Борис Акунин - Между Европой и Азией. История Российского государства. Семнадцатый век (адаптирована под iPad)

• Название: Между Европой и Азией. История Российского государства. Семнадцатый век (адаптирована под iPad)
• Автор: Борис Акунин
• Жанр: История
• Год: 2016
• ISBN: 978-5-17-082554-7

Семнадцатый век представляется каким-то потерянным временем, когда страна топталась на месте, но в истории Российского государства этот отрезок занимает совершенно особое место, где спрессованы и «минуты роковые», и целые десятилетия неспешного развития. Наиболее тугим узлом этой эпохи является Смута. Это поистине страшное и захватывающее зрелище – сопоставимый по масштабу кризис в России повторится лишь триста лет спустя, в начале XX века. Там же, в семнадцатом веке, нужно искать корни некоторых острых проблем, которые остаются нерешенными и поныне.

Книга «Между Европой и Азией» посвящена истории третьего по счету российского государства, возникшего в результате Смуты и просуществовавшего меньше столетия – вплоть до новой модификации.

Эта версия книги подготовлена специально для чтения на iPad.

---

Всего через неделю после воцарения Василия чуть не свергли. В Кремль ворвалась толпа недовольных. Шуйский говорил боярам, плача и отдавая скипетр, что он готов уйти и пусть они выбирают царем, кого захотят.

В тот день толпу кое-как успокоили, но власть «боярского царя» всё время висела на волоске. По словам Костомарова, «природная неспособность сделала его [Шуйского] самым жалким лицом, когда-либо сидевшим на московском престоле».

Призрак Самозванца

Если уж Шуйский с трудом удерживался в собственной столице, то на периферии разброд и шатание были почти повсеместными. Отдаленные города и целые области – Тверь, Новгородчина и Псковщина, Тула, Рязань, Астрахань и Заволжье – отказывались признавать нового царя, веря, что Дмитрий жив.

Хуже всего дела обстояли на юго-западе – в местах, откуда два года назад Самозванец начал наступление на Москву. Этот очаг смуты Шуйский устроил собственными руками: желая избавиться от соратника Лжедмитрия князя Григория Шаховского, царь назначил ненадежного человека воеводой в тот самый Путивль, где была жива добрая память о «природном царевиче».

В Путивле Шаховской сразу же объявил, что настоящий царь жив и бежал в Польшу. Весь Северский край немедленно встал за Дмитрия.

И очень скоро Дмитрий нашелся. Стало известно, что спасшийся от убийц государь скрывается в Самборе у своей тещи, пани Мнишек. Выяснились и подробности. Якобы у царя был двойник, некто Барковский, которого заговорщики и умертвили, а Дмитрий благополучно избежал опасности. Правда, беглец вел себя загадочно: никому кроме тещи не показывался и ехать в Путивль не спешил.

Для потомков личность самборского затворника тайны не составляет. Это был тот самый Михайла Молчанов, который в мае прошлого года участвовал в убийстве юного Федора Годунова и после этого вошел в фавор к Дмитрию. Он не занимал видных должностей, но, по слухам, бражничал и распутничал с молодым царем. После переворота Молчанов сбежал и добрался до Самбора, где, видимо, и уговорил пани Мнишек поддержать его авантюру. Вероятно, он обещал воеводше, муж и дочь которой находились в московском заточении, что таким образом сумеет вызволить пленников.

Известно, что между Молчановым и Шаховским велась переписка. Шаховской требовал поскорее предъявить «царя Дмитрия», а Молчанов, нисколько не похожий на убитого, боялся высунуть нос из своих покоев: вокруг было слишком много людей, лично знавших Самозванца.

Возникла странная ситуация. Очень многие и в России, и в Польше ждали Дмитрия и готовились его поддержать в борьбе с Шуйским. Дмитрий рассылал повсюду свои грамоты, скрепленные царской печатью (говорят, что Молчанов при бегстве похитил ее из Кремля), но сам не появлялся. Жило одно его имя, и оно было грозной силой, но этот призрак всё никак не материализовался.

Потребность в вожде была так велика, что в отсутствие «крупного самозванца» начали появляться мелкие, совсем уж нелепые. Фантастический успех Лжедмитрия многим вскружил голову. Нашлись лихие головы, сообразившие, что самозванство – хороший способ половить рыбу в мутной воде.

Самой крупной из афер такого рода была история «царевича Петра». Этот фантом зародился в среде самой дальней группы тогдашнего казачества – терского. Атаман Федька Бодырин с ватагой человек в триста сначала собирались на Каспий пограбить восточных купцов, но потом решили, что лучше «погулять» по Волге и русским землям: оно и ближе, и проще. А чтобы придать себе больше важности и заручиться поддержкой населения, хорошо бы тоже обзавестись каким-нибудь царевичем вроде Дмитрия.

