Элеонора Мандалян - Краплёная

• Название: Краплёная
• Автор: Элеонора Мандалян
• Жанр: Остросюжетные любовные романы

Данная книга – своего рода психологический женский роман с криминальным уклоном. История очень некрасивой от рождения женщины, озлобленной на весь мир, одинокой, всеми отверженной и несчастной, но достаточно умной и амбициозной. По натуре она мстительна и не умеет прощать обид. «Крапленой» презрительно окрестил ее босс, заметив однажды у нее на груди ромбовидное родимое пятно, похожее на бубновую масть. Психологизм романа в трансформации личности героини – от персонажа однозначно несимпатичного во всех отношениях к самодостаточной, уверенной в себе женщине, освобождающей душу от оков зла и раскрывающей ее для любви и радости жизни. Ее хирургически преображенная внешность – всего лишь рычаг для пробуждения глубоко запрятанных сокровищ души.

---

– Марик, – сказала она, смущаясь и в то же время настойчиво. – Мы живем с тобой на одной улице. Ты проводишь меня после вечеринки? А то я боюсь возвращаться одна.

Он замешкался ненадолго и нехотя сказал:

– Ладно. Если больше некому…

Они танцевали молча. Он думал о своем, скорее всего об Аделине, которую тут же пригласил кто-то другой. Катя же упивалась счастливыми мгновениями его близости, мечтая лишь о том, чтобы это танго никогда не кончилось. Прикрыв глаза, она вся ушла в ощущения, ловя на щеке его дыхание, тепло его ладоней на своей спине. Поскольку он был сутулый, а она плоская, их тела практически не соприкасались, разве что коленки, да плечи. Но и этого ей было более чем достаточно. Она представляла, что они не танцуют, а обнимаются где-нибудь в парке, под прикрытием ночи.

Молитвы не помогли, музыка смолкла, и Марик, отбыв повинность, поспешил снова приклеиться к своей еврейке. Но Катя уже не с такой ненавистью смотрела на соперницу. Она ликовала. «Трепитесь, сколько влезет. Ты, девочка, вернешься домой через площадку, а мы отправимся гулять вдвоем по ночным улицам. Тогда посмотрим, чья возьмет.»

Катя с нетерпением ждала окончания вечеринки, ждала, когда все, наконец, начнут расходиться. Квартира Любы уже наполовину опустела, а Марк по-прежнему не отходил от ее соседки. Не выдержав, Катя сказала:

– Марик! Ну мы идем? Поздно уже. Я жду тебя.

– Ждешь? Меня?!. – рассеянно переспросил он. – Ой, извини, совсем забыл. Да, да, я сейчас.

Они разговаривали еще с четверть часа. Наконец, записав на клочке бумаги номер телефона Аделины, он подошел к Кате:

– Пошли.

Они остались наконец одни, только он и она. Ночь стояла холодная, ветренная. Но Кате было жарко, жарко от того, что рядом шел Марик. Ветер, порывами дувший в спину, бил волосами по глазам, нервировал. «Если я сейчас не поговорю с ним, я не поговорю никогда, – решила Катя. – Следующего такого случая может просто не представиться. И он, чего доброго, женится на этой еврейке.»

– Марик… – отважилась начать она. – Я все время думаю о тебе.

– Думаешь обо мне?! – удивился он. – С чего это?

– А ты не догадываешься?… С тех пор, как мы кончили школу и перестали каждый день видеться в классе, я по тебе ужасно скучаю.

Он скосил на нее из-под очков глаз-уголек:

– Хохмачка!

– Почему? – Она остановилась, привалясь спиной к стволу дерева. – Неужели ты так ничего и не заметил?

– А что я должен был заметить?

– Да то, что я давно люблю тебя! Еще с восьмого класса, – выпалила Катя, заливаясь краской. – Мне казалось, что ты… тоже неравнодушен ко мне.

С трудом подавив желание фыркнуть, он взял себя в руки и со всей серьезностью, на какую был способен, произнес:

– Прости, Катя, но я не люблю тебя.

– Понимаю. Ты влюбился в Аделину.

– Причем тут она? – Он начинал раздражаться.

– А если не причем, могу я попросить тебя об одной вещи?

– Ну?

– Поцелуй меня.

– Что!?. – опешил он.

– Поцелуй. Ну что тебе стоит. Меня никто никогда еще не целовал. Я хочу, чтобы ты был первым, Марик. Я столько об этом мечтала. Всего один разочек.

– Слушай, Сократ, я же сказал, что не люблю тебя. А разве можно целоваться, не любя.

– Это все потому, что я некрасивая?

– Где твой подъезд? Пойдем, я доведу тебя, а то мне самому уже домой пора.

Катя ухватила двумя руками его за воротник и рывком притянула к себе:

– Пока не поцелуешь, не уйду, – упрямо заявила она.

Запыхтев от возмущения, как чайник на плите, он сорвал с себя ее руки, вместе с парой пуговиц. От его сдержанности и воспитанности не осталось и следа.

– Да чего ты ко мне привязалась! Лучше в зеркало посмотрись. Гибрид швабры с метлой.

Размахнувшись, Катя влепила ему увесистую пощечину, отчего на его бледной щеке ярко заалел след ее пятерни. Марк сжал кулаки, но усилием воли подавил в себе вспышку негодования и, развернувшись на каблуках, быстро зашагал прочь от нее.

Добежав до своего подъезда, Катя ворвалась в лифт и нажала на кнопку последнего этажа. Не дав кабине достигнуть цели, она остановила ее между этажами, опустилась на грязный, бог знает чем залитый пол и громко, в голос разрыдалась. Успокоив таким образом свои нервы, она вернулась домой. Мать, поджидавшая ее, ничего не заметила.

