Юрий Михайлов - Нераскрытое преступление 1984 года

• Название: Нераскрытое преступление 1984 года
• Автор: Юрий Михайлов
• Жанр: Русское современное

Повесть «Нераскрытое преступление 1984 года» пролежала в столе 30 лет… Не хотели печатать, тогда подобного в стране не могло быть по определению. Намекали: надо переписать, большие люди – слишком узнаваемы. В 90-е годы прошлого столетия – уже никого не удивишь такой смешной коррупцией, о которой говорится в повести. Бесспорно и то, что у молодого журналиста маловато жизненного опыта… И всё-таки одно, главное, в повести бесспорно: она правдивая, почти документальная.

---

Нераскрытое преступление 1984 года Юрий Михайлов

© Юрий Михайлов, 2016

ISBN 978-5-4483-2909-8

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Глава первая

Вот и все. Отстучала земля по крышке гроба, обитого красным бархатом. Я схоронил школьного друга Гену Петрова. Его жена, Таня, не плакала, смотрела сухими глазами. Маму Геннадия, тетю Дусю, отнесли в автобус, потом ее забрала «Скорая помощь».

Я отошел к старой искривленной сосне, от которой начиналась аллея. По ней бегал маленький визжащий поросенок, сбежавший из сарая сторожа. В толпе милицейская форма выделялась на фоне гражданских пальто и плащей. Было много одноклассников. Они кивали, поднимали руки для приветствия. Молчали. Думали, что еще успеем поговорить позже, не сейчас.

Раздражал лысый полковник в позолоченных погонах и очках. Он покрикивал на почетный караул, расчищал дорогу генералу, вышедшему из машины, что-то шептал ему на ухо. Другой полковник, седой, коренастый, неподвижно стоял у края могилы. Прощаясь, он крепко поцеловал Геннадия в черные губы. В морге Гену старательно загримировали. Правый глаз и большая часть лба были перевязаны бинтом, от чего он походил на раненого солдата.

Подошел седой полковник, молчавший во время панихиды, повертел в руках очки с толстыми стеклами, сунул их в карман и сказал:

– Нелепость, – долго молчал, – мне докладывали, вы друг Геннадия Николаевича. Вам могу сказать, почему все так произошло…

– Что все? – перебил я его.

– Нелепость вся эта… Приходите завтра в райотдел. Уголок памяти капитана Петрова сделаем. Слова нужны будут. Бумагу поможете составить…

Я молчал.

– Понимаю. Мертвому ему ни к чему…

– Полковник Кузьмин! – я вздрогнул от резкого голоса. – Надеюсь, на поминках не будете отмалчиваться? Это поручение отдела по политико-воспитательной работе УВД, наконец… – лысый полковник не успел договорить.

– Да, Фетров. Отмалчиваться не буду. Я – к генералу, – бросил Кузьмин на ходу.

– Старость, – сказал Фетров. Он смотрел на меня через запотевшие очки. Снял их, достал из записной книжки лайковую тряпочку и тщательно протер стекла. – Как столица? – спросил. – Читали ваши опусы. Крепко сбито. Завидую. Сам когда-то грешил, был редактором одного издания, правда, милицейского. А вот сейчас отдел городского управления возглавляю… Сколько бесед провел с капитаном Петровым. Строптив был, покойник, неуживчив. Хлопот с ним… Как-то привел ко мне на квартиру семью патрульного сержанта. Вот, говорит, будет у вас жить. Я не сдержался, виноват, рявкнул, скомандовал им «кругом» и «марш». Он попросил сержанта, а у того малыш на руках, подождать у подъезда. А мне говорит: «Слово надо держать!» Как дитя, право дело. Ведь не буду я объяснять ему, что обещанную квартиру присмотрел наш главный кадровик из управления. Между прочим, ветеран войны… А вы надолго? – без перехода спросил он, увидев, что к нам направляется первый секретарь обкома комсомола Светлана Абалкина, моя однокурсница по институту.

– Доброго здоровьечка, Светлана Аполлинарьевна, – поприветствовал Фетров, вскинув руку к фуражке.

– Поедем со мной, – сказала она мне.

– Куда?

– Надо. Поговорить хочу, – и, не дожидаясь ответа, пошла к стоянке автомашин.

В машине молча смотрели друг на друга. Светлана сказала:

– Ты мало изменился…

– Как твои дела?

– Что мои? Старая дева. Некогда мужа подобрать… А ты как?

Я пожал плечами.

– Помоги разобраться. Ты – школьный товарищ Геннадия. Твой интерес здесь оправдан. Как все глупо получилось!

– Что все? – задал я тот же вопрос, что и старому полковнику.

– Зачем я пошла на поводу у Петрова? Отпустила его в милицию. Ведь он же совсем неподготовленным был.

– Свет, тысячи людей идут в органы МВД. И ничего. Осваиваются. Делают конкретное дело…

– Но он-то шел как виноватый. Ты думаешь, я не знаю, что он влезал в самое пекло. Все знаю. Кое-кто хотел бы представить его не в том свете…

А в каком свете, думал я, можно представить Генашу Петрова? Он всегда был для меня в чистом свете. Второй день ношу в кармане телеграмму: «Погиб Генаша. Похороны субботу» и второй день не могу поверить в случившееся.

