Евгений Хацкельсон - Бриллиантовая заколка. Судьбы великих шахматистов XX века

• Название: Бриллиантовая заколка. Судьбы великих шахматистов XX века
• Автор: Евгений Хацкельсон
• Жанр: Историческая проза

Книга посвящена четырем гениальным шахматистам XX века – чемпионам мира Ласкеру, Капабланке, Алехину и Ботвиннику. В тетралогии прослеживается жизнь и творчество знаменитых виртуозов в историческом контексте эпохи: русской революции, русской эмиграции, прихода к власти в Германии нацистов, сталинских репрессий, двух мировых войн. Каждая часть тетралогии написана с точки зрения главного героя. В книге содержатся также творческие и личностные портреты чемпионов мира Смыслова, Таля и Петросяна.

---

Бриллиантовая заколка Судьбы великих шахматистов XX века Евгений Хацкельсон

© Евгений Хацкельсон, 2016

© Ольга Несмелова, иллюстрации, 2016

© Марина Евтушенко, иллюстрации, 2016

ISBN 978-5-4474-7925-1

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Последний сеанс

Второй чемпион мира по шахматам Эммануил Ласкер

Напряженный и жаркий день в Бостоне близился к завершению. В большом зале шахматного клуба прямоугольником стояли сорок шахматных столов, за которыми сидели любители разных возрастов и оттенков кожи, а внутри прямоугольника вдоль столов неторопливо расхаживал пожилой седовласый человек небольшого роста с большим крючковатым носом и седыми усами. Он был в черных брюках и светлой рубашке с короткими рукавами. В руках у него была неизменная гаванская сигара, он периодически подносил ее ко рту и выпускал вверх клубы густого ароматного дыма. Любители не жаловались: все знали, что экс-чемпион мира по шахматам Эммануил Ласкер никогда не расстается со своими любимыми сигарами. Это одна из его особенностей и знаменитых причуд. Но разве ароматный дым сигары может воспрепятствовать истинному ценителю шахмат в его намерении увидеть вблизи самого великого Ласкера? И не только увидеть, но и сразиться с ним за шахматной доской? Проиграть ему не зазорно, а если вдруг, чем черт не шутит, удастся свести партию вничью, то потом можно будет как-нибудь в компании небрежно сказать: «Да, было дело летом сорок первого, сыграл я партию в Бостоне вничью с Ласкером. Неплохо еще играл старик, а ведь семьдесят два года уже ему было!»

Потрясающее можно произвести впечатление сообщением о своей ничьей, а тем более победе над самим Ласкером. А можно ли выиграть у шахматиста такого класса в сеансе одновременной игры? В принципе можно. Все великие шахматисты проигрывали отдельные партии в сеансах с рядовыми любителями этой игры, древней и мудрой, как сама жизнь. В этом нет ничего удивительного, ведь сеанс на тридцати-сорока досках при кажущейся внешней простоте очень утомителен для любого мастера. Мозг вынужден мгновенно переключаться с одной позиции на другую, постоянно просчитывать варианты и восстанавливать свои планы и замыслы по каждой партии. Но ведь мало этого, такие сеансы создают еще и большую физическую нагрузку для гроссмейстера. Сколько надо сделать шагов, чтобы обойти круг один раз, сколько наклонов, сколько взмахов руки?

Именно на такую тему и размышлял в этот момент Эммануил Ласкер, вспоминая, как замечательный советский мастер Николай Рюмин, талантливый шахматист и очень больной человек, жаловался ему, что труднее всего ему даются во время сеансов эти бесконечные наклоны и движения рук над доской. А, в самом деле, сколько в среднем раз приходится мастеру сделать наклонов и движений рук? Если всего 40 досок, а в одной партии в среднем пятьдесят ходов, то получается, что примерно две тысячи. Немало. И это еще без учета постоянного перемещения от столика к столику. Так рассуждал сам с собой Ласкер, делая ходы почти автоматически. Ведь, разыгрывая дебюты, особенно думать не надо. За тебя работает теория, дама хоть и подслеповатая, как выразился однажды известный шутник Савелий Тартаковер, но вполне благоразумная и в большинстве случаев очень надежная. Если любитель знает, как надо играть тот или иной дебют, то он и разыгрывается. Ну, а если нет, то первая же ошибка безнадежно ухудшит его положение, и он очень быстро проиграет мастеру без малейших усилий со стороны последнего. Вот как раз тот случай! – отметил Ласкер, забирая выигранного им черного слона на девятнадцатой доске. Его противник имел весьма приблизительное представление о славянской защите, и партия была уже практически выиграна.

Так что теория – это большой помощник для любого гроссмейстера, – продолжал рассуждать сам с собой экс-чемпион мира, – но, к сожалению, она не помогает выдерживать физические нагрузки. Недаром действующий чемпион мира Александр Алехин так любит давать сеансы вслепую. Хитрец! Ведь при этом ему не нужно ходить по кругу и самому передвигать фигуры. Ласкер даже тихонько засмеялся в свои пышные усы от этой шутки, которая так неожиданно пришла ему в голову. На самом деле всем известно, что сеанс одновременной игры вслепую на порядок сложнее, чем обычный. Обычному человеку даже одна партия вслепую кажется фантастическим трюком. Чего уж там говорить про сеанс! Из современных гроссмейстеров такое иногда проделывали Капабланка, Рети, Нимцович, сам Ласкер, но сеансы вслепую игрались ими не более чем на трех-четырех досках. Алехин – другое дело. Этот шахматный кудесник способен вести бой вслепую на нескольких десятках досок, и он это делал с ранней юности. Тут нужен особый дар, особое устройство мозга. И свой дар Алехин активно использовал тогда, когда ему нужно было убедить меценатов развязать свои тугие кошельки и дать деньги на матч с Капабланкой. Сам же Ласкер и посоветовал в далеком 1924-ом году упорному претенденту на шахматный престол провести побольше таких сеансов, чтобы убедить весь шахматный мир в своей гениальности.