ГЛАВА ВТОРАЯ

Второй раз это случилось с ней уже в МГУ, куда она перевелась из воронежского института, чтобы быть подальше от матери, ее постоянных упреков и наставлений. Когда все слезы по Марику были выплаканы и вся злость израсходована, она снова влюбилась. На сей раз – в преподавателя французского, ясноглазого шатена с атлетической фигурой и сочным баритоном, который действовал на нее, как Каа на бандерлогов. Он был лет на десять старше, что не имело никакого значения. Он был женат. Но и это не могло ее остановить. Причем тут жена и возраст, когда вступают в силу чувства и страсть.

Катя училась на факультете Иностранных языков и, благодаря своему новому увлечению, за короткий срок стала на его кафедре студенткой № 1. «Пал Палыч» (про себя она звала его Павлушей) не уставал нахваливать свою лучшую ученицу, ставя ее в пример нерадивым, не слишком расторопным, не слишком усердным студентам. Катя, не привыкшая к похвалам и лидерству, таяла от удовольствия и лезла из кожи вон, чтобы оправдать эксклюзивное отношение своего кумира. Она готова была поверить, что знания и ум способны компенсировать мужчине отсутствие в женщине внешней привлекательности. Любви со стороны однокурсников это ей не прибавляло, но не уважать ее, не считаться с ней они, естественно, не могли. Как ни как первая ученица.

Жила Катя теперь в университетском общежитии – вчетвером в одной комнате: с Гюзелью, Ануш и Фатимой. Такая компания ее более чем устраивала. У девушек были свои, узко национальные стандарты красоты. Одной все русские казались недостаточно большеглазыми, другой – лишенными осанистости и форм, третьей – сочности красок и крылатого полета бровей. Но, в силу своего процентного меньшинства на чужой территории, все трое, не сговариваясь, воздерживались обсуждать вслух достоинства и недостатки местных «красавиц» (без кавычек они этого слова здесь просто не употребили б). По той же причине не допускали они некорректных замечаний и выпадов в адрес Кати, как представительницы великой нации, что давало ей возможность временами даже забывать о своей природной обделенности. Более того, она снова позволила себе помечтать о разделенной любви, о свиданиях в городском парке, о тайных рукопожатиях во тьме театрального бельэтажа и даже о его шелковисто-волосатой груди, на которой она, притомившись от любовных услад, уютно прикорнула. А что грудь у него была волосатой, ей удалось подглядеть в щелочку под растегнувшейся пуговицей его сорочки.

Катя знала наизусть расписание Павлуши – по каким дням, в какое время он подъезжает к зданию Университета, каким лифтом пользуется, каким коридором ходит, у какого окна курит, в какое время отправляется в столовую и что заказывает себе на обед. Однажды она тайком совершила вместе с ним весь его путь до дома, сменив автобус, две ветки метро и тролейбус. И на протяжении целого часа пути умудрилась ни разу не попасться ему на глаза. Но поскольку к пустым мечтательницам и девицам робкого десятка Катя себя не причисляла, она решила действовать.

Подкараулив как-то Павла Павловича после лекций, она подошла к нему в коридоре.

– А-а, гордость моего курса! – улыбнулся ясноглазый кумир. – Что вы тут так поздно делаете?

– Жду вас.

– Вот как? Что-нибудь случилось?

– Пал Палыч, у меня к вам просьба. – Она пошла рядом, подождала, пока он вызовет лифт, и следом шагнула в кабину.

– Я весь внимание, Екатерина. – Вид у него был утомленный. Ему меньше всего хотелось сейчас выслушивать чьи бы то ни было просьбы. Его ждала любимая жена и вкусный ужин, а до дома было еще так далеко.

– Мне предлагают по окончании университета работу за границей, – начала Катя.

– Так это же замечательно, – полурассеянно откликнулся он.

– Но я боюсь, что моего знания французского будет недостаточно. Мне хотелось бы позаниматься более углубленно.

– И за чем же дело стало?

– Одной мне с этой задачей не справиться. Пал Палыч, пожалуйста, позанимайтесь со мной дополнительно.

– Ну какие могут быть проблемы. Учить вас – одно удовольствие. Только вот со временем у меня не очень…

– Я согласна на любые условия, – поспешила заверить его Катя. – Вы только выкроите для меня часок-другой. Я так буду вам благодарна.

– Хорошо, Катя. Я проверю свое расписание и если найду «окошко», дам вам знать.

Он сказал «Катя»! Не «Погодина», не «Екатерина», а интимно: Катя! Поймав его руку, она порывисто прижала ее к своей впалой груди.

– Спасибо вам, Пал Палыч! Огромное спасибо!

Неделей позже они приступили к дополнительным занятиям, находя каждый раз для этой цели пустую аудиторию. Катя блаженствовала. Целый час они сидели друг против друга, глаза в глаза. Ни на кого другого он не отвлекался, ни на кого другого не смотрел, потому как смотреть было больше не на кого. И в целом мире существовали только он и она. Иногда они затевали беседы на отвлеченные темы на французском языке. Он был с ней неизменно вежлив, приветлив и доброжелателен, что изливалось бальзамом на промерзшее сердце Кати. Она не ходила теперь, а летала, парила над землей, прокручивая в памяти проведенные с ним бесценные минуты, предвкушая следующие встречи. Их занятия она иначе и не расценивала, кроме как встречи наедине. То были счастливейшие отрезки жизни, когда он безраздельно принадлежал только ей, ей одной.