Рита Карамыш - Девичий виноград

• Название: Девичий виноград
• Автор: Рита Карамыш
• Жанр: Поэзия
• Год: 2016
• ISBN: 978-5-7949-0575-5

Для автора этой книги основным объектом внимания является Человек в разнообразных проявлениях его души и характера, порой противоречивых. Тем не менее, естественна и неистребима в людях тяга к истине и добру. Книга рассчитана на широкий круг читателей.

---

Рита Карамыш Девичий виноград

© Московская городская организация Союза писателей России, 2016

© НП «Литературная республика», 2016

© Карамыш Р., 2016

Девичий виноград

Полон листвы трепетанья и гомона птичьего
Мир кудреватых лиан винограда девичьего —
Длинный проход-коридор под ажурной аркадою,
Сплошь затенённый попоной густой виноградною.

Бродят там пары – аркадой любуются, мешкая,
Утром спортсмены тревожат аркаду пробежками,
Резвые дети гремят самокатами весело,
Часты там и романтические фотосессии.

Ходит фотограф и – движим высокими целями —
Ищет удачные ракурсы вместе с моделями —
В шёлк легкоструйный одетыми, томно-глазастыми,
Длинными, тонкими, как журавли – голенастыми.

Медлят модели в движеньях мечтательно-скованных,
Словно Серебряным веком самим нарисованных:
Сидя – ундинами, стоя в обнимку с колоннами,
Взятые в рамку изящно ветвями зелёными.

А в вышине – винограда плоды несъедобные, —
Мелкие, хоть и созрели, гороху подобные;
Тянет к ним девушка руку – порыв имитирует,
И объектив ее грацию тотчас фиксирует.

… На солнцепёке скамьи с молодыми мамашами:
Девичьи грёзы для них уже стали вчерашними,
И налицо атрибуты их новой романтики —
Чада в колясках, пинетки, помпончики, бантики.

Заняты детками мамы, как дети игрушками,
И меж собою беспечно щебечут подружками, —
Пусть не модели, но раскрепощённо приметные,
И так просты и милы облаченья их летние.

Есть и толстушки средь мам, и – не очень высокие,
Слишком плечистые, может быть, не длинноногие…
Есть и другие – кто, с важностью тела дородного,
Ждёт материнства в одежде покроя свободного.

Солнце нежгучее – лучики животворящие
Льёт на «плоды» их, добротные и настоящие:
Солнце сейчас им нужнее, чем тень виноградная,
И продуваемая сквозняком, и прохладная.

Бабочка

Позвольте бабочке быть бесподобной —
С природной яркостью её чрезмерной,
В соседстве с блёклыми – быть «неудобной»,
Среди узорчатых – быть самой первой.
Ну, угораздило такой родиться —
Что ж красоты теперь своей стыдиться!

Позвольте бабочке быть простодушной,
Неосмотрительной, неосторожной:
Свои проблемы там, в среде воздушной, —
Её порханий смысл понять вам сложно;
Пусть даже в луже ей дано остаться
Иль энтомологу в сачок попасться.

Позвольте бабочке быть уязвимой:
Узор на ней – увы! – подобен пыли;
В привычке трогать всё неодолимой,
Об осторожности вы не забыли?
Чтоб над бескрылой бабочкой не охать,
Её вам лучше пальцами не трогать!

Знакомство ваше долго не продлится,
Ведь это нонсенс – бабочка ручная.
Позвольте ей, летунье, удалиться —
Порхая и о вас не вспоминая.
Но вам претит, что дружба длилась кратко, —
Во всём вы смысла ищете, порядка…

А вот писатель, и – большой писатель
(Хоть не создал о бабочке трактатов,
И – насекомых, вряд ли, почитатель,
С их безусловной массой недостатков), —
Не видел в ненадёжности напасти,
А говорил – о «мотыльковом счастье»[1]…

Сова

Проснулась женщина-сова.
На шум. Тоскуя, как в капкане.
Светало. От кошмарной рани
Болела тупо голова.

Прошлась, шипя, своим гнездом —
Сама отвратно скрипнув дверью…
Торчали пегим колтуном
Причёски встрёпанные перья.

– Откуда эти голоса,
И лязг, и грохот – безобразье!
Желтели яростно глаза.
Темнели ямами подглазья.

Нахохлясь, села на кровать,
Терзаемая ранним шумом;
В ответ готовая терзать
Источник шума злобным клювом.

Чернело кресло у стола —
Осанкой, как она, сутуло;
– Не больше часа, как легла!
Не больше часа, как уснула!

Всё стихло. Мрачно улеглась…
И – знаете – отоспалась!
К полудню бодро поднялась,
В джакузи наплескалась всласть,
Из кружки кофе напилась,
Наружным видом занялась,
С причёскою разобралась,
Пестро в одёжки убралась —
Всё резвым по квартирке бегом;
В дворовый выпорхнула гам
И полетела по делам —
Приятным, легким человеком.

Русалки

Не удержать в тугих сетях повиновения
Свои «творенья» – щекотливые мгновения…
Бежит по жизни человек-бегун, торопится,
А те – попутно возникая – тихо копятся
И оседают в человечьей глубине,
Качаясь сонными русалками на дне.

Но лишь до срока их невинное томление:
Глядишь, и – всплыли щекотливые мгновения!
С лица – такие, что и были – препротивные,
А поведеньем – и поболее активные:
Они-то времени проспали интервал,
А человек-бегун от бега подустал.

