Михаил Шиловский - Первая мировая война 1914–1918 годов и Сибирь

• Название: Первая мировая война 1914–1918 годов и Сибирь
• Автор: Михаил Шиловский
• Жанр: История
• Год: 2016
• ISBN: 978-5-98901-180-3

В монографии предпринята попытка в постановочной форме рассмотреть следующие проблемы темы «Сибирь и Первая мировая война»: вклад сибиряков в военные действия; экономика; военная повседневность (раненые, инвалиды, семьи призванных, военнопленные, беженцы, организация помощи им); связь фронта и тыла; общественно-политическая и культурная жизнь региона.

Исследование предназначено для специалистов-историков, студентов и преподавателей истории вузов и школ, всех интересующихся историей Сибири начала ХХ века.

---

Ввиду ожесточенности боев и работы наших войск почти исключительно штыками потери немцев убитыми были огромны. В одну только последнюю ночь ими оставлено на месте боя свыше 1200 трупов.

Взятые в плен германские офицеры высказывали мнение, что они прямо не представляли себе, чтобы можно было атаковать с такой стремительностью, каковая была проявлена нашими стрелками“»[89].

Война 1914–1918 гг. подтвердила сформировавшееся в Русско-японскую войну 1904–1905 гг. устойчивое мнение о высоких боевых качествах воинов-сибиряков. «Я помню, – свидетельствовал А. В. Туркул, – как эти остроглазые и гордые бородачи ходили в атаку с иконами поверх шинелей, а иконы большие, почерневшие, дедовские. Из окопов другой норовит бабахать почаще, себя подбадривая, а куда бабахает – и не следит. Сибирский же стрелок бьет редко, да метко… Губительную меткость их огня и боевую выдержку отмечают, как известно, многие военные писатели, и среди них генерал Людендорф.

А своими победами перед другими солдатами сибирские бородачи были горды, что называется, до черта. Едва зайдет при них солдатский разговор, что такому-то полку дали георгиевские петлицы или что там снова прославилась гвардия, как сибиряк уже щурится презрительно и говорит с равнодушием: „Да брось ты про георгиевские петлицы… Гвардея тоже… Что гвардея, когда мы, сибирячки, с ашалонов Аршаву атаковали“»[90].

Бывшие алтайские крестьяне, ставшие матросами Е. Субботин и И. Черепанов, воевали в составе экипажа крейсера «Аскольд», входившего в состав Сибирской военной флотилии на Дальнем Востоке. С начала военных действий боевой корабль вошел в состав союзной эскадры (Англия, Япония, Россия) с целью поиска и уничтожения немецких рейдеров в Индийском океане. В этот период крейсер захватил немецкий пароход и уничтожил два небольших парусных судна. Осенью 1914 г. его направили в Средиземное море, где в составе англо-французской эскадры «Аскольд» участвовал в боевых действиях против Австро-Венгрии и Турции, в частности в Дарданелльской десантной операции[91].

Воевали не только взрослые мужики. В октябре 1915 г. в домой Новониколаевск приехали в краткосрочный отпуск пятнадцатилетние фронтовики Пантелеймон Каменев и Андрей Семенов, которые до войны были разносчиками телеграмм. Тайком от родителей на проходящем через город воинском эшелоне они уехали на фронт, где воевали в разведывательном подразделении. За боевые подвиги были представлены к награждению георгиевскими крестами[92]. Хотя «инородцы» в действующую армию в основной массе не призывались, некоторые из них пошли на фронт добровольцами. В частности, в мае 1915 г. из Якутска в действующую армию отправилось четыре якута-добровольца. В том же году ушел на фронт А. И. Говоров, сын известного якутского общественного деятеля И. С. Говорова. Он служил разведчиком, окончил школу прапорщиков, удостоился двух георгиевских крестов 2-й и 3-й степени[93].

С другой стороны, многие из призванных из сибирской глубинки не понимали причин конфликта и не воспринимали официальной версии его.

Офицер запаса, впоследствии выдающийся философ русского зарубежья, Ф. А. Степун так отзывался о своих подчиненных по батарее 12-й Сибирской артиллерийской бригады, формировавшейся осенью 1914 г. в Иркутске: «Однажды, будучи дежурным по бригаде, я разговорился у коновязи с группой „стариков“ – за уборкой лошадей солдаты-крестьяне невольно становились откровеннее. Вопросы сыпались один за другим: „И с чего это немец нам войну объявил, ваше благородие?“, „А далеко ли до немца ехать?“, „Крещенный ли немец народ или как турки, нехристи?“, „Может быть, они с того на рожон лезут, что жить им тесно, с хорошей жизни на штык не полезешь, так нельзя ли от них откупиться?“… В первом откровенном разговоре со своими батарейцами, я, к своему величайшему удивлению, заметил, что большинству из них война, правильная война, представлялась чем-то вроде крестового похода. Очевидно, такое представление поддерживалось в них, с одной стороны, церковною молитвою о благоверном императоре и «христолюбивом воинстве», а с другой – солдатскими песнями, связанными с воспоминаниями о турецких походах. Мое сообщение, что немцы христиане, а больше трети из них католики, то есть христиане, каждое воскресенье обязательно ходящие в церковь, крестящиеся в ней и становящиеся на колени, совершенно сбило моих собеседников с толку, так как явно не вязалось с их представлением о враге – турке и японце…

