Ярослав Шестак - Нет доступа. Повесть

• Название: Нет доступа. Повесть
• Автор: Ярослав Шестак
• Издательство: ЛитагентРидеро78ecf724-fc53-11e3-871d-0025905a0812
• Жанр: Триллер

Талантливая девушка Мария – супруга недалекого полицейского, который заботится, главным образом, о поддержании порядка на работе и в семье, не имея особых умственных запросов. Постоянный домашний надзор выматывает его жену, заставляя отправиться во все нелегкие… Что может выйти из такого союза и в чью сторону были направлены выстрелы из пистолета – далее на страницах повести…

---

Нет доступа Повесть Ярослав Шестак

© Ярослав Шестак, 2016

© Владимир Федоровых, дизайн обложки, 2016

ISBN 978-5-4483-3802-1

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Мария Морган была женой Питера в продолжение двух лет, когда он начал замечать некоторые странности, присущие его женской половине.

Начать хотя бы с огурцов. Как она их ела! Она брала дольку, клала в рот и беззвучно прожевывала. Беззвучно! Питер ставил такие эксперименты, загородившись ширмой у себя в комнате. Как ни медлительно он их надкусывал, треск стоял такой, словно по соседству рушили забор, да что там, три забора крушили в его голове! Это было подозрительно.

Однажды ночью, когда Мария спала крепким сном, Питер достал припасенный с вечера фонарик, открыл Марии рот и осветил ее бесшумные жернова. Зубки были как зубки, ожидаемых драконьих клыков не оказалось, даже вполне изящные и расставлены по ротовой полости довольно симпатично. В ту ночь Питер решил, что все дело в полостной жидкости, которая, вероятно, не без повышенной кислотности, вследствие чего огурчик вначале моментально растворяется, а потом уже начинается бесшумное прожевывание образовавшейся от овоща кашицы. Питер потушил фонарик и немного успокоился.

Дальше шла поэзия Марии. Начавшись еще до брачной поры тонкоструйным ручьем, это ее увлечение в невероятно короткий срок переродилось с полноводную широкую реку и на данный момент грозило затопить все в округе. Она была поэтессой, этим жила, была известна в каких-то чудаковатых кругах, и к своим двадцати трем годам уже выпустила пятитомное собрание избранных сочинений. Питера поражало не столько количество томов, сколько то, что во всех этих книжках были рифмованные стихотворения.

– Какой-то поэт, – однажды захлебываясь говорил он, с трудом вспоминая школьные уроки, – чудак, каких свет не видывал, за всю свою жизнь написал всего лишь один том, да и то не очень большой, а он был большой поэт…

– Томас был ленив и пьяница. Он не умел работать, – спокойно отвечала на это Мария.

– Какой Томас? – удивлялся Питер, смотря на кота, которого тоже так звали, и вспоминая, что соседский мальчишка тоже вроде бы Томас.

– Почитай меня, пожалуйста, – говорила в другой раз ему жена. – Ты меня совсем не читаешь.

Это было не впервые, от этого сразу начинало свербеть в голове.

– Я больше люблю читать Шекспира, – быстро отвечал Питер.

– Это очень высоко, – задумчиво говорила Мария. – А я пишу ближе к земле, о природе.

– А мне больше нравится Шекспир, – упрямился Питер, хотя из Шекспира он помнил только четыре строчки из «У Мэри была корова» (так он думал).

Однажды он все-таки тайком раскрыл одну книжку своей жены. Долго рассматривал ее портрет, на котором она казалась ангелочком, разве только без крылышек. Потом Питер немного почитал. У него осталось впечатление, словно ржаную муку беспрестанно просеивают в решето, так что, в конце концов, не остается даже соринки. Бесконечные описания природы, речушек, мелей и всяческого рода трепыханий. Только одна строчка глубоко врезалась Питеру в память: «Сочился зеленью тот дуб стосоконосный». В этом нечто было, некий изворот. Хотя, впрочем, Питер был дуб в поэзии.

Еще одной, не столь бросающейся в глаза странностью Марии было ее спокойствие. Это не было обычным спокойствием простого смертного, который, скажем, прикрываясь этим самым «спокойствием», порой попросту втихомолку нагло экономит свои силы. Или который устал после целого дня криков и забот и теперь хочет отдохнуть. Совсем нет. Спокойствие Марии носило характер приобретенного с высоты дара, внешне граничило с безучастностью и равнодушием, но не мешало обладать способностью уверенно противостоять всем житейским бурям, не выходя из раз навсегда очерченного для себя круга. Она была сверхспокойна, никогда не кричала, не вопила, не била посуду, ни одного звука с повышенным тоном за короткие два года их совместной жизни Питер от нее так и не дождался. Это было тоже подозрительно. Иногда он начинал беситься своим ничтожеством, особенно после вечеринок в кругу образованных друзей Марии, которые объяснялись таким вислоухим образом, что сам Соломон не раскопал бы, в чем речь.

– Все-то вы знаете, – сердился в таких случаях Питер, – все можете объяснить. У вас даже листья шевелятся оттого, что дует ветер.

Мария удивленно смотрела на мужа и пожимала плечами.