Но если для живых реакций не погиб ещё,
Они в щекотные его затянут игрища,
И будет едко хохотать мгновенья рожица
Над тем, как он, бегун, и морщится, и ёжится, —
Опомнясь, впрочем, – как Хома[2], очертит круг,
Чтоб обуздать лихих назойливых подруг.

Хотя барьером отделяться справедливо ли,
Коль сотворил он сам мгновенья щекотливые?
Теперь терзайся мукой – нравится, не нравится;
А сколько тех мгновений в будущем добавится?!
Бегун, оплошный на поступки и слова, —
Как ты отнимешь у «русалок» их права?

Ах, вспоминать о всяком, щекотливом, солоно —
Ведь не одним же этим жизнь была наполнена!
Вот бы пройтись по водным закоулкам неводом,
Собрать «русалок» всех да выкинуть, как не было,
Или пускай бы щекотали, в самом деле,
Всего лишь раз в году – на Троицкой неделе[3]!

Медведь

У медведя на выход роскошный наряд:
Из атласа рубаха – отрадно взглянуть,
И косынка, с нашитыми бляхами в ряд,
Украшает медвежью обвислую грудь.

У медведя намордником стянута пасть —
Он и с этой помехой глядит молодцом;
Знаменует над зверем хозяйскую власть
Цепь к медвежьему носу с железным кольцом.

У медведя вожак – всем цыганам цыган:
Бородат и космат – настоящий медведь,
Коренаст, мешковат, хоть и сед, но румян,
Балаболить мастак и зубами блестеть.

Выйдет с бубном цыган для потехи толпы,
Дёрг за цепь! – жест медведю знаком хорошо —
Он, артист, уж заранее встал на дыбы
И по кругу, танцуя, пошёл… – Как пошёл!

Он – учёный, усвоил немало наук:
И плясать, и стрелять, и на стойке стоять —
Уморит он набором блистательных штук,
Если только азарт сахарком подкреплять.

К послушанью медведь и успеху привык,
Но порою потянет и на озорство:
Вожаку адресованный сдержанный рык
Скажет, что на пределе терпенье его.

До потехи охоч, но капризен народ —
Кто-то прочь уж, как будто, пошёл, семеня?
Тут цыганка-молодка по кругу порхнёт,
Разномастным монистом и бубном звеня.

Смотрят женщины, дети, все возрастов люд —
От плясуньиной гибкости впав в забытьё —
Как дорожную пыль её косы метут
И вибрируют плечи и груди её…

Вот, цыганка с медведем обходят людей;
Сбор – копейки: их зритель – простой человек;
Половину отдай на прокорм лошадей
Да хозяевам – за немудрёный ночлег.

Разместили медведя в сарае – ложись!
Все наряды цыганка со зверя – долой,
А намордник – ни-ни; и подобную жизнь
Принимает медведь – он не знает другой.

У медведя с цыганкой почти что роман:
Он ворчанием нежным общается с ней;
В пестрых юбках её есть заветный карман,
Полный вкусных орехов и разных сластей.

Она к ночи приносит медведю поесть,
В грубой глиняной миске меняет питьё
И садится медвежью вычёсывать шерсть,
А медведь лижет мягкие руки её.

Где-то ходит, скрипя сапогами, цыган,
И хозяев слышна приглушённая речь;
А медведь и мохнат, и велик, как диван, —
Можно даже спиной ненадолго прилечь.

За дощатой стеной – деревенская ночь.
«Шёлк истёрся на блузке – опять покупать…
А медведь неопрятен – пахучий невмочь! —
Надо завтра в ближайшей реке искупать».

Хозяйка

Она, как и прежде, печёт пироги,
Обычно – под праздники
И выходные;
Лежат пироги её долго иные,
Но так же они и вкусны, и мягки.

Особым каким не отмечена даром,
А просто —
Поднявшись едва не впотьмах —
Она, как положено, ставит опару
На самых обычных московских дрожжах

И ждёт,
Когда вспучит дрожжами утробу
Молочно-мучных разомлевших глубин;
В опару муку добавляет и сдобу:
Соль, сахар, четыре яйца, маргарин.

Устроив удобно в коленях посуду,
Густую и липкую массу она
И месит и месит,
Не взмокнет покуда
(Согласно старинной науке) спина,

А масса не станет то писком,
То вздохом
Вовсю отзываться нажатьям руки, —
«Сигналя», что тесто схватилось неплохо
И будут неплохи ее пироги.

В то время как тесто в укрытии душном
Растёт и пышнеет,
Вздымая покров,
Она нашинкует, порубит, потушит
Начинку для славных своих пирогов.

А тесто не раз ещё будет обмято,
Чтоб вызрело,
Силу набрало оно…
От тёплой начинки идут ароматы.
Есть время отвлечься и глянуть в окно.

Там нынче московское зимнее утро:
Собачек с прогулки ведут по домам;
Машины снуют через двор поминутно,
И – шпилем над крышами —
Высится храм,

Глядит неприкаянно и величаво;
И сдувшийся шарик на ветке повис;
Да голубь-сизарь
(Вроде, не приручала!)
Настойчиво топчет оконный карниз…

… Вот сложена из пирогов пирамида,
И можно в умиротворенье присесть;
Невольная грусть промелькнёт —
Не обида,
Что вновь пироги её некому есть.

Семья не семья,
И родня, и подружки —
Всяк сам по себе существует давно,
И стало привычно подобьем кукушки
Жить в доме уютном и прибранном. Но…

Она, как и прежде, печёт пироги,
Обычно – под праздники
И выходные;
Лежат пироги её долго иные,
Но так же они и вкусны, и мягки.

Двое