Михаил Скрыльников - Патриот Земного Шара

• Название: Патриот Земного Шара
• Автор: Михаил Скрыльников
• Жанр: Поэзия

Эта книга для тех, кто любит стихи. Поиск смысла, ответы на сложные вопросы окружающей жизни. Искренняя поэтическая исповедь автора. А также юмор на страже разума. Всё это читатель откроет для себя под обложкой.

---

Патриот Земного Шара Михаил Юрьевич Скрыльников

© Михаил Юрьевич Скрыльников, 2016

ISBN 978-5-4474-5601-6

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

«Моё бренное тело, жгущее газ…»

1

Моё бренное тело, жгущее газ
на кухне ночными часами,
живёт исключительно ради вас,
ибо вряд ли вы справитесь сами.

А когда я умру и другому огню
предадут моё бренное тело,
я периоды взрослости вашей сменю
и тогда вы возьмётесь за дело.

И тогда вы поймёте, зачем же я жил
и носил это бренное тело,
как одежду, которую в печку сложил,
потому что от века истлела.

Консерватор-подход: разделение на,
на духовность и бренное тело.
Только Бог в этом смысле такой старина,
что одобрил бы мне это дело.

2

Пусть вам будет легко, остающимся здесь.
Пусть вам будет легче, чем нам.
Пусть вам прошлое не подложит месть,
Ну а будущее не подложит срам.

Нам не всем удаётся пройти этот путь
без наветов, сплетен и драм.
Пусть вам будущее явит суть
или, может, истинный храм.

Пусть вам будет легко, остающимся здесь.
Нам-то будет уже всё равно.
Я стихами смягчаю вселенскую жесть,
от которой давно темно.

3

Я покидаю этот мир
не с лёгкостью, не с грустью.
Так проповедник покидает клир,
идя к другому устью.

Теперь исток его судьбы
в миру зовётся смертью.
Но опустеют все гробы,
коль Небо станет твердью.

Я покидаю этот мир,
но связан с ним навечно.
Есть лишь один ориентир:
всё то, что человечно.

«Стихи должны писаться по старинке…»

Стихи должны писаться по старинке.
Им не страшны капитализм и рынки.
Они вообще вне времени живут.
Как изречения постигших вечность будд.

Жан Габен

Посвящается Мишель Морган

* * *

Словно французский Биг-Бен
ходит на киноэкране
временем прошлым Габен
с будущим связанный крайне.

Смотрит глазами в зал:
Черными, белыми, серыми.
Словно не всё сказал
лентами этими зрелыми.

Время – киноактёр.
Франция – эталонная.
как древнегреческий хор
с классиками – колоннами.

Любимым кинокомпозиторам

* * *

Без киношной музыки
я – пустой бамбук.
А с киношной музыкой
я – волшебный звук.

Звуки синема арта,
нежно Вас люблю!
Всего Филиппа Сарда
и Жоржа Делерю.

Всего Косма Владимира
и Франсуа Рубэ,
все Вы мне родимые,
всех храню в себе.

Жизнь – она, как ноты:
грустно-весела.
Румба Нино Роты
про то, что Жизнь – смогла!

Эннио Морриконе

* * *

Итальянцы изобрели макароны.
Челентано изобрёл смех.
Киномузыку изобрел Морриконе.
Киномузыка изобрела всех.

«Холмы разбросаны, как шторм девятибальный…»

Холмы разбросаны, как шторм девятибальный.
Травой покрыты, словно пеною морской.
Безлюдные всю зиму, но в купальный
сезон заполненные радостью людской.

Сюда приходят, чтобы удивиться,
тому, что называют словом «даль».
И далью вместе с ветром так напиться,
чтоб позабыть на время всю печаль.

Что думает разумный человек,
глядящий в горизонт необозримый?
Пусть также бы смотрел он на свой век.
В бессмертие смотрел, и смерти мимо.

И этот вечный взгляд на горизонт
есть главный признак бесподобных мест.
Ведь верил в чудо даже Робинзон
сильней, чем в быт и чем в могильный крест.

Конечно, искупаться, загореть
и помидор на дольки разделить, —
здесь тоже можно очень захотеть,
но как духовна горизонта нить!

Тончайшая, словно китовый ус!
Точнейшая вселенская прямая!
Легчайшая – ноль килограммов груз!
Всегдашняя – от мая и до мая.

Смотри на эту линию, мой друг,
И, может быть, меня по ней ты вспомнишь,
когда я стану абсолютный дух,
спешащий человечеству на помощь.

