Френсис Фицджеральд - Нежные юноши (сборник)

• Название: Нежные юноши (сборник)
• Автор: Френсис Фицджеральд
• Жанр: Проза
• Год: 2015
• ISBN: 978-5-386-08507-0

В сборник малой прозы Фрэнсиса Скотта Кея Фицджеральда «Нежные юноши» вошли сразу две книги рассказов, составленные самим Фицджеральдом после выхода романа «Великий Гэтсби» и до начала работы в Голливуде. Это Фицджеральд периода зрелости, уже утративший юношеские иллюзии, но обретший мастерство и отточенность стиля.

Кроме рассказов, отобранных самим Фицджеральдом и представляющих собрание лучших новелл, написанных им в тот период, в сборник вошли и тексты, не попавшие в авторские подборки. Таким образом, в книге полностью представлены и ностальгические циклы рассказов о Бэзиле и Жозефине, и «коммерческий» цикл рассказов о враче Билле Талливере.

Тексты публикуются в новых аутентичных переводах, адекватно отражающих блеск и изящество стиля «зрелого» Фрэнсиса Скотта Кея Фицджеральда.

---

Он тяжело дышал; это было заметно, но он сказал себе, что это лишь от волнения – и никаких эмоций! Он приехал; она не замужем – и довольно. Он еще не знал, о чем он станет с ней говорить. Ни за что на свете он не отказался бы от этого мгновения своей жизни. Ведь, в сущности, что за триумф без женщины? И даже если ему не удастся сложить свои трофеи к ее ногам, по крайней мере, он сможет продемонстрировать их ей, пусть и на краткий миг.

Перед ним неожиданно вырос дом, и первой мыслью было – дом стал каким-то странно-нереальным на вид. В нем самом не изменилось ничего, но изменилось все вокруг. Дом теперь казался ему маленьким и ветхим, не то что раньше; волшебное облако уже не окутывало крышу, не струилось волшебство и из окон верхнего этажа. Он позвонил в дверь, появилась незнакомая цветная горничная. Мисс Жонкиль сейчас спустится вниз. Он нервно облизал губы и вошел в гостиную; чувство нереальности усилилось. Перед собой он видел просто комнату, а вовсе не зал зачарованного замка, в котором провел те мучительные часы. Он сел в кресло, изумившись, что это было самое обычное кресло – так его воображение исказило и разукрасило все эти простые знакомые вещи.

Затем открылась дверь, в комнату вошла Жонкиль, и ему вдруг показалось, что все вещи в комнате заслонила от него какая-то пелена. Он совсем забыл, как она прекрасна; он побледнел, неожиданно куда-то подевался голос, и он смог издать лишь слабый вздох.

Она была в светло-зеленом платье; ее черные прямые волосы, словно корона, удерживала золотая лента. Он встретил ее знакомый бархатистый взгляд, когда она входила в дверь, а по его телу пробежала судорога испуга при воспоминании о том, какую боль могла причинить ее красота.

Он сказал: «Привет!», они оба сделали несколько шагов навстречу друг другу и пожали руки. Затем уселись в стоявшие в разных углах комнаты кресла и посмотрели друг на друга.

– Вот ты и вернулся, – произнесла она, а он так же банально ответил:

– Мне вдруг захотелось заглянуть к тебе, повидаться, ведь я достиг своей цели!

Он пытался избавиться от дрожи в голосе, избегая смотреть ей в глаза. Говорить надлежало ему, но – если только прямо сейчас не начинать хвастаться – говорить, кажется, было нечего. В их прежних отношениях не было ничего поверхностного: люди в таком положении не могут разговаривать о погоде.

– Это просто смешно! – выпалил он в припадке нежданного смущения. – Я совершенно не представляю, что мне следует говорить. Ничего, что я к тебе пришел?

– Ничего. – Ответ прозвучал одновременно и сдержанно, и безлично-печально. Это его расстроило.

– Ты помолвлена? – спросил он.

– Нет.

– В кого-нибудь влюблена?

Она покачала головой.

– Н-да. – Он откинулся в кресле.

Кажется, еще одна тема для разговора закончилась – беседа шла совсем не так, как он себе представлял.

– Жонкиль, – начал он, на этот раз с нежностью, – после всего, что между нами было, мне захотелось вернуться и увидеться с тобой. Что бы меня ни ждало в будущем, я никогда не полюблю другую так, как любил тебя.

Эти слова он заготовил заранее. На пароходе казалось, что это самый правильный тон: намекнуть на нежность, которую он всегда будет испытывать по отношению к ней, но о своем нынешнем отношении говорить уклончиво. Однако, когда в воздухе вокруг него с каждой минутой сгущалось прошлое, которое было здесь повсюду, такой подход стал казаться театральным и черствым.

Она ничего не ответила, даже не пошевелилась, лишь смотрела на него с выражением, которое могло означать и все, и ничего.

– Ты ведь больше меня не любишь, правда? – спросил он ровным тоном.

– Нет.

Когда минуту спустя вошла миссис Кэри и стала расспрашивать о его успехах – в местной газете о нем была статья на полстраницы, – он ощутил целую гамму чувств. Теперь он точно знал, что все еще желает эту девушку, и еще он знал, что прошлое иногда возвращается – вот и все. В остальном нужно быть сильным и внимательным – и тогда он заметит…

– А теперь, – говорила миссис Кэри, – я прошу вас обоих сходить навестить мою соседку, которая обожает хризантемы. Она просила передать, что очень хотела бы познакомиться с тобой, поскольку читала о тебе в газете.

