, заронив в мою душу сомнение этим неожиданным вопросом. «Я не знаю, что такое любовь, – ответил я, пытаясь разобраться в своих мыслях и переживаниях. – Она многообразна, она как спутанные нити пряжи». – «Но ты хочешь ее? Ты хочешь ее вот сейчас, когда думаешь о ней?» – «Да, – ответил я после небольшого раздумья. – Я хочу ее». – «А я? Что будет со мной?» – «Тебе придется примириться с этим».

Изабеллу Уэллс помнил всегда. И поддерживал ее всегда.

Даже когда она вторично вышла замуж, – вплоть до самой ее смерти, последовавшей в 1931 году.

8

К моменту расставания с Изабеллой Уэллс уже понимал, что только большой литературный успех может вывести его на новый уровень общения. Друзья из прежнего времени отстают, так часто бывает; значит, надо искать новых. Прошлое уходит, всё меняется, значит, надо входить в настоящее. Любимые женщины приходят и уходят, значит, надо опереться на тех, которые тебя понимают.

И – вперед! Только вперед!

Семь знаменитых романов (фантастика Герберта Джорджа Уэллса)

Вспомни, Элоиза, нежные уроки,
Что давал когда-то мудрый Абеляр.
На земле ты снова, вкруг тебя морлоки,
Ты для них нежданный, но желанный дар.

Красота и мудрость, сладостные речи,
Милая улыбка и небесный взор, —
Но не в них морлокам обаянье встречи,
И с тобой недолог будет разговор.
Ты пришла к морлокам с вещими речами,
Но сама не знаешь, что ты им несешь.
Видишь, Элоиза? – печь полна дровами.
Слышишь, Элоиза? – точат острый нож.

Фёдор Сологуб

В 80 271 году нашей эры

1

Мысль о четвертом измерении преследовала Уэллса с восьмидесятых, со времен шумных студенческих споров в Дискуссионном обществе Королевского колледжа науки. Трехмерное настоящее – всего лишь часть Вселенной, имеющей на самом деле четыре измерения (четвертое – время). И единственная разница между временем и другими измерениями состоит только в том, что наше сознание движется вдоль времени.

«Перед вами самая обычная диаграмма, кривая погоды, – говорит Путешественник по Времени, герой вышедшего в 1895 году романа Уэллса «Машина времени». – Линия, по которой я веду пальцем, показывает колебания барометра. Вчера он стоял на такой высоте, к вечеру упал, сегодня утром снова поднялся и полз понемногу вверх, пока не дошел до этого места. Без сомнения, ртуть не нанесла никакой линии ни в одном из общепринятых пространственных измерений. Но так же несомненно то, что ее колебания абсолютно точно определяются нашей линией; отсюда мы должны заключить, что такая линия была проведена во Времени – Четвертом Измерении».

Мысль для читающей публики того времени была неожиданная.

Конечно, после многих впечатляющих достижений современной физики сегодня на роман Герберта Уэллса можно смотреть снисходительно. Уже в 1931 году, например, когда Уэллс писал предисловие к очередному изданию, роман казался ему несколько устаревшим. Даже представление об элоях и морлоках казалось ему грубоватым. «Но чтобы расти, надо ошибаться, – писал в упомянутом предисловии Уэллс. – Эта юношеская проба пера вовсе не вызывает у автора угрызений совести. Напротив, когда в статьях и речах упоминают милую старую «Машину времени», это тешит его тщеславие: она по-прежнему представляет практичный и удобный способ заглянуть в прошлое или будущее. Ведь «Машина времени» появилась в одно время с ромбовидным безопасным велосипедом и просуществовала столько же, сколько и он. А сейчас ее собираются выпустить в таком превосходном издании, что автор нисколько не сомневается: она и его переживет».

Рассказывая о «Машине времени», Уэллс часто вспоминал о милой спутнице, с которой не раз гулял в Ноул-парке и которая поддерживала его в те бурные годы – голодные, но полные надежд. Разумеется, он имел в виду Эми Кэтрин Роббинс, с которой они поженились 27 октября 1895 года.