– В наше время главное – это реклама, – сказал он тогда русскому шахматисту, – если ее не хотят Вам делать другие, делайте ее себе сами.

Алехин последовал совету своего мудрого наставника и провел множество сеансов вслепую, выпустил сборник ста своих лучших партий, в которых он проводил самые головоломные комбинации. В 1925 году Алехин взял первые призы в крупнейших турнирах, и, наконец, в 1927 году в Буэнос-Айресе отобрал шахматную корону у Капабланки. Это был матч века! Ласкер помнил, как он проходил, каждую партию он внимательно разбирал в Берлине и предсказал победу русскому гроссмейстеру задолго до того, как в нее поверили другие. Еще бы! Ведь Хосе Рауль Капабланка считался непобедимым. Шахматная машина, чемпион всех времен… Какими только эпитетами не награждали в прессе гениального кубинца после того, как в 1921 году он с сухим счетом 4:0 разгромил в Гаване самого Эммануила Ласкера, занимавшего шахматный трон целых двадцать семь лет.

Ласкер склонился над очередной доской и почувствовал, что у него закружилась голова. На несколько мгновений фигуры и пешки слились у него перед глазами в причудливый черно-белый хоровод. Экс-чемпион мира прикрыл глаза и сделал вид, что размышляет над позицией. Нельзя, чтобы заметили, что ему стало плохо. Доложат Марте, она всполошится, поведет его к врачу, тот запретит выступать с сеансами, а им сейчас очень нужны деньги. Кто бы мог подумать, что в 72 года ему придется в поте лица своего на чужбине зарабатывать деньги буквально на пропитание! Ласкер вздохнул. Головокружение прошло, и он быстро оценил позицию на двадцать девятой доске. Она обострялась и грозила неприятностями. Противник играл очень хорошо. Пожалуй, надо разменять ферзей, а там видно будет. Забрав черного ферзя, он двинулся дальше.

Двадцать семь лет на шахматном троне, – продолжал размышлять Ласкер, делая ходы на следующих досках, – это рекорд, который вряд ли будет когда-нибудь побит. А многие ли знают, какая это тяжелая ноша – шахматная корона? Тяжело голове, носящей корону. Так, кажется, звучит русская поговорка. Прибавляют еще, что корону теряют вместе с головой. Метко сказано. Шахматную корону, конечно, вместе с головой не теряют, но в остальном все верно. Чемпион мира – объект для постоянных атак со стороны честолюбивых претендентов. Все эти письма с требованиями и туманными намеками, вызовы на матчи, скандалы, каверзные вопросы корреспондентов, надоедливое внимание прессы. В каждом турнире к игре с тобой участники готовятся особенно тщательно, настраиваются на бескомпромиссную и рискованную борьбу на выигрыш. Ведь проиграть чемпиону миру не зазорно, а выиграть у него хотя бы рядовую партию – мечта каждого профессионального шахматиста. Отобрать же у вельтмейстера шахматный трон – заветная мечта каждого гроссмейстера, а защищать этот трон с годами становится все сложнее и сложнее. Недаром он, Ласкер, отказался предпринимать что-либо для организации матча-реванша с Капабланкой, хотя имел полное на это право. У него уже не было на это ни желания, ни сил. После страшного поражения в Гаване экс-чемпион мира на два года заперся в Берлине подобно тому, как линкор, получив в бою тяжелые пробоины, уходит в гавань для капитального ремонта в тихом доке вдали от морских сражений. В тихой берлинской гавани он посвятил все свое время занятиям философией и математикой. Да мало ли найдется занятий для Эммануила Ласкера – доктора философии и математики, талантливого изобретателя и даже драматурга, чью пьесу играли в берлинском театре?

Талант очень часто многогранен, а его обладатель не хочет заниматься в жизни чем-то одним и достигает успеха в самых разных областях. Как тут не вспомнить гениального художника и изобретателя Леонардо да Винчи или русского композитора Бородина, который был одновременно крупным ученым-химиком. Вот и Ласкера нельзя назвать профессиональным шахматистом в полном смысле этого слова, несмотря на то, что он посвятил этой великой игре лучшие годы своей жизни. Она – его страсть, но его всегда интересовали не только шахматы. Кроме того, во времена его молодости назвать себя профессионалом в шахматах было в некоторой степени моветоном, это звучало примерно, как профессиональный игрок в покер или в преферанс. Не возбраняется вроде бы, но не очень прилично. Другое дело – математик, играющий в шахматы. Вот он и был математиком, писателем, философом и негоциантом. Эммануил даже как будто немного стеснялся своей юношеской страсти. Именно этим объяснялось то, что во время своей встречи с Альбертом Эйнштейном в Нью-Йорке он сказал ему, что… не любит шахматы. Конечно, он слукавил. Но ему было просто неловко признаваться гениальному физику, открывающему законы мироздания, в своей любви к игре, пусть древней, популярной и мудрой, но все же к игре или, если угодно, спорту. Разве можно сравнить теорию относительности и спорт? Поэтому он предпочел обсуждать свои математические идеи и проблемы современной физики, а на вопросы о шахматах небрежно отмахивался. Шахматы? Да, играл в свое время, и сейчас дает сеансы, но вряд ли стоит об этом говорить. Но Эйнштейн видел в своем знаменитом собеседнике именно шахматного гения, которым он восхищался с юности и поэтому страшно удивился его словам. Ласкер видел его недоумение, но предпочел ничего не объяснять.