Валентин Николаев - Собрание сочинений в двух томах. Том II

• Название: Собрание сочинений в двух томах. Том II
• Автор: Валентин Николаев
• Жанр: Эссе
• Год: 2010
• ISBN: 978-5-98948-035-7

Во второй том вошли произведения последних лет в творческой жизни писателя. Ввиду радикальных перемен в жизни страны, во взглядах писателя происходит радикальное переосмысление ценностей, всё сильнее и сильнее с каждым новым произведением звучит тревога за судьбу страны, народа, родной культуры. Многие из произведений этих лет отмечены критикой и литературными наградами разного уровня. Появление духовной прозы знаменует новый поворот в творческой судьбе писателя. А рассказы последних лет полны боли за судьбу маленького человека, брошенного на произвол судьбы, и тем не менее не утратившего своего человеческого достоинства, по-прежнему стремящегося к высшему проявлению добра и правды.

---

55. В жизни есть две свободы: земная и небесная. Земная трудна и коротка, а небесная – призрачна, далека. Соединить их трудно, от одной надо отказываться. А вот от какой отказаться – в этом весь человек.

56. Живёт в деревне мужик. Сад у него – три яблони перед окнами, лоскут земли на задворках (под вечную картошку), дети в городе и жена на погосте. Хлеб в деревенский магазин привозят раз в неделю – сбродит, выкупит свою норму, и свободен. Висит ружьё в чулане, но оно ему не нужно, потому что дичи давно в округе нет. Есть и всевозможные снасти для рыбной ловли, а на реку тоже не ходит: рыба «государственная» и частнику ловить запрещено. Помоложе был – ходил, а теперь бросил: ноги стали не те, от рыбинспектора не убежишь.

Ночи зимой долгие, что делать? Стащит гармонь с полатей (осталась от молодости) и вот играет, наяривает перед топящейся раскрытой печкой, а потом запоёт с тоской и удалью как в парнях:

Ты играй, гармонь моя, – золотые планочки,
Отшумели навсегда весёлые гуляночки…

Зимой, не летом – можно: рамы двойные, на улицу не слышно, никому не помешаешь. Напоётся, прикроет трубу и в слезах ложится спать, ни на что уже не надеясь. Ворочается, мочит подушку слезами и повторяет только одно: «Господи, за что, за что?..»

57. Нищие люди в нищей стране – наследники великой культуры, великих научных открытий. Унижение и гордость, действительность и память о прошлом… Что из всего этого выйдет? Более всего нынче нужна наука о выживании как отдельной личности, так и всей страны. Все возможные ресурсы жизни в стране уже исчерпаны. Мы тянем на последнем «вечном двигателе» – бесконечном терпении русского мужика. А это уже – как полёт во сне.

58. Есть Земля и Человек на ней, а выше – Небо. Стоит человек между землёй и небом. Но между человеком и небом так много препятствий, так труден путь к небу. Жаль человека: мечется он душой между землёй и небом, а сам всё земным властям угождает, а более того – свой дом, огород ухаживает или деньги, наряды копит… Рвётся, бьётся всю жизнь и никак не выйдет победителем: деньги прибывают, а жизнь убывает.

59. Всякий человек думает, что живёт в лучшей стране на лучшем отрезке истории. Во всяком случае смолоду в этом убеждены все, потому что очень хочется… На слепом патриотизме молодых иногда крепко играют политики – патриоты своих идей и жён. Прижизненное разоблачение таких «патриотов» происходит редко, особенно у нас в России. И зря. А другая несправедливость кроется в том, что правитель за плохую работу не получает никакого наказания.

60. Русский солдат в 1945 году одержал великую победу. Вернулся домой и вот уже более полувека терпит поражение за поражением в мирной жизни. Терпит, всё говорит о победе в 1945 году, а живёт всё хуже и хуже. И никак не может понять, что происходит с ним и со страной. И не поймёт никогда: слишком великая ноша выделена ему историей, и вынести её у него просто не хватит сил. Иными словами – в мирной жизни он уже не воин. Винить его за это нельзя, поддержать некому, а учить уже поздно.

Но не поздно обо всём этом подумать нам.

61. Стоит в овраге старая сосна – однобокая, с обвислыми лапами, овраг – заброшенное место деревни: бросают туда сучья, старую картофельную ботву, рваные сапоги, битое стекло, банки… Бросает уже не одно поколение деревенских людей; бросали ещё при царе, потом в революцию, в обе войны, бросают и сейчас… Никто в этот овраг не ходит, никто не интересуется, что там.

И вот неприметная сосна взматерела, пережила всех и всё и стоит по-прежнему крепко хотя и неказисто она – как сама история России многое «помнит», да её никто не спрашивает. Уцелели ещё и люди по России, подобные этой сосне. Их тоже очень мало уже. И живут они тоже где-нибудь «по оврагам», на отшибе, почти на свалке.

Но мы не видим их: отнято у нас былое зрение. Хорошо, хоть сосны замечаем ещё.

Истоки дней и рек наших или воспоминания о Волге (Речные думы)

Текучее лето

И понесло однажды меня, речного человека, сухим путём на север, к истоку Волги.

