Аркадий Макаров - Буча. Автобиографические записки

• Название: Буча. Автобиографические записки
• Автор: Аркадий Макаров
• Жанр: Русское современное

Попавший по недоразумению работать в СПТУ молодой инженер неожиданно столкнулся с жёсткими приёмами педагогики того времени. Весёлые и озорные истории сопровождали начинающего мастера производственного обучения с первых дней его работы и явились содержанием этих записок, из которых ясно проглядываются изъяны советской профессиональной школы.

---

Буча Автобиографические записки Аркадий Васильевич Макаров

А в нашей буче, молодой, кипучей, —

и того лучше.

Поэма «Хорошо!» Вл. Маяковский

© Аркадий Васильевич Макаров, 2016

ISBN 978-5-4483-4505-0

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Чукча

Работать в тамбовское восьмое строительное производственно-техническое училище, сокращённо СПТУ-8, я попал по недоразумению.

Сначала, после окончания института я трудился прорабом в ПМК-7, седьмая передвижная механизированная колонна. Слово «трудился» мало подходит для этой должности предводителя «варягов» в колхозных хозяйствах области. Хотя, какой из меня предводитель?

Настоящим и действительным предводителем и атаманом в ту золотую пору был у нас начальник ПМК Завьялов Лев Давыдович. Вот был предводитель, так предводитель! Атаманил, невзирая на уголовный кодекс. Его задача была одна – приехать на шикарной чёрной «Волге», покрыть матом бригаду монтажников со мной вместе, потом нырнуть в правление колхоза, для которого мы монтировали зернохранилище, выползти оттуда никаким, забраться раком в машину, и, погоняя шофёра, убраться восвояси.

Однажды, после такого заезда, вползая в легковушку, он обронил из кармана пухлую пачку денег и умчался.

Мы, чтобы не попасться на глаза нашему атаману, в это время прятались в одном из огромных стальных стаканов – заготовки для монтажа башен.

Удивлению и радости не было конца – вот он коммунизм на лицо, какой! Яркие сторублёвки, шутя и играя, загонял ветер запросто в гущу спелой пшеницы.

Хватило и на известную нужду монтажников и на, вечно ворчливых от безденежья, жён.

Долго потом искали, в уже скошенном поле, хотя бы листик – пустая стерня только колола руки.

Лев Давыдович о деньгах так и не вспомнил. Этого добра у него всегда хватало.

Деньги он носил во всех карманах. Бывало, полезет закурить, а вместе с пачкой сигарет в ладони оказывается или «стольник», или четвертная.

Страна, в то застойное время, на колхозы не скупилась. Металл – прокат любого профиля: балки, трубы, дефицитное в личных хозяйствах кровельное железо – всё шло валом.

– Так! – вызывает меня Лев Давыдович в конце месяца, и подаёт бумажку, – Включи в затраты сверх сметы то-то и то-то!

– Лев Давыдович, я уже процентовку подписал! Всё – согласно сметы!

– На, вот тебе! – достаёт из кармана радужный веер денег, – Купи главному инженеру колхоза пару бутылок коньяка, да не скупись! Купи армянского! Пару плиток шоколада, того, настоящего, горького. Лимончиков прихвати и топай! Я с ним договорился. А процентовку перепиши заново. Включи туда сверхнормативные затраты. Он подпишет. Остаток денег возьми себе. Жене подарок сделай. Ты, я слышал, женился недавно. Жена, говорят, красивая. Познакомь как-нибудь, ладно?!

И ты идёшь униженный и оскорблённый делать приписки, гнать фуфло, если хочешь работать.

Пришёл домой, рассказал жене. А жена общественница, студентка ещё. Прямая, как не знаю кто.

– Уходи! Увольняйся, пока тебя не посадили! Если не уволишься, сама пойду в ОБХСС и заявлю, чтобы тебя огородить от тюрьмы. Уходи с работы!

Что делать? Написал заявление по собственному желанию. Зашёл в кабинет. Лев Давыдович с трубкой возле уха за столом. Кивает мне по-свойски: садись, мол.

В трубке разговор долгий. Лев Давыдович морщиться. Кому-то говорит: «Всё! Всё, всё!» И ко мне:

– Чего тебе?

Я подаю ему заявление и деньги. Он вопросительно смотрит на бумагу:

– Что, мало дал? – и лезет в карман.

– Лев Давыдович, трус не играет в хоккей!

– А, понимаю, понимаю! Так бы и сказал…

– Вот и говорю!

Быстрый кудреватый росчерк. Пододвигает бумагу и деньги в мою сторону.

Беру заявление, а деньги оставляю на столе.

– Забирай башли! Они твои! Это тебе заместо перерасчёта.

– Тут многовато будет…

– Бери, бери! Я тебе в этом месяце прогулы поставлю, чтобы кадровик не мучил. Вот тебе и расчёт за просчёт!

Что ни говори, а человек был наш предводитель! И с юмором.

