Владимир Соловьев - Не только Евтушенко

• Название: Не только Евтушенко
• Автор: Владимир Соловьев
• Жанр: Прочая документальная литература
• Год: 2015
• ISBN: 978-5-386-08874-3

Имя великого футболиста стало обозначением любого футболиста либо футбольного фаната вообще – пеле с маленькой буквы, а имя великого физика – единицей измерения силы тока – ампер. Превращу и я имя собственное в имя нарицательное – евтушенко, и расширю это эмблематичное понятие применительно к знаковым именам эпохи, его однокорытникам не только по литературному, но и по культурно-политическому цеху. Кто спорит, условность, но ничуть не более, чем понятие «шестидесятник». Без вопросов! Порядок.

---

Владимир Соловьев Не только Евтушенко

© Соловьев В., 2015

© Издание. Оформление. ООО Группа Компаний «РИПОЛ классик», 2015

Acknowledgements

По замыслу автора, эта книга и следующая за ней «Дорогие мои покойники. Памяти живых и мертвых» – мемуарно-аналитический портрет не только одного поколения, но всего шестидесятничества как культурного, политического и исторического явления. Многих ведущих фигурантов этого движения, с Евтушенко начиная, автор знал близко, тесно общался и многократно о них писал в разных жанрах на протяжении полувека, хотя шестидесятником себя не считает и принадлежит к следующему поколению сороковиков – вместе со своими друзьями Бродским, Довлатовым, Шемякиным.

На обложке и титуле стоит имя одного ее автора, но она немыслима без Елены Клепиковой, и не только в главах, лично ею написанных либо ей посвященных. Как и моя жизнь без Лены – непредставима.

Посвящаю эту книгу живым и мертвым, без дружбы с которыми она бы не состоялась: Жене Евтушенко, Фазилю Искандеру, Юнне Мориц, Тане Бек, Булату Окуджаве, Анатолию Васильевичу Эфросу, Александру Володину, Юзу Алешковскому, Борису Слуцкому, Жене Рейну, Александру Межирову.

Спасибо Евгению Евтушенко за письма, советы и разрешения.

Спасибо Михаилу Шемякину за представленные в следующей книге рисунки, фото и воспоминания, посвященные Высоцкому, а московскому писателю Георгию Елину – за фотографические портреты шестидесятников из его «Книжки с картинками» (сайт мюнхенской библиотеки Im Werden).

Как и предыдущей книге про Бродского, этой много поспособствовал талантливый нью-йоркский фотограф и художник Аркадий Богатырев, чьи отличные снимки и коллажи представлены среди иллюстраций.

Я благодарен также за помощь и поддержку на разных этапах работы Сергею Виннику, Саше Гранту, Лене Довлатовой, Владимиру Карцеву, Геннадию Кацову, Илье Левкову, Зое Межировой, Юрию Середе, Юджину (Евгению) Соловьеву, Лане Форд, Михаилу Фрейдлину, Науму Целесину, Изе Шапиро, Наташе Шапиро, Наташе Шарымовой, Саре Шемякиной, а также моим безымянным помощникам по сбору информации X, Y & Z.

Особая признательность издательству «РИПОЛ классик», которое автор считает родным домом, хотя ни разу там не был. Именно это издательство выпустило уже с полдюжины моих и Елены Клепиковой книг, сольных и в соавторстве, а теперь издает авторский сериал под рабочим названием «Фрагменты великой судьбы». Первые четыре книги – предыдущие о Довлатове и Бродском и эти – «Не только Евтушенко» и «Дорогие мои покойники», которые выходят с промежутком в месяц, а вскоре последует еще одна – анонсирую заранее:

«Быть Владимиром Соловьевым. Мое поколение – от Барышникова и Бродского до Довлатова и Шемякина».

Не только Евтушенко. Наперегонки со смертью

Палимпсест: принципы группового портрета

Володя и Лена, наши сложные, но все-таки неразрывные отношения…

Евг. Евтушенко – Владимиру Соловьеву и Елене Клепиковой 11 апреля 2015

Когда-нибудь – если успею – я еще расскажу историю моих бесконечных скитаний: внутри Л-да, из Л-да в Москву, из Москвы – в Вену, из Вены – в Рим, наконец в Америку; и вот уже четвертый переезд в самом Нью-Йорке: отель «Люцерн» у Центрального парка в Манхэттене, сразу после приезда 15 сентября 1977-го (в ту ночь умерла Мария Каллас 53 лет от роду), – Вашингтон Хайтс в верхнем Манхэттене – Рего Парк – Флашинг. Последний переезд внутри Куинса, спального района Большого Нью-Йорка, который, тем не менее, замыкает десятку самых дорогих городских зон Америки в списке 311 топографических имен, а возглавляет его, понятно, Манхэттен. Переезд некрологический, предсмертный, да и кладбище под боком, где лежит Сережа Довлатов, вряд ли только мне светит: семь тысяч в лапу – чтобы получить здесь место. Не лучше ли завещать свои органы медицине: anatomical gif – ни лишних трат, ни хлопот наследникам? Если только медицина от моих пожилых, поживших, отживших органов не откажется. Все равно что решиться продать душу дьяволу, а он: на кой мне твоя потрепанная, измочаленная, истерзанная, дырявая, продажная и подлая душонка!

Душонка, обремененная трупом, – обозвал человека великий раб Эпиктет.

Душонка мышонка. Душонка в мошонке. Душонка-тушенка.