Шёл я лесной дорогой сзади всех, толпа уже выходила на простор, на луговину, а я всё никак не мог понять, осознать до конца, что вот тут и будет сейчас самое начало Волги, её исток. Ещё высвистывали лесные птицы в вершинах, верещала иволга, из деревни Волговерховье уже доносился крик петуха. Миновали мы луговину, потом дорога пошла под уклон, а никакой реки видно не было.

Из болот она истекает Волга-матушка, потому и не видно: ольха, березняк, ельничек, ивняк среди осоки, торфяная стоячая вода цвета крепкого чаю. В одном месте бьёт ключик со дна – вот это место и огородили круглой беседкой с крышей и крестиком на верху, мостки перекинули сюда с берега: заходи, любуйся, думай…

Думай, не думай, а представить весь путь воды до Астрахани, где я в юности проходил речную практику, у меня не хватило ни памяти, ни воображения. Огляделся я: семь домишек насчитал в деревне, магазинчик, две церкви (деревянная и каменная) стоят среди берёз и елей на взлобке. Все так просто, бедно и беззащитно, что невольно сжалось сердце: в великой простоте и бедности родятся у нас великие и люди, и реки. И невольно пришла мысль о полной беззащитности не только России, а и всего Мира.

Деревня Волговерховье захолустная, вымирающая. В том, 1989-м году приехали на исток Волги люди со всей нашей великой страны, были иностранцы и, конечно, заходили в сельмаг, брали воду, пиво, водку, что-то привезли с собой…

Стояла жара, 22-е июня, обедали прямо на лужайке. Местные жители выходили из домов, ждали поодаль, потом подбирали бутылки, женщины кланялись и смущённо оправдывались: «Спасибо, что приехали, а то ведь у нас никакого заработка нет». И было как-то неловко, больно и обидно…

Самую Волгу, где она истекла из болотины, можно перепрыгнуть, что и сделал один разгоряченный иностранец. Ему что, развлечение. Хотел и я, но – что-то остановило меня: ведь не будешь же перепрыгивать через родную мать, Волга все-таки, а я речник.

Земля тут перед огромным болотистым пространством выпирает горбиной. Удивительное место: вода прёт из-под земли даже на пригорке, где ни ступишь всюду сочится. Высота 228 метров над уровнем моря, и этого вполне хватает, чтобы река пробежала по земле три с половиной тысячи километров и достигла Каспия.

Автобусы до самого истока не доезжают. И не только из-за дороги, сырой местности. Так лучше: около часа идешь лесной дорогой, и есть время подумать, отмякнуть душой и телом. И туда и обратно так.

Было заполдень, но по прежнему жарко, душно, и почему-то усиленно кричал коростель. Обычно он дёргает ввечеру, при спаде жары, а тут днем, при ярком солнце и безветрии. Я отнёс это к сырым лугам.

Но вот от горизонта стали вылезать тучи, сгущаться над всем этим холмом, подул ветер. А когда мы сели в автобус и полетели по шоссе, вдруг обрушился такой ливень, что водитель был вынужден остановить «Икарус». Почему-то многих уже сморил сон, дорога вмиг превратилась в реку. Тут я вспомнил коростеля, почему он кричал, вспомнил свои луга, детство, ночное у реки, сонные всхлипы воды, когда обрушивался в темноте подмытый яр. То били истоки моих дней на реке, которая текла вот в эту самую Волгу. С тех пор не только детство, а целая жизнь прошла. Работал я на реках и на море, а вот так, когда детская душа сидит как бы в обнимку с душой реки у ночного костра, и никого больше нет… Такого, вроде, и не бывало у меня с детства до сегодня. Эта великая простота, в какой зачинается Волга, как-то покорила меня, смягчила, сделала податливыми как воск все чувства. Двадцатилетним попал я в Астрахань, в устье Волги, всю молодость провёл на реке и только пятидесятилетним добрался до истока Волги. И только здесь подумал о том, что все реки начинаются в низинных болотах или высоко в горах. Мы не знаем, где нам суждено родиться и прожить жизнь, у какой реки или моря. Но от рек как от родителей не отказываются. Река живёт и меняется вместе с нами. Она часть нашей жизни с детства и до последнего часа.

Многие племена и народы и по сей день считают реку живым существом. Истоки рек обычно удалены, труднодоступны, малопривлекательны и потому по-настоящему не изучаются. Кажется, моря изучены больше. А зря. А может, и не зря: когда человечество перероет, испохабит всю землю и начнёт вымирать от неуважения к земле, в недоступных болотах и горах сохранятся семена здоровых растений река разнесёт их снова по всей земле. И снова возродится жизнь. Река – она как мать.

Моя жизнь с детства была связана с водой: жили у озера, рыбу ловили в реке, а на базар плыли за другую реку – за Волгу. От реки же и беда пришла: затопило нас новоявленным морем, пришлось переезжать выше. Когда умерли родители, осталась после них избушка на берегу моря, маленький домишко. И получается, что живу я теперь летом у трёх рек: Унжи, Волги и Нёмды – слились они в единое море, и воды стало больше, чем суши.