Юрий Михайлов - Семь буханок чёрного… Сборник рассказов

• Название: Семь буханок чёрного… Сборник рассказов
• Автор: Юрий Михайлов
• Жанр: Русское современное

«Семь буханок чёрного…» – новая книга Юрия Михайлова. Её герои живут как в советской стране, так и в новой России. Жизнь их складывается непросто: коммуналки, неустроенность, бедность, тяжёлый труд ради выживания… И тем не менее, они по-настоящему любят, умеют крепко дружить и жертвовать собой.

---

Иван буквально вбежал на ступеньки дачного крыльца:

– Кто с моей женой наедине? С первого раза…

– Ванечка, – сказала Соня, – я тебя искала, жду, замерзла уже.

– Иван, еще раз поздравляю! – Синельников выглядел трезвым как стеклышко. – Жаль, что не героя, как всем… Но это не моя вина. И береги жену… Я пройдусь, подышу.

– Милый мой герой… Дай я вытру тебя платочком, – Соня достала из брюк мужа клетчатый заграничный платок, который она привезла с гастролей и который, по Уставу, нельзя было носить летчику в кармане мундира, развернула его и тщательно вытерла лоб, глаза, щеки и рот Ивана. Прикосновения рук были легкими, воздушными, нежными, Иван чувствовал, как из него уходят злость, обида на весь мир, на Вождя, Папанина, пьяного – трезвого Ушеровича, на то, что не получил звезду Героя.

Не было здесь, в этой обойме, только Сони. Он так любил ее, что боялся даже подумать, что вдруг не увидит свою девочку рядом, на кухне, в постели, в дверях служебного входа в театр. На жену он никогда не обижался, не злился, он считал ее своим ребенком, которому требовалось постоянное внимание.

И Соня смирилась с таким положением при Иване. Она начинала жить своей старой жизнью только тогда, когда он подолгу зимовал в Арктике, из-за непогоды не мог выбраться домой. Соня возвращалась в квартиру к маме, из которой она не выписывалась, и мать с дочерью вместе пытались сохранить огонь в угасающем домашнем очаге.

Мать не то, чтобы не любила Ивана: она не могла пока осознать, как и почему необразованный, в широком смысле этого слова, молодой человек смог увести от нее единственное сокровище – дочь. Она одна воспитала Соню, назвала в честь великой русской балерины этим именем, прошла ад отборочных конкурсов в балетные учебные заведения. Мать шутила с немногими подругами, что это она закончила балетную школу, а потом и училище, прошла бесчисленные конкурсы и туры и завоевала все призовые места.

Соня была явно неординарной балериной, это понимали и мать, и члены различных жюри и отборочных комиссий. Но не все, особенно после зачисления дочери в балетную труппу Большого театра. Там уже прижились и процветали свои примы и герои, любимцы Вождя и руководителей рангом пониже. Поэтому мать Сони прекрасно понимала, кем бы через 20 лет вышла ее дочь на пенсию: бывшая балерина кордебалета. Она знала о роли друзей Ивана в карьере дочери, о том, что у Сони состоялась после премьеры спектакля встреча с товарищем Сталиным. Это напугало мать Сони – преподавателя английского и немецкого языков индустриального техникума, – где она проработала уже много лет.

Соня смеялась, говорила, что у них теперь есть Иван, и что база у него в Москве, и что он, если что, не дай Бог, сможет содержать их обеих до конца дней. Мама несколько успокоилась, роль и значение зятя в их жизни заметно поднялись и укрепились. На этом компромиссе и строились вся последующая жизнь и отношения с матерью.

***

Иван узнал, что на даче дежурят две или даже три машины из Главка, и он решил исчезнуть с глубоко надоевшего застолья. Соня не сопротивлялась, хотя в душе была против: ей все-таки нравилось внимание поклонников.

Машина бесшумно шла по спящему Подмосковью, шоссе было пустынным, только на въезде в столицу светился несколькими фонариками домик сотрудников дорожной милиции. Машина остановилась на мигающий огонек фонарика, водитель вышел на дорогу, что-то сказал милиционеру.

– Иди врать-то, – сказал молодой, сильно окающий сотрудник поста, – так я тебе и поверил…

Иван вылез из машины, одернул китель, не спеша, достал трубку, прикурил от спички.

– Товарищ Афанасьев, – вдруг отдал честь милиционер. – Это точно вы? Разрешите поздравить вас и весь ваш экипаж от имени нашего небольшого, но дружного коллектива. Мы так следили за вами… Ну, за вашим полетом… На Полюс, значит. Скажите, а вы правда видели там живого песца?

– Спасибо, – сказал искренне смущенный Иван. – Да, песца мы там увидели. И огромного белого медведя. Правда, когда уже поднялись в воздух… Он помахал нам лапой.

– Ха-ха-ха-хеёх, – засмеялся милиционер, – скажи кому, не поверят. А ребята спят, отдыхают, значит. Будить их не буду, только уснули.

Помолчали.

– А что за светомаскировка?