…Прочитал телеграмму, бросился к телефону. Частые гудки сменялись длинными, абонент молчал. Позвонил жене:

– Я сегодня уеду…

– Опять что-нибудь? – сказала она, – возьми сына из садика…

– Дня на три. Может быть, больше.

– А что сказать детям?

– Скажи: у папы погиб друг, уехал его хоронить… – то, что говорила жена, я уже не слышал.

«Жигули» завелись сразу. Бензина, думаю, хватит, чтобы заправиться основательно уже на выезде из города. Телеграмма лежала в кармане. Я несколько раз пытался достать ее, но в последний момент передумывал. Подъехал к редакции, поднялся на шестой этаж, не дожидаясь вечно занятого лифта.

– Редактор не приходил? – спросил секретаршу. – У меня друг погиб. Предупреди Виктора, что я уехал. В понедельник – буду. Если что, позвоню.

– Напиши записку…

Сбежал по лестнице. Думал: что-то я не доделал. Нет, что-то я не то, не так делаю. Я не верил телеграмме. Надо остановиться. Потом. В машине.

За город выбирался долго. На кольцевой дороге заправил бак и, наконец, вырвался на загородное шоссе. Я все время думал о Геннадии. Последний раз мы виделись несколько лет назад. Прилетел я с Севера, где работал в газете, перед самым Новым годом. Был вечер: таксист ворчал, одинаковых домов на бывшей окраине с традиционным названием «Сортировочная» настроили много, а дороги остались старыми, с колдобинами и колеями от тяжелых «МАЗ"ов.

Дверь открыла молодая женщина. Из квартиры доносились детские голоса, бас дяди Коли, отца Геннадия.

Разглядел миловидное лицо Татьяны. Рот по-детски чуточку приоткрыт, в черных глазах что-то домашнее.

– Вы – Таня!

– Да…

– Я – Андрей. С Севера…

– Генаша, это Андрей!

Он крепко обнял меня:

– Ну-ка, выйди на свет, – и вытащил меня в большую комнату.

На диване сидели отец и мать. Из-под большого стола высовывались две русые головки – сыновья. Татьяна прошла на кухню, загремела посудой.

Друг мой возмужал, а, может, и постарел. Волосы поредели, большие залысины делали его намного старше. Во рту блестело золото. Говорил он с паузами, медленно. Голубые глаза – вот что осталось без изменения.

Институт Геннадию пришлось заканчивать вечерний: как-то вдруг сразу сдал отец, ушел на пенсию по инвалидности. Он устроил сына в свою бригаду на текстильную фабрику, учеником печатника. Любил говорить: «Сын в меня пошел, продолжает мое дело».

Дядю Колю, крупного, костистого мужика, на текстильной фабрике любили. Он всю жизнь проработал в печатном цехе, исключая четыре года войны. Тетя Дуся, маленькая, беленькая, доходила мужу до подмышек, была словоохотлива. Прямо из деревни пришла в областную газету курьером, доработала до пенсии, и вот уже который год – вахтер редакции. Это она в свое время посоветовала мне поработать в газете курьером, раз есть тяга к писанию. Мы с год виделись почти ежедневно, когда вечерами я приносил корректуру. Она надевала очки, просматривала полосы и, если находила мою заметку, то радовалась, наверное, больше, чем я.

Когда Генка стал работать, мы виделись реже. Потом я учился, служил в армии. Мы писали друг другу письма, вспоминали наших друзей. А когда я уехал на Север, встречались совсем редко. Но я знал о нем, кажется, все. Были у меня новые друзья, женился, мотался по городам и стойбищам оленеводов, а о Генке помнил всегда. Его письмам радовался искренне, отвечал ему длинными посланиями.

И вот я снова вижу все его семейство. Разговор повел дядя Коля:

– А что, Андрей, про Китай слыхать?

Мать толкает мужа в бок, смеется, прикрыв рот маленькой ладошкой:

– Чай, с дороги человек…

– Он редактор сейчас. Должон знать!

– Потом, батя, все потом, – говорит Генка. – У тебя есть что-нибудь? – он сжимает кулак с двумя оттопыренными пальцами.

– Ха-ха-ох-ох! – смеется отец. – Была. Да мать вот березовых почек туда набросала. Отравила отраву! – и опять смеется.

– Эх, лекари-пекари. Сроду в доме нет запасу, – говорит Генка и начинает лихорадочно одеваться.

– А тебе и не положено в доме иметь, – ерничает отец. – Ты теперь сам людей воспитываешь…

– Ну, ты даешь, батя… – отмахивается сын.

– Ночь на дворе, – говорит уже серьезно отец. – А Андрей устал с дороги.

Пьем чай с вареньем, беседуем. Дотошно выспросив все о моем житье-бытье, родители Гены вдруг разом поднялись, стали укладываться спать в своей комнате. Татьяна уже с полчаса возилась с двойняшками, кто из них Андрей, а кто Саша, я так и не научился различать. Приятно было услышать, что первенького, появившегося на свет малыша, назвали как и меня – Андреем.