Люди немудрящие, в династических тонкостях не разбирающиеся, казаки придумали царственного отпрыска, которого в природе никогда не бывало: некоего Петра, сына Федора Иоанновича, последнего «настоящего» государя. Легенду казаки изобрели диковинную, но понравившуюся простонародью своей сказочностью. Царица Ирина-де, страшась злого Годунова, объявила, что у нее родился не человеческий детеныш, а полуребенок-полумедвежонок, сама же велела царевича отдать в люди, где он рос сиротой, «пока не набрался разуму». По другой ходившей версии, мальчика подменили посторонней девочкой, которую Годунов вскоре уморил (царевна Федосья, умершая в младенчестве, действительно существовала).

На роль «царевича» назначили молодого казака Илейку, выгодно отличавшегося от своих товарищей тем, что он однажды побывал в Москве и хоть видел столицу собственными глазами. Для царевича, согласно легенде родившегося в 1591 году, Илейка был староват, но это никого не смущало, тем более что «Петра» не очень-то показывали народу. Достаточно было того, что есть какой-то царевич, вокруг которого можно объединиться.

Началась эта эпопея еще при жизни Дмитрия, и на первых порах казаки утверждали, что Петр идет на Москву, чтобы «пособить дяде». Когда же Дмитрия убили, Лже-Петр стал самостоятельной силой. В короткое время отряд удесятерился за счет добровольцев и превратился в серьезную военную силу, свободно бродившую по Волге и Дону.

Потом Григорий Шаховской, метавшийся в Путивле без кандидата в цари, позвал «племянника» к себе, и казацко-крестьянское войско Петра переместилось в сторону польской границы.

В дальнейшем на Руси появились и другие «царевичи», один причудливей другого: Август, Лаврентий, Савелий, Василий и так далее вплоть до «царевича Мартынки» и «царевича Ерошки». Как сказали бы в более поздние времена, «идея пошла в массы».

Организаторы самборской интриги понимали, что непрезентабельный Илейка-Петр для роли царя не годился, а взять нового Дмитрия было неоткуда, поэтому Молчанову пришла в голову здравая идея. Если для народа довольно одного призрака, то можно пока обойтись и без физического воплощения Дмитрия. Гораздо нужнее настоящий вождь, который был бы полномочным представителем «законного государя» и мог бы возглавить войско – ни Шаховской, ни тем более Молчанов настоящим боевым опытом не обладали.

Молчанов стал искать подходящего человека и вскоре нашел его.

Война Болотникова

Приглядываясь к разным людям, Молчанов встретился в Самборском замке с неким Иваном Болотниковым, который, по-видимому, произвел на интригана самое выгодное впечатление. Судя по всему, это и в самом деле был молодец хоть куда. Исаак Масса пишет: «Он был детина рослый и дюжий… удалец, отважен и храбр на войне». Прибавим к этому, что, судя по дальнейшему, Болотников обладал незаурядными лидерскими качествами (хоть, как мы увидим, и не был сильным полководцем).

Год рождения Ивана Болотникова, как и происхождение, неизвестны. В молодости он был сыном боярским или, может быть, боевым холопом при воеводе князе Андрее Телятевском. Потом вдруг оказался на юге, среди казаков. Вероятно, это произошло из-за великого голода, когда огромное количество лишних ртов были выставлены своими хозяевами за ворота. Но непохоже, что Болотников бежал из-за конфликта с господином – тот потом станет соратником своего бывшего челядинца.

Будучи казаком, Иван попал в плен к туркам и был гребцом на галере. После морского сражения его как христианина освободили венецианцы. В Самбор Болотников пришел пешком, возвращаясь из Италии на родину.

Одним словом, это был человек бывалый, много скитавшийся и воевавший.

Вот как сам он (в переложении Буссова) рассказывал о самборской встрече: «Какой-то молодой человек, примерно лет двадцати четырех или двадцати пяти позвал меня к себе, когда я из Венеции прибыл в Польшу, и рассказал мне, что он Дмитрий и что он ушел от мятежа и убийства, убит был вместо него один немец, который надел его платье. Он взял с меня присягу, что я буду ему верно служить… Истинный он или нет, я не могу сказать, ибо на престоле в Москве я его не видел. По рассказам он с виду точно такой, как тот, который сидел на престоле».

От «царя Дмитрия» Болотников получил шубу, саблю, тридцать золотых и грамоту, по которой он назначался «большим воеводой», то есть главнокомандующим. В этом качестве Болотников и прибыл в Путивль к Шаховскому.

Отодвинуть на вторые роли Илейку-Петра такому человеку было нетрудно, но к этому времени в повстанческом лагере возникли и другие лидеры, с которыми у Болотникова сложились непростые отношения.

Во-первых, это был уже знакомый нам Прокофий Ляпунов, в 1605 году устроивший мятеж под Кромами. Он возглавлял сильный отряд, в основном состоявший из рязанских дворян. Во-вторых, появился другой дворянский вождь – сын боярский Истома Пашков, предводитель тульского дворянства.

Вообще складывается впечатление, что восстание Болотникова было не «народной войной против крепостничества» или крестьянским бунтом, как утверждали некоторые, прежде всего советские историки, а в первую очередь движением дворянским. Именно дворяне, недовольные воцарением Василия Шуйского, составляли основную ударную силу повстанческой армии, а среди командиров было немало аристократов, в том числе и князья: Шаховской, Мосальский, Телятевский.