Нельзя сказать, чтобы сибирские крестьяне не были бы патриотами. Свою Россию они любили, и главное, крепко верили в ее мощь, но их своеобразный крестьянский патриотизм носил скорее хозяйственный, чем государственный характер. Сколько раз слышал я в Карпатах общесолдатское мнение: „Да зачем нам, ваше благородие, эту Галицию завоевывать, когда пахать неудобно“. Несмотря на такую гражданскую неподготовленность к войне, бригада воевала на славу»[94].

В силу целого комплекса причин (хронический дефицит боеприпасов, низкая обеспеченность по сравнению с противником вооружением, некомпетентность высшего командного состава) боевые действия сопровождались колоссальным потерями личного состава действующей армии. В частности, за год боевых действий (ноябрь 1914 – октябрь 1915 г.) 15-й Сибирский стрелковый полк потерял убитыми и умершими от ран 883 чел., ранеными и больными 3968, пропавшими без вести и попавшими в плен 4651 чел., всего 9517 чел. при штатной численности полка порядка 4 тыс. чел. Безвозвратные потери 29-го Сибирского стрелкового полка с 14 сентября 1914 г. по 20 июля 1917 г. составили 1208 убитых и умерших от ран, 4953 пропавших без вести. В 1917 г. несколько изменяются причины потерь. Согласно журналу военных действий 2-го Сибирского армейского корпуса с 24 января по 21 октября три дивизии соединения понесли следующие потери: расстреляно за отказ идти в атаку – 24 чел., 25 убито, 99 ранено и контужено, четверо перебежали к немцам[95].

Братская могила погибших в ходе газовой атаки немцев. 5-й Сибирский корпус. (Из коллекции Новосибирского краеведческого музея)

В кампаниях 1914–1915 гг. была уничтожена большая часть кадровых офицеров. К осени 1917 г. в полках только 4 % офицеров имели подготовку в объеме нормального военного училища, а остальные прошли ускоренный курс обучения или были произведены из солдат и унтер-офицеров. Примерно 80 % офицерского корпуса являлись выходцами из крестьян[96]. Всего за годы войны офицерами стали 220 тыс. чел., и, как верно подметил С. В. Волков, к 1917 г. офицерский корпус «практически соответствовал числу лиц, имевших какое-либо образование: все такие лица призывного возраста, годные по состоянию здоровья к военной службе, становились офицерами, то есть офицерские погоны носила почти вся молодая российская интеллигенция»[97]. Не случайно военный журналист Вс. Н. Иванов заметил: «А между тем уже и царская армия последнего периода была армией прапорщиков»[98]. В литературе утвердилось негативное отношение к ним, поскольку за три – четыре месяца обучения нельзя подготовить полноценного командира. Будущий атаман, а во время войны есаул, Г. М. Семенов квалифицировал их как «суррогат офицеров, который ни по своей подготовке, ни по воспитанию не подходил к предназначенной ему роли. Офицеры военного времени, т. е. офицеры поневоле, естественно, не могли иметь должного авторитета в глазах солдат, не имея сколь-нибудь удовлетворительных военных знаний. Многие из них вышли из среды революционно-настроенной русской общественности и свою роль понимали своеобразно, внедряя в головы подчиненной им массы освободительные идеи революционной догматики»[99].

В ходе войны представители различных групп офицерства, прежде всего кадровые и военного времени, постепенно осознавали необходимость радикального изменения ситуации в стране для достижения победы. Их кредо выразил сибиряк, подполковник А. Н. Пепеляев, заявивший: «…Моим знаменем на Германской войне было – победа и величие России. Для этого я не щадил своей жизни, но действительность оказалась иной; боевые полки бестолково гибли, таяли новые пополнения, армия не получала патронов и снарядов… Встал вопрос: кто виноват? Ответ один: бездарное правительство, не способное организовать оборону страны. Поэтому я, как большинство офицеров, спокойно встретил Февральскую революцию и отречение Николая Романова от престола»[100].

Таким образом, в 1917 г. подавляющая часть офицеров благожелательно встретила свержение самодержавия. Вообще события 1917 года можно назвать революцией прапорщиков. Так, из 54 офицеров – активных участников установления в Сибири советской власти в 1917 – начале 1918 г. (персоналии которых приводятся в монографии А. Н. Баталова) 37 (68,5 %) являлись прапорщиками[101]. Руководящий орган новой власти – Президиум Центросибири – состоял из 5 чел., в том числе двух солдат и двух прапорщиков (Р. П. Эйдеман и К. С. Кошкин).