Вероника Батхан - …Масло айвы – три дихрама, сок мирта, сок яблоневых цветов… Повесть

• Название: …Масло айвы – три дихрама, сок мирта, сок яблоневых цветов… Повесть
• Автор: Вероника Батхан
• Жанр: Русское современное

В тихом городе Кафа мирно старился Абу Салям, хитроумный торговец пряностями. Он прожил большую жизнь, много видел, многое пережил и давно не вспоминал, кем был раньше. Но однажды Разрушительница Собраний навестила забытую богом крепость, и Абу Саляму пришлось воскресить прошлое…

---

…Масло айвы – три дихрама, сок мирта, сок яблоневых цветов… Повесть Вероника Батхан

© Вероника Батхан, 2016

ISBN 978-5-4483-2320-1

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Рынок Кафы знавал лучшие времена. Белопарусные дромоны причаливали в заливе, торопясь под защиту могучих крепостных стен. Византийцы сгружали на берег красное дерево и черных рабов, тяжкую сталь и невесомый шелк, желтый шафран и бесценную синюю краску из Индий. Угрюмые невольники поднимали на борт мешки с отборной пшеницей и бочки с солхатским вином, круги желтого воска и роскошные связки мехов, гнали пышногривых степных коней и заплаканных светловолосых девушек. Ах, как щедр тогда был рынок, ах какие заморские редкости продавались в пестрых лавках, легких шатрах, а то и тихо из-под полы, чтоб не ограбили, не отняли сокровище. Нынче же… а что нынче?

Подле церкви Иоанна Крестителя под сенью ветшающих башен даже в базарный день не набиралось и полусотни торговцев. И товар предлагали бесхитростный – свежую рыбу и свежие яблоки, муку и масло, битую птицу и живых, отчаянно квохчущих кур, скандальных поросят и клочкастых маленьких ишаков. Модницы копались в медных обручьях, серьгах и гривнах, перебирали свертки холста и мотки простеньких кружев, завистливо косились на дорогие шелка. Солевар дремал рядом с мешком грубой соли, гончар во всю мощь луженой глотки выхваливал небьющиеся горшки, кузнец угрюмо точил нож с волнистым узором вдоль лезвия – где только выучился? Пахло свежим навозом, дегтем, дымом, сеном, морем и рыбьими потрохами. И пряностями, с трех шагов заглушающими прочие ароматы.

Шатер Арифа Абу Саляма стоял поодаль от остальных лавочек – торговцы жаловались, мол покупатели шалеют и становятся скупы на траты. И вправду – спустя пять минут проведенных в окружении горшочков, мешочков, колбочек и шкатулочек, голова начинала кружиться даже у привычного к благовонным курениям константинопольского монаха. Что ж говорить о простых грешниках? А безмятежный Абу Салям сидел в шатре день-деньской, тер мускатный орешек, молол перец или благоуханные зерна кофе и чувствовал себя великолепно – он избегал лишних разговоров и шумных гостей. Расшитый халат торговца знавал лучшие времена, зеленый тюрбан вопиял о былой роскоши, мягкие туфли когда-то стоили больших денег. Но серьга, оттягивающая дряблую мочку уха, сияла золотом, с искоркой изумруда, и резной перстень с изречением из Корана вызывал уважение. А роскошная, холеная, крашеная хной борода, которой завидовали горожане, скрывала извилистый шрам от шеи до середины груди… но об этом молчок!

Полог шатра оставался закрытым даже в жаркие дни – чтобы шальной приморский ветер не поднял в воздух невесомую пыль куркумы, не нанес упаси Аллах пыли в драгоценный шафран или перец. Не жалея денег Абу Салям возжигал масляные светильники и – подумать только – ни разу не погорел. О приходе покупателя предупреждали колокольчики, развешанные у входа, и пока гость щурился и чихал, привыкая к ароматному полумраку, торговец уже знал, что предложить.

Шапочных дел мастер Биньямин Колпакчи, как и все караимы любил нежную, легкую трапезу – ему к душе лягут горная мята, крохотные лимоны в меду, реган, а в богатый день – хрупкий стручок ванили. Торговец шерстью Барджиль, как все хазары предпочитал простую, грубую пищу – огненный стручок перца, отборный чеснок с побережья, зеленая соль с травами. Лошадник Файзулла, сын кочевий, куда требовательнее – этому подавай серые зерна зиры, синие капельки барбариса, дорогой черный перец, желтую куркуму. Афифе-хатун держательница ласкового приюта для усталых путников любила изысканные приправы – лист малабарской корицы, корешки имбиря, похожие на человечков в любовных объятиях, звездочки бадьяна, прозрачно-желтые цветы шафрана, мускатный орех и маковое зерно. Смуглая красавица Поликсена, хозяйка хлебопекарни, заказывала много, но просто – тмин, симсим, нигелла, и снова зира. Сатеник… о, эта Сатеник! Воистину, нет такого зверя, который подобен жене злой, сварливой!

Семь лет назад, едва перебравшись в Кафу, Абу Салям приобрел рабыню, дабы не беспокоиться об столе, белье, платье и прочих нуждах холостяка. Покупать девицу – рисковать и честью, и благополучием и покоем. Брать старуху – платить дважды, она станет хныкать и охать, маяться лихорадкой и болями в спине, уничтожит множество дорогих лекарств и наконец, умрет, добавив расход на похороны. Абу Салям предпочел разумную середину – тощую как щепка армянку, ещё способную к материнству. Он ходил за рабыней, как за родной дочерью, покупал для неё халву и сливки, одел с ног до головы.

