Наташа Труш - Куда он денется с подводной лодки

• Название: Куда он денется с подводной лодки
• Автор: Наташа Труш
• Жанр: Русское современное

Благополучная семейная жизнь Инги Валевской рухнула в одну минуту – правда упала в ее руки как перезревший плод, и что теперь делать с ней, она не знала. Она попыталась спрятаться от всего этого на даче своей подруги и ее матушки, но и там не нашла покоя. А потом вокруг нее закружилась такая карусель чужих судеб, что о своей и подумать было некогда. Семейные тайны, хранимые десятилетиями, как правило, открываются случайно. И тут самое время подумать, что бы было, если бы этого не произошло?…

---

Куда он денется с подводной лодки Наташа Труш

Моему другу

моряку-подводнику Игорю Орлову

и его верной подруге Аленке…

© Наташа Труш, 2016

ISBN 978-5-4483-2804-6

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Небо, заштопанное на скорую руку серыми нитками кем-то там наверху, снова порвалось. Пятый раз за этот долгий день! И мелкий холодный дождь, словно сорвавшийся с тонкой нитки прозрачный стеклярус, начал сеяться сверху, нудно и бесконечно. Это не грибной теплый дождик в июле. Это холодная поминутная морось в конце сентября. Может, закончится так же, как и начался – мгновенно. А может, будет мочить всю неделю, затапливая соседний темный и мрачный в это время года, и без того мокрый в лес, в котором даже в хорошее сухое лето с трудом выживают напоенные влагой болота мелкие белесые грибы.

Ждать, что он закончится, значит, до сумерек время потерять, а Инге очень хотелось завершить поскорее все дела. Она уж и так была не очень рада тому, что развела эти огородные страдания, но бросать начатое не умела, и даже самое гиблое и безнадежное дело привыкла доводить до конца, даже если потом не переставала удивляться бесперспективности и никчемности содеянного.

Инга выглянула в окно. На стекле была видна вечная «радуга» – как на перегретом металле, следы побежалости – «бабьей жалости», как говорила подруга Тоня. Но даже через эту стеклянную «радугу» за окном было сумрачно и гнусно. Дождь все так же сыпался, будь он трижды не ладен! Инга достала с припечка просохшую старую куртку с капюшоном из выцветшей болоньи цвета линялых семейных трусов, шерстяные носки в веселую полоску и резиновые сапоги, которые были ей безумно велики и дрыгались на ноге, противно шлепая голенищами.

«Да-а-а… У Тосеньки ножка изяЧная!» – со смехом подумала в очередной раз Инга про подругу, которая любезно предоставила ей временное пристанище – собственную дачу во мшинских болотах. В крохотной прихожей подхватила ведерко и совок, и, зябко передернув плечами, выползла во двор, придерживая ногой, болтающейся в сапоге, скрипучую дверь.

I

Если бы еще пять месяцев назад кто-то сказал Инге Валевской, что она будет жить в покосившейся на один бок из-за подгнивших венцов, даче, посещать по утрам тесный скворечник в дальнем углу сада, в котором неудобно разместились «удобства» – деревянный постамент с аккуратной дыркой посередине, прикрытой крышкой от посылочного ящика с ручкой из старого деревянного кубика с буквой «М» наверху, и спасать своего породистого лысого кота Митрофана от соседских оглоедов, пьяных от любви к единственной в поселке кошке – она бы рассмеялась. Потому что этого даже в страшном сне представить она не могла. Да и все, кто знал ее – тоже.

Еще пять месяцев назад Инга жила припеваючи, и, как о такой жизни говорить принято, как сыр в масле каталась. Причем, не какой-нибудь простецкий сыр, российский или голландский, а непременно французский «ле фромаж» – Бри, Рокфор или Камамбер. Отец Инги и ее брата Ингмара оставил детям хорошее состояние, поэтому золушкой Инга не была никогда, удивительно сохранив при этом в папиной роскоши скромность и непритязательность. Рокфор – Рокфором, но если жизнь заставляла, могла довольствоваться и кусочком черного хлеба, густо посыпанного крупной серой солью. Да еще и удовольствие от этой крестьянской еды получала самое настоящее.

И хоть была она той самой принцессой, которая почувствовала под кучей тюфяков крошечную горошину, огромные резиновые сапоги, сваливающиеся с ног, ее не пугали, равно как и испорченный маникюр. Куда страшнее были предательство, и последовавшее за ним одиночество. Его она, кстати, выбрала добровольно. Муж Инги, Стас Воронин, просил ее «не делать глупостей», когда она молча собирала свои вещи. Но Инге от его предательства было так плохо, что она готова была уйти на вокзал с чемоданом. Только бы не видеть его, ставшего чужим в одно мгновение.

А случилось все банально. Как в плохой «пиесе». Да еще с презабавным современным концом…

Инга вернулась из командировки раньше, чем собиралась. Так получилось. Работа была завершена, а ей оставалось торчать в далеком сибирском городке еще неделю из-за заблаговременно купленных билетов на самолет – других не было. Делать ей там было абсолютно нечего. Знакомые – только по службе. У каждого – своя жизнь. Пока была работа, все варились в одном котле, а закончилась она – и у всех появились свои неотложные дела, главным образом – дачные.