Тушеная душа в консервной банке на полочке колумбария.

За душу не скажу, а физическую расчлененку на благо медицине предпочел бы, чем гнить на кладбище или дергаться в печи крематория. В Швеции практикуют уже экологические захоронения, но досюда дойдет, когда рак свистнет. Брок Елгарт, наш безнадежно больной гепатитом С приятель, является однажды к нам: «Я – с мамой» – и водружает на стол коробку, а в ней урна с прахом его матери, которая помимо пепла, оставила ему острое чувство вины за детские и юношеские прегрешения – реальные или мнимые, не знаю. Моя тоже посмертно ела меня поедом, покуда не сочинил про нее рассказ «Умирающий голос моей мамы», который все, знакомые и незнакомые, моего сына включая, осудили за надругательство над ее памятью, а был это крик измученной совести и неизреченной любви. На что я никогда не был способен, так это на «ума холодных наблюдений», зато «сердца горестных замет» – под завязку.

Теперь вот та же история у Лены Клепиковой, хотя в данном случае все наоборот и это у покойницы должно быть чувство вины перед психически искалеченной дочерью, но там не докричишься – ни до живой, ни тем более мертвой, а теперь и из могилы ей нервы треплет, а у той и без того железенка не в порядке. Независимо от того, какими были в жизни, – злобные, мстительные, ненасытные мертвецы. Как в той суре: «Полна ли ты стала?» – спрашивает Бог геенну преисподней. И та отвечает: «Нет ли добавки?» Я и есть в перспективе – недальней – добавка. Неужто и я, став мертвецом, буду тревожить чей-то покой? Пока что вот прибыл живым – к покойникам.

Мой круг убывает. Как будто Луна убывает.

Мне тоже интересней среди мертвецов, чем среди живых, наши мертвые у нас в крови – вот почему я начинаю там, где все кончают, на место пролога ставлю эпилог.

Кстати ли, не кстати ли,

Только вспомнил я:

Здесь мои приятели,

Там мои друзья.

Даю стиховые цитаты без ссылки, пусть читатель сам гадает, какая чья.

Мне для моего группового портрета шестидесятничества на фоне России, где поэт – больше, чем поэт (был), пусть и называется если не по самой яркой, то по самой, что ли, резонансной, знаковой фигуре – «Не только Евтушенко. Ночной дозор. Групповой портрет на фоне России», – не так уж и важно, кто что сказал, да и главы, поименованные в честь моих персонажей/персоналий, по авторскому замыслу составлены так, чтобы сквозь них просвечивало, проглядывало, выглядывало время. Ну да, палимпсест: все они – нет, все мы, Владимира Соловьева включая, хоть я и не шестидесятник, пусть и начинал в шестидесятые, – писали поверх смытых текстов, сочиненных Временем. Теперь поэт в России – меньше, чем поэт, но меня интересует то время, когда он был больше, чем поэт, хоть и в ущерб поэзии. Вот почему Евтушенко зримо и незримо присутствует в портретных главах, посвященных его однокорытникам по культурному цеху. Сам Евтушенко верен себе прежнему, что в литературе не всегда вознаграждается, но гражданский пафос, которому возраст не помеха – «Будь человеком, государство!», – его обращение в связи с российско-украинским конфликтом говорит в его пользу как человека и гражданина. В конце концов, другая выживаго из «евтушенок» – Юнна Мориц – тоже гражданствует, пусть в противоположном направлении и в ущерб не только поэзии.

Вот я и оговорился, точнее – проговорился, если по Фрейду: парапраксис. Само заглавное имя на обложке и титуле – Евгений Евтушенко – псевдоним времени, а потому применимо не только к «кумиру нации», с которого списан герой одноименного рассказа-пародии, хоть и не один к одному, потому здесь и опущен, но ко всем фигурантам этого коллективного портрета, наподобие школьных фоток под конец учебного года. И дело тут не только в том, что все они были тесно связаны между собой и каждый – так или иначе, иногда конфликтно – с Евтушенко: Белла Ахмадулина была его женой, Андрей Вознесенский – близким другом, пока не разбежались и стали врагами, с Межировым были соперниками в любви и проч. Как имя великого футболиста стало обозначением любого футболиста либо футбольного фаната вообще: пеле – с маленькой буквы. Либо имя великого физика – единицей измерения силы тока: ампер. Превращу и я имя собственное в имя нарицательное – евтушенко – и расширю это эмблематичное понятие применительно к знаковым именам эпохи, его однокорытникам не только по литературному, но и по культурно-политическому цеху: евтушенки Владимир Высоцкий и Василий Шукшин, евтушенки Юрий Любимов и Анатолий Эфрос, евтушенки Белла, Новелла и Юнна, евтушенки два Олега, Каравайчук и Целков, и три Андрея – Тарковский, Битов и Вознесенский, евтушенки поэты-кирзятники – Давид Самойлов, Булат Окуджава, Борис Слуцкий, Александр Межиров, евтушенко маринист Виктор Конецкий, евтушенко академик Андрей Сахаров, наконец. И даже «евтушенко» Александр Солженицын, хоть он в гробу перевернется, если до него это дойдет! В свое оправдание: коли как есть Сверх-Я, то есть Супер-Эго, то такими суперевтушенками были академик Сахаров и Солженицын. Кто спорит, условность, но ничуть не более, чем понятие «шестидесятник». Без вопросов! Порядок.