«И я, и она, мы бежали с ней от невыносимо ограниченной жизни. Она была единственной дочерью исключительно робкой и приличной женщины, не представлявшей для нее иной участи, чем замужество с надежным, приличным, хорошим человеком, и поэтому уже сам ее союз со мной был мятежом и протестом. Она легко усвоила мое понимание свободы, социальную и умственную дерзость (в самом высоком смысле). Она так безоговорочно поверила в меня, что в конце концов я сам поверил в себя. Ума не приложу, чем бы я был без нее. Она придала моей жизни устойчивость, достоинство и целостность».

Правда, Уэллсу не нравилось имя Кэтрин, и он никогда так не называл ее. А ей самой не нравилось ее имя Эми. После целой вереницы веселых, но так и не прижившихся прозвищ осталось главное – Джейн. А своим настоящим именем жена Уэллса подписывала только свои собственные литературные произведения.

2

«Машина времени» вызвала массу восторгов.

Роман еще печатался в «Нью ревью», а известный литературный критик У. Т. Стед уже расточал горячие похвалы молодому автору. И гонорар оказался неожиданно, можно сказать невообразимо высоким – целых сто фунтов. Как только закончилась журнальная публикация (в мае 1895 года), «Машина времени» одновременно вышла отдельными книгами и в Англии и в США.

Поразительными масштабами оперировал никому до того неизвестный автор.

Всю будущую историю Земли, всю будущую историю человечества до самой его кончины он сумел вместить в несколько десятков страниц. При этом Уэллс не заигрывал с читателями, не старался привлечь внимание дешевыми безделушками, как это делали многие другие литераторы. У него были собственные взгляды на то, каким, собственно, должен быть современный роман.

«Я считаю роман поистине значительным и необходимым явлением в сложной системе беспокойных исканий, которая зовется современной цивилизацией, – писал он в одной из своих статей. – Мне известно, что существует теория, признающая за романом единственное назначение – развлекать читателя. Вопреки очевидным фактам этот взгляд господствовал в период деятельности великих писателей, который мы теперь называем викторианской эпохой, он живет и поныне. Пожалуй, возникновением своим эта теория обязана скорее читателям, нежели читательницам. Ее можно назвать теорией Усталого Гиганта. Читателя представляют как человека, обремененного заботами, изнемогающего от тяжких трудов. С десяти до четырех он не выходил из своей конторы, разве что часа на два в клуб, перекусить, или же играл в гольф, а может быть, он провел весь день в парламенте – заседал и голосовал в палате общин; удил рыбу, участвовал в жарких спорах по поводу какой-то статьи закона, писал проповедь или занимался еще чем-то столь же серьезным и важным – ведь вся жизнь человека обеспеченного состоит из тысячи подобных дел. Но вот наконец пришли желанные минуты отдыха, и Усталый Гигант берется за книгу. Не исключено, что он в дурном настроении – его обыграли в гольф, или леска запуталась в корягах, или падают самые надежные акции, или днем, когда он выступал в суде, судья, страдающий болезнью желудка, был с ним крайне резок. Ему хочется забыть о жизненных невзгодах. Он хочет рассеяться. Он ждет, чтобы его подбодрили и утешили, он ищет в книге развлечения – в первую очередь развлечения. Ему не нужны ни мысли, ни факты, ни тем более проблемы. Он жаждет унестись мечтой в призрачный мир, где героем будет он сам и где перед ним предстанут красочные, светлые и радостные видения: всадники и скакуны, наряды из кружев, принцессы, которых спасают, получая в награду любовь. Он хочет, чтобы ему нарисовали забавные трущобы и веселых нищих, чудаков-рыболовов и скрашивающие нашу жизнь благие порывы. Ему нужна романтика, но без присущих ей опасностей, и юмор, но без тени иронии, и он считает, что прямой долг писателя – поставлять ему подобное чтиво, этакую сладкую водицу».