Прибрежная полоса

* * *

Лето жёлтое юга, жгучее, знойно.
Чайки, словно качели, взмывают над пирсом.
Память вроде не «Canon», но держит спокойно
год, который песочным потоком не смылся.

Я набил свою трубку голландским медовым.
Я отъехал на катере в глубь бирюзы.
А по берегу шли три молочных коровы.
Моя бабушка уронила две серых слезы.

Это было прощание с детством и морем.
Это было исчезновение из прожитых лет.
Это будет невстреча с будущим горем.
Это будет лишь тот, которого нет.

Под водою винтами взбивались белила.
На корме ветерок воровал голоса.
Мы живём, чтоб сказать, что прекрасное – было.
Что оно – как прибрежная полоса.

Удаляясь от нас, или вдруг, приближаясь,
нам даётся возможность прочесть Красоту.
Даже, если судьба, словно катер качаясь,
позабыла про бронь в неизвестном порту.

Сиртаки

* * *

Когда-то мы прыгали в море с вышки.
Играли из чистого интереса в картишки.
Ловили краба среди развалин,
и краб не страдал, оттого что сварен.

И вот ловят нас краболовкой слова.
И попрекают отсутствием крова.
А краб пускал пузыри в кастрюле,
краснея, словно грейпфрут в июле.

То, что стрелки вращаются всё быстрее,
мы чувствуем по спине и шее.
По хрусту всех позвонков скелета,
идущих греться в вечное лето.

Перед глазами стоят колонны
того Херсонеса, который тонны
принял на площадь секунд столетий,
но там всё также беспечны дети.

Пусть Греция нынче идёт к банкротству,
как судно Перикла к пароходству.
Когда мы видим танцующих греков,
мы слабо верим в могущество чеков.

Кто произнёс, что движению точка?!
Любой человек – это та же почка.
Раскрытая радостно над Землёю,
она сигналит кончину бою.

Вспомни, как мы изучали волны,
ныряя под них, как под лошадь волки.
По маске стекала вода, словно слёзы,
мы знали, что море достойней прозы.

О чём жалеть в совершенном мире?
Чьё совершенство не всем по силе.
Взгляну на Небо, поставлю чаю.
Господь, приди, по Тебе скучаю.

Море

* * *

Мурлыкая историю Вселенной,
оно уснуло в бухтах до поры.
Но сменит нежный стиль степенный
на штормовые валуны.

Которые омоют побережье,
как пациента душ Шарко,
и успокоятся как тигры на манеже,
и растворятся словно молоко,

налитое в зелёный чай прилива,
несущего недолговечный штиль.
Вода, как женщина, – волнами прихотлива,
и штиль престрастно унесёт в утиль.

Смотреть на море – значит видеть время,
таинственной, волшебной красоты
глазами вечности, рожденными в Эдеме,
пришедшими с Небесной Высоты.

Этюд

* * *

На пляже, где песка намного боле,
чем в тех часах, что формы буквы «Икс»,
пространство одевает трудоголик
об отдыхе своей идеей фикс.

И пляж пустой, как кистью маляра
просушенная полоса из охры.
Швартуются у пирса катера
и высыпают пассажиров мокрых.

А те спешат опередить светило
и первыми собой согреть песок,
пока их как песку не навалило
на шепоток прибоя и мысок.

Они сюда приехали в надежде
улучшить самочувствие и вид
и даже стать такими как и прежде,
когда ничто ничем не тяготит.

И это получается почти что.
По крайней мере видится им так.
Бежит по волнам радостный мальчишка,
как в прошлое светящийся маяк.

Квас, чебуреки, груши, пиво
народ скупает словно оптовик,
и чайка балансирует лениво
в потоках неспокойно ветровых.

И подбегают пёстрые бикини
поближе, разобравши крик детей:
«Смотрите, кувыркаются дельфины!
Смотрите же, смотрите же скорей!»

Утро дикого пляжа

* * *

Создатель утро дарит нам.
Загаром солнце красит ели.
По набухающим волнам
баклан скользит к скалистой мели.

Придёт курортников орда,
машины выставит заслоном.
От тел их закипит вода
в заливе синем и зеленом.

В гидрокостюме человек
нырнёт с камней с ружьём подводным.
И через час на тот же брег
вернётся бодрым и голодным.

И будет из пакета есть
колбаски мюнхенского вкуса
или какой-нибудь, бог весть,
надрез янтарного арбуза.

Затем на новый цифровик
себя и берег снимет,
И будет рад и сыт мужик,
и камень в воду кинет.

Сегодня с рыбой под водой
он и не пересёкся.
Не сделал выстрел острогой
и вынырнул на солнце.

Поезд на Коми