Инга на выходные осталась совершенно одна в скучной гостинице, где в ванной комнате шмыгали по полу жирные коричневые тараканы. Чтобы не видеть паразитов, Инга отправилась на прогулку по городу, чужому и совершенно не интересному до такой степени, что даже работа, которую она так любила, и которая была связана с этим городом, не сделала его для нее родным и близким.

Ноги сами занесли ее в здание касс аэрофлота, и она, просто так, без всякой надежды, поинтересовалась у милой девушки, скучающей в окошке, а нет ли случайно одного билета на ближайший питерский рейс?

– Случайно есть. Одно место есть, на сегодняшний рейс, вечерний, – девушка внимательно посмотрела на Ингу. – Только если хотите брать, берите сейчас. Его только что сдали. Никто не успел купить…

Инга даже не раздумывала. Прикинула по времени – успевает сдать свой билет на рейс, который будет только через неделю, и собрать вещи.

Через час она попрощалась с тараканами и горничной, покинула под ее придирчивым взглядом номер, как это было принято еще в застойные советские годы, и, поймав частника, помчалась в аэропорт.

Потом она летела целую ночь, и в призрачном тумане первомайского утра самолет благополучно приземлился в Пулково. Сонные пассажиры недружно поаплодировали экипажу и авиалайнеру, удачно завершившему полет, и потянулись с сумками и чемоданами на выход, не дожидаясь приглашения бортпроводницы.

А еще через час Инга приехала домой. Без звонка. Без предупреждения. Звонить мужу не стала, и брату с сыном тоже. Накануне не успела, не до этого было, а потом будить не захотела. Зачем? И так без проблем добралась. Пусть мужики поспят…

«Пусть мужики поспят…» – пронеслось в мозгу у Инги, когда в своей спальне, на широкой супружеской кровати, застеленной красивым шелковым бельем, ее любимым, цвета моря, она обнаружила не одного своего любимого мужчину, а двух. В первый момент Инга подумала, что Стас спит с Денисом, как это бывало много-много лет назад, когда маленький сын просыпался утром, вылезал из своей кроватки, с закрытыми глазами находил родительскую спальню, и забирался под теплый бок Стаса. Инга, приготовив завтрак, приходила будить мужа, и находила двух своих любимых мужчин в объятьях друг друга.

Инга попыталась отогнать виденье. Денису 19 лет, и вот уже год, как он живет у брата в Финляндии, учится в университете.

«Стало быть, это не Денис», – как во сне подумала Инга, разглядывая незнакомого парня, нежно прикорнувшего на плече мужа. Ему было лет тридцать, может чуть больше. Зрелый мужчина, можно сказать. Если, конечно, можно так сказать – «мужчина». Да и о собственном муже она теперь не знала, как говорить. Кто он? Мужчина? Женщина? Или вообще «оно»?

Ингу передернуло от омерзения, она уронила на пол ключи, и от металлического звука любовнички проснулись.

Стас, продрав глаза и увидев в дверях Ингу, уткнулся лицом в подушку, а незнакомый парень поспешно вскочил, обнажив при этом перед дамой свои худосочные телеса. Прикрывая свое сокровище, он отвернулся, и, наша-рив под подушкой трусы, стал наспех одеваться. А Инга, не отрывая глаз, смотрела на его тощую, с шишками позвонков, спину, на которой красовалась цветная татуировка – бабочка. Парень шевелил лопатками, и издалека казалось, что бабочка помахивает крылышками.

Он оделся быстро, хоть и с трудом попал в штанины своих узеньких штанов «в облипочку» из какой-то блестящей ткани. Набросил на плечи пеструю рубашку, и пронесся мимо Инги, теряя на ходу шлепанцы. Через секунду она услышала, как внизу щелкнула закрывшаяся за ним дверь. А еще через минуту за домом взревел двигатель, и автомобиль вынесся на проселочную дорогу.

Стас все это время лежал, уткнувшись носом в подушку. Он, кажется, даже дышать перестал. И когда осмелился взглянуть на жену, ее уже и след простыл. Только ключи от дома остались лежать на полу в спальне.

Выматерившись вполголоса, но в сто этажей, Стас вылез из-под одеяла, надел белый махровый халат, валявшийся у кровати, допил прямо из горлышка коньяк – бутылка с остатками напитка стояла на полу, подождал две минуты, и, когда алкоголь тепло побежал по жилам, отправился к жене.

Он знал, что не будет никаких разборок. Инга не была истеричкой, и никогда не устраивала ему допросов с пристрастием, не допытывалась и не пыталась узнать тайное. И это было плохо, что она не скандалила. Потому что, в скандале можно было выложиться по полной программе. В споре, как известно, рождается истина. Разборка в семье могла хоть что-то объяснить, если объяснить что-то вообще в данной ситуации возможно. А когда женщина молчит, все его доводы будут словно булыжники падать в воду, и даже волну не нагонят.