– А они не оттого шевелятся, – продолжал он. – А оттого, что под деревом сидит поэт! – И хватался за голову.

Когда Морганы, по своему обыкновению, ранней весной отдыхали на одном из Аланских островов, чье запутанное галльское название невозможно было ни прочесть, ни выговорить (Питер называл его «ту-ту»), то именно там его посетила мысль разбить спокойствие своей жены, впервые омрачить ее счастье. Чтобы она закричала и ударила рукой об стол. Чтоб ее сердце забилось, а дыхание захолонуло. И там, развалясь в шезлонге на пляже, рядом с загорающей на солнце женой, он увидел ту, что смогла бы конкурировать с Марией и дать ей фору своей красотой и сногсшибательностью. Такая девушка с золотыми кудряшками, со взглядом глаз, в котором коктейль святости и свинства смешался нераздельно. Питер был поражен. Он наблюдал за ней неотступно и считал этот объект идеальным.

Когда эта Золушка поднялась и направилась к морю, Питер тоже поднялся и не выпускал ее из вида, следуя за ней, как заколдованный удавом кролик, пока она заходила в воду все дальше и дальше. Потом золотая рыбка окунулась в воду и поплыла. Питер проделал такой же маневр, и вскоре они оставили всех купающихся на вполне подходящем для обстоятельного разговора расстоянии.

Питер крикнул ей, не слишком ли далеко она заплыла. Девушка обернулась, увидела темные, смолистые волосы, еще не выбитые в те годы зубы Питера, его не свернутый могучей судьбой нос, все его удалое лицо, и улыбка забегала по ее губам.

– А вы? – игриво спросила она. – Как насчет вас?

Он терпеливо объяснил ей, что год назад работал спасателем на лодочной станции, его специальностью было «Спасение девушек на водах», и потому, увидев столь редкий экземпляр, мечущийся куда-то за горизонт, он почувствовал, как былой инстинкт доброй водовыручки проснулся в нем, и он поплыл за ней…

Они разговорились.

А потом Питер учил ее технике русского пловца Шемякина, брал одну ее ногу, – в воде это легко делать, – сгибал, выгибал ее, потом другую, а сам между тем ни на миг не спускал глаз с Марии, которая казалась ему не больше цикады в своих темных очках, ждал, пока она заметит его противозаконные действия.

И она скоро заметила.

Она просто разглядывала купающихся, или, может, любовалась морской поверхностью, но именно в тот момент, когда он показывал своей спутнице «Удар морского льва», вытянув обе ее ноги из морской пучины, именно в этот момент Мария сняла затемнение и приподнялась, глядя прямо на мужа.

Он же, довольный, отвернулся и больше ни разу не взглянул в сторону берега, полностью уйдя в тонкости русского плаванья.

Когда они выходили из воды, Питер узнал, что девушку зовут Кирсти и она занимает номер в том же отеле, что и Питер, помпезного названия которого он никак не мог запомнить, проклиная человека, который его выдумал.

Питер, отпустив на прощанье какую-то любезность, направился к своему шезлонгу, а Мария его уже ждала.

– Это была твоя знакомая? – просто спросила она.

Не были ясны ни цель, ни смысл вопроса.

– Не совсем, – уклончиво отвечал он. – Она попросила подержать ее за ноги, пока она будет ходить по дну руками, и я не смог ей отказать.

Вечером в номере Питер устроил форменный погром своего гардероба. Он одевал джинсовые шорты, расхаживал в них, потом снимал и одевал велюровые штаны. Трем рубашкам было отказано, четвертая была отправлена в стирку, а он уже ломал голову, одеть ли ему бабочку или нацепить бутоньерку. Все это на глазах жены, которая молча наблюдала за происходящим, иногда подавая дельные советы. Потом шли укладка волос, пилки, зубочистки, брильянтин, де кутюр…

К восьми вечера, когда, наконец, блистающий Питер был готов к выходу, Мария не выдержала, разомкнула уста и спросила:

– Можешь ты мне сказать, куда ты направляешься?

Питер показался рассеянным, он сказал, что есть одно такое местечко, названия которого он не помнит, потому что это французское название, а он терпеть не может французских названий, и даже его школьный учитель не понимал…

– Ну хорошо, – перебила его Мария, когда он уже был на пороге, – тогда почему бы нам ни пойти туда вдвоем?

– Мне очень жаль, Мари, – эффектно произнес Питер, готовясь выйти. – Но твоего имени не было в приглашении. – И закрыл дверь.

Спустившись на первый этаж, он стал расхаживать по бесконечному коридору, где иногда попадались редкие двери, за одной из которых, как предполагал Питер, жила его новая знакомая. Она что-то говорила о длиннющем тоннеле, столь длинном, что если двух психов развести по разные его стороны, то, вследствие естественного изгиба земной поверхности, кроме смирительных шапочек они ничего не увидят. Питер рассчитывал встретить здесь Кирсти, так как надеялся, что она ходит ужинать за табльдот, чтоб не скучать наедине с вилками, в противоположность его Марии, которая всю еду заказывала в номер, предпочитая одиночество на двоих.