– Ночные ученья. Видите, все затемнено. От возможной атаки авиации противника, – отрапортовал патрульный.

– Ну, успехов вам, – сказал Иван, выбил трубку о каблук ботинка, пожал руку милиционеру и быстро влез в машину. Успел услышать:

– Расскажу парням… Не поверят.

– Мой хороший герой, – зашептала Соня прямо в ухо Ивана и положила голову ему на плечо. – Тебе приятно? Скажи, тебе приятно купаться в лучах славы?

– Не шуми, – почти шепотом, сказал Иван. – Приятно… Но мне приятнее в тыщу раз целовать тебя…

И он нашел в темноте ее губы, стал целовать их так необычно, будто слизывал с них варенье.

– Во-первых, говорят тысячу. Во-вторых, где ты так научился целоваться? Как приятно. Будто горячим обдает… Еще так же поцелуй меня.

Соня совсем расслабилась, голова ее раскачивалась в такт движению машины, иногда спадала с плеча Ивана на спинку сиденья. Тогда он брал ее голову свободной рукой и снова укладывал на свое плечо. Он недолго держал руку на щеке и подбородке любимой женщины, тут же опускал пальцы в то место вечернего платья, где за вырезом прятались небольшие упругие груди. Соня сжималась от этого прикосновения, вздрагивала, находила в полной темноте губы Ивана и так страстно целовала их, что иногда ей казалось, что она теряет сознание.

Ночная Москва жила своей жизнью даже при учениях по светомаскировке. Люди спешили на дежурства, к открытию колхозных рынков, машины с горячим хлебом едва ползли, обозначая путь небольшими прорезями на фарах. От Белорусского вокзала до дома Ивана машина ехала более получаса, хотя в обычное время на дорогу уходило 10 минут. Иван весь измучился: он не знал, куда уложить руки, чтобы не касаться Сони. Та тоже была в напряжении от ожидания прикосновений мужа.

***

В честь премьеры нового спектакля на современную тему и по поводу награждения Сони Сталинской премией ее одну, без мужа, пригласили в Кремль. Она плакала, не хотела идти, знала, что Иван или исчезнет на несколько дней, или напьется до чертиков. Что будет молчать, не разговаривая, до самого отъезда в какую-нибудь внеплановую командировку на Север. Но все друзья как будто чувствовали настроение Сони и постоянно твердили ей: «Не заболей! Вручение Сталинской премии нельзя пропустить».

И вот Сталин увидел грусть в глазах любимой актрисы. Он повернулся к Берии:

– Лаврентий Павлович, надо найти этого таинственного сокола, из-за которого у Сони такие грустные глаза…

Ответ был скор:

– Найдем, дорогой Иосиф Виссарионович!

Папанин, мгновенно протрезвев, выскочил незамеченным из зала приемов, добрался до телефона, связался с дежурной частью Главсевморпути.

– Срочно, – орал он в трубку, – засранцы!! Афанасьева сейчас же убрать на самую дальнюю точку! СА-МУ-Ю!!! До моего особого распоряжения. Теперь все это оформи задним числом под грифом «Совершенно секретно» и спрячь. Если просочится куда-то информация, головы вам поотрываю.

Берия опоздал на несколько часов. Если бы Ивана не убрали три часа назад с базы на окраине столицы, не погрузили в самолет и не отправили в Архангельск, он оказался бы в руках Лаврентия Павловича. Затем штурмана перевезли на остров Рудольфа, а потом – на острова, полуострова, мысы и мысочки, где 11 месяцев зима с пургой, а остальное время – лето. Короче, в Москве Иван не появлялся два года. Соня знала, что случилось, они пересеклись с Папаниным и тот все рассказал.

Она стала солисткой сразу трех спектаклей, ее приглашали на приемы в Кремль как самую молодую Заслуженную артистку Республики. Об Иване никто и никогда не вспоминал и не спрашивал.

А тот последнее время сидел на Чукотском аэродроме, выводил суда из ледового плена. Отрастил бороду, заматерел, стал еще мужественнее и красивее. О Соне ни с кем и никогда не заговаривал. Только раз прилетевший туда Папанин вскользь сказал, что Соня будет на гастролях в Америке.

Иван ушел бы, точно дошел бы до Аляски, но он также точно знал, что погубил бы Соню…

Он попросил Папанина:

– Скажите ей: я дышать без нее не могу.

И тот слово в слово передал фразу Соне.

Миллионщики

Руки впились в обструганные рукоятки, старый отцовский ремень наброшен на шею. С ним отец прошёл всю войну. Теперь засаленная, но прочная парусина служит по хозяйству, ремень привязан к тачке. Резкий толчок, усилие, и самодельная тележка покатила по булыжнику, громыхая литым чугунным колесом. Улица ещё спит. С реки поднимается клочковатый холодный туман. Солнце встало, но чувствуется, что день будет ветреным, нежарким. «Хорошо, что надели душегрейки, – тепло думает Серёга о зелёных безрукавых стёганных курточках. – Мама – фантазёрка, придумает же – душегрейка»