И они пошли к любительнице хризантем. Выйдя на улицу, он, волнуясь, заметил, что ее мелкие шаги по-прежнему всегда попадают между его широкими шагами. Дама оказалась очень милой, и хризантемы были огромными и необычайно красивыми. В саду у дамы их было полно: белые, розовые, желтые; попавший в этот сад ощущал, что неожиданно вернулся разгар лета. Сад был разделен надвое воротами; когда они пошли смотреть вторую половину, дама прошла в ворота первой.

А затем произошла странная вещь. Джордж шагнул в сторону, чтобы пропустить Жонкиль, но вместо того, чтобы пройти, она застыла и целую минуту молча на него смотрела. Это был не то чтобы взгляд – на лице не было и тени улыбки; скорее это была минута молчания. Они посмотрели друг другу в глаза, и оба резко, чуть быстрее обычного, вздохнули, а затем прошли в другую половину сада. Вот и все.

День подходил к концу. Они поблагодарили даму и пошли домой: медленно, задумчиво, бок о бок. За ужином также царило молчание. Джордж рассказал мистеру Кэри какой-то случай, произошедший в Южной Америке, и при этом смог дать всем понять, что в будущем его жизнь будет спокойным плаванием.

Затем ужин окончился, и они остались одни в той самой комнате, стены которой были свидетелями начала и конца их романа. Ему казалось, что это было очень давно и невыразимо печально. На этом диване он испытал такие муки и горе, которые он больше никогда уже не испытает. Никогда больше не будет он столь слабым, усталым, несчастным и бедным! И все же он знал, что тот юноша, которым он был пятнадцать месяцев назад, кое-чем обладал: у него были надежда и пыл, ныне исчезнувшие навсегда. Разумно… Они поступили разумно. Он обменял свою юность на силу и слепил свой успех из отчаяния. Но вместе с юностью жизнь унесла и свежесть его первой любви.

– Ты ведь не выйдешь за меня, да? – тихо спросил он.

Жонкиль печально покачала головой.

– Я никогда не выйду замуж, – ответила она.

Он кивнул.

– Утром я еду дальше, в Вашингтон, – сказал он.

– Как…

– Мне надо ехать. В Нью-Йорке я должен быть первого числа, а по пути хочу заехать в Вашингтон.

– Бизнес?

– Нет, – сказал он, как бы нехотя. – Я должен увидеться с одним человеком; он был очень добр ко мне, когда я был… в безнадежном положении…

Это он сочинил. Ему не с кем было встречаться в Вашингтоне, но он пристально наблюдал за Жонкиль и был уверен, что при этих словах она моргнула, прикрыла глаза, а затем вновь широко их распахнула.

– Но прежде, чем я уеду, мне бы хотелось рассказать тебе о том, что со мной произошло с тех пор, как мы с тобой виделись в последний раз; кто знает, вдруг мы с тобой больше никогда не увидимся? Может быть, ты сядешь ко мне на колени, как раньше? Я бы не стал тебя просить, если бы мы были не одни, хотя, возможно, это уже неважно.

Она кивнула и спустя мгновение уже сидела у него на коленях, совсем как тогда, той ушедшей весной. Он испытал эмоциональный толчок, ощутив ее голову у себя на плече, почувствовав знакомую тяжесть ее тела. Его руки норовили крепко ее сжать, поэтому он откинулся назад и стал задумчиво рассказывать.

Он рассказал ей о двух безнадежных неделях в Нью-Йорке, завершившихся, когда он устроился на интересную, хотя и не очень доходную, работу на стройке в Джерси-Сити. Командировка в Перу поначалу вовсе не выглядела делом, сулящим какие-либо необычайные перспективы. В экспедицию он должен был ехать третьим младшим инженером, но из всех американцев до Куско добралось лишь десять человек, из которых восемь были обычными рабочими и маркшейдерами. Через десять дней от желтой лихорадки скончался начальник экспедиции. Ему выпал шанс – это был шанс для любого, лишь бы был не совсем дурак, такой чудесный шанс…

– Шанс для любого, лишь бы был не совсем дурак? – невинно перебила она.

– И даже для дурака! – продолжил он. – Чудесный шанс! И тогда я телеграфировал в Нью-Йорк…

– И они, – снова перебила она, – телеграфировали, что ты должен этим шансом воспользоваться?

– Обязан! – воскликнул он, все еще откинувшись назад. – И немедленно – нельзя было терять время…

– Ни минутки?

– Ни минутки!

– И даже ни минутки для… – Она умолкла.

– Для чего?

– Кого!

Он резко наклонил голову вперед, и она тут же прижалась к нему теснее, а ее губы приоткрылись, словно цветок.

– Да, – шепнул он прямо в ее губы. – Все время этого мира…

Все время этого мира: вся жизнь, и его, и ее. Целуя ее, он в то же время осознал, что, даже если перебрать по секундам вечность, никогда ему не отыскать те навсегда ушедшие апрельские часы. Он может прижать ее к себе так сильно, что заболят бицепсы: она была для него желанной и ценной, он за нее боролся, и он ее получил, – но больше никогда не раздастся неуловимый шепот из тьмы, не принесет его ночной ветерок…