Уволился. А места хлебного жалко. Куда пойти? Снова к ребятам сварщиком? Неудобно как-то. Скажут, не смог инженером работать… В «Союзпроммонтаж» податься… Там всегда вакансии. Но на монтаже и прорабом не сладко. Вечные командировки и переезды по всей стране, а у меня жена студентка…

Уткнулся глазами в наш исследовательский институт резиновой промышленности, где правдами и неправдами сочинял диплом по производству и вулканизации автомобильных шин. Диплом защитил на «ура!» Может, вспомнят заслуги? Возьмут… Буду сидеть под крышей, в тишине…

Кадровик там строгий, из бывших военных, Петром Алексеевичем величают, как нашего первого императора.

Помялся возле двери. Кашлянул в кулак. Постучал в дымчатое и тусклое стекло кабинета. Тихо. Приоткрыл дверь. Сам Пётр Алексеевич, скрестив на груди руки, что-то внимательно высматривает в окне. Ну, точь в точь, как тот император перед прорубленным окном в Европу.

– Разрешите?

– Разрешаю! – говорит, не оборачиваясь, и всё продолжает смотреть в окно.

Я молча мнусь у двери.

– Нету! – говорит Пётр Алексеевич.

Я никак не пойму, чего такого «нету», и осматриваюсь вокруг себя.

– Не ищи! Места для тебя у нас нет.

– Пётр Алексеевич, а как вы догадались, что я работу ищу?

– Ты ж ко мне не покурить пришёл. Я смотрю, ты за дверью уж очень робко топчешься. Ну, думаю, ещё один студент место ищет.

Я в растерянности оглянулся на дверь. Весь коридор – в стекле, как на ладони. Двери с обратной стороны зеркальные, а из кабинета всё видно: кто голову над чертежами ломает, а кто в курилке пропадает – вот она и прогрессивка в конце месяца!

– Иди, давай! Нам настоящие инженеры нужны, а не статисты!

Мне стало так неудобно и стыдно за свою самоуверенность, что я быстро выскользнул за дверь в надежде, что никто не узнает о моей попытке, прислониться к людям науки, где ценятся творческие личности, которые на «ты» с математикой и физикой. А у меня по высшей математике стоит длинный, и то внатяжку, похабный «уд»…

Вылетаю на улицу, и – вот она, удача! Перед институтом на лавочке сидит и мирно курит короткую изогнутую трубку наш преподаватель на курсе по основам взаимозаменяемости.

– Здравствуйте, Алитет Демианович!

Интересный человек, настоящий гениальный чукча, неизвестно какими судьбами попавший на серединную чернозёмную Россию. Его настоящее имя было – Алелекэ-кай. Приставка «кай», говорит о принадлежности к известному мужскому роду китобоев-охотников. Но, студенты его называли проще – Алитет. «Алитет в горы не уйдёт, но зачётка под рукой – всегда лучше!» – говорили студенты и протягивали синий складень, где всегда можно надеяться на твёрдую тройку. «Основы взаимозаменяемости», предмет мудрый, но муторный. Сколько ни учи, а на зачётах всегда споткнёшься. Вот тогда-то и выручает Алитет Демианович, Демьянович по-русски.

Знаменитый человек, этот Алелекэ-кай! О нём по институту ходили легенды. Чукча – и математик! Да ещё какой! С одной логарифмической линейкой в нашем НИИ химического машиностроения любые несущие конструкции и узлы рассчитывал. За что его, несмотря на болезненную слабость, держали сверх штата. Вроде, как почасовика. И в нашем учебном заведении он тоже был почасовиком. Попала шлея под хвост, запил мужик, – а он у нас по штату не числится!

Сам-то он стеснялся своей слабости, но иногда горько отшучивался: мол, вот она, колониальная зависимость что делает! Боялся своей, как у всех северных народов, генетической предрасположенности. С нами, вечерниками, он держался запросто. Иногда можно было его увидеть и в наших шумных компаниях за празднованием какого-нибудь случая. Человек он был сравнительно молодой и пользовался, невзирая на слабость, вниманием одиноких «студенток-очаровашек», которым его болезнь не мешала, а даже помогала расслабиться и окунуться в соблазн.

Такой он был человек…

Товарищеские чувства связывали и меня с ним. Было дело и ночной город копытили вместе подстёгнутые весёлым наездником-хмелем.

– Здорово, студент, здорово! – пододвинулся на скамейке высвободив мне место. – Присаживайся. В чём проблема?

– А! – махнул я рукой и полез за сигаретами.

– Что, с Петром Алексеевичем общий язык не нашёл?

– В разных мы с ним категориях, Алитет Демианович?

– Сколько раз говорить, что я не Алитет! Меня зовут Алелекэ-кай. Зови лучше просто, по-русски – Демьяныч. И – все дела! С работой проблемы?

– Ворьё кругом! Под монастырь чуть не подвели в ПМК. Там у нас такой жучила, что пробы негде ставить! «Вот они, деньги!| – говорит, – бери, сколько рука захватит!» А у меня хватательный инстинкт отсутствует, – обернулся я к чукче, показывая раскрытую ладонь, что она плохо сжимается в горсть.