Вскоре торговцу пряностями пришлось изобретать витиеватые отговорки, чтобы не разжиреть подобно нечистому животному – готовила Сатеник изумительно. Каких цыплят в меду с золотистой хрустящей корочкой подавала она на стол, как искусно мешала белейший рис с кинзой и гранатовыми зернами, как тушила барашка в кислом молоке, начиняла его айвой и нутом, как творила белую пахлаву! Торговки прозвали Сатеник Сатаной – она бешено торговалась за каждый медный дирхам, огурец, горсть хамсы, и не дай бог положить ей в корзинку червивое яблоко, обсчитать хоть на монетку! Ад разверзался тогда на мирном базаре, реки смолы и серы, водопады проклятий обрушивались на голову нечестивца.

Дом торговца, уютный саманный домик на Митридатовой горе близ источника, сиял чистотой, абрикосы и вишни в саду богато плодоносили, ковры пушились весенними облаками, кальян призывно дымился, простыни пахли лавандой… Райские кущи, не правда ли? Вот только верная Сатеник охраняла благополучие хозяина с ревностью цербера. Упаси Аллах прохладным вечером выйти во двор без плаща, в жаркий полдень потребовать ледяного шербета, задержаться позже обыкновенного на базаре, пригласить гостей в будни, купить без торга корзину дынь, заплатить за товар вперед… Пару раз, потеряв терпение, Абу Салям грозил палкой негодной рабыне – и поток брани сменялся потоком жалоб и слез. Оставалось молить Аллаха о терпении и заедать печаль вкусными кушаньями.

Нынче невольница намеревалась заглянуть в лавочку выбрать пряности для пилава, пополнить запасы гвоздики и имбиря для осеннего горячительного напитка. Ожидание затянулось. Надеясь усладить сердце, Абу Салям растер даник гречишного меда в красном вине, подбавил корицы, бадьяна, сушеных яблок, подержал над огнем и, следуя завету Учителя, выпил медленно, дабы разгорячение телесных жидкостей не вызвало губительную испарину. Звон колокольчиков побудил его быстро убрать чашу под стол – с недавних пор богословы единогласно сочли дар виноградной лозы харамом, запретным для мусульманина, и Сатеник, увы, соглашалась с ними.

По счастью вошедший не походил на сварливую армянку. Горбоносый смешливый Янос, рыбак, из тех рыбаков, что охотно забросят сети и в чужой трюм, обыкновенно покупал чеснок, рейхан, зиру, а ближе к зиме тимьян и корень солодки – холода наполняли грудь грека мучительным хриплым кашлем. Он прихрамывает сильнее обычного, но смуглая физиономия лучится довольством.

– Хайре, друг! Чем порадовать тебя нынче?

– Салям алейкум, дядя Ариф! Сок алоэ хочу, кизил, мяту, дикую руту и масло айвы.

– Не сочти мой вопрос за дерзость, любезный Янос, но что за странное блюдо ты собрался готовить?

– Примочки на ногу, дядя Ариф! Лекарь сказал, что вскоре запрыгаю как молодой олень. А ведь я его чуть не убил.

– Не иначе, он нечестивец или напал с оружием или заломил непомерно высокую цену за излечение?

В черных глазах Яноса заискрилось веселье.

– Мы с братьями ходили на промысел вдоль побережья. Ловили кефаль да поглядывали по сторонам – мало ли что пошлет море. Видим – лодку парусную выбросило на камни. Мы туда. Глядь – парнишка шлепает по воде, пыхтит, вытаскивает на сушу сундук. Мы с братьями его и цоп…

– Убили?

– Да нет, связали. И айда поглядеть, чем богата лодочка.

– Хорошим ли оказался улов?

– Так себе. Пара золотых, горсть серебра, кой-какая утварь, халат парчовый да туфли не лучше, чем у тебя. Ну и парус конечно же. Лодке днище пробило так, что латать нет смысла. А в сундуке – одни трубки, склянки, ножики махонькие да сумка с травами.

– Хорошо, что сыскался прибыток…

– Погоди, дядя Ариф! Не все хорошее хорошо. Собрались мы на берег, прыгнул я за борт – и бах, поскользнулся, нога между камней застряла, хрустнула и так больно стало – глаза сами на лоб полезли. Чуть не утоп. Братья вытащили меня, конечно, лежу, ору, с ногой прощаюсь, а то и с жизнью – кому я калека нужен?

– Плохо, ой плохо…

– Погоди, дядя Ариф! Не все плохое плохо. Парнишка давешний глядит на меня, глядит, а потом и говорит – отпустите, мол, меня на четыре стороны, да имущество мне верните, а я вашего человека вылечу. Братья туда-сюда, а деваться некуда. Поцеловали крест, что отпустят, перерезали путы. Парнишка глянул на мою ногу, пощупал, повертел. Спросил, давно ли я хромаю – а с детства, как ишак лягнул. Пообещал, что больше не стану хромать – и как дернет! У меня звезды в глазах, ангелы поют. Очнулся, нога перевязана, боли как не бывало. Неделю лежать велел, месяц в море не выходить – и стану как новенький. Только повязку менять надо, да примочки вовремя делать.