Александр Непоседа - Чайный аромат. Проза

• Название: Чайный аромат. Проза
• Автор: Александр Непоседа
• Жанр: Драматургия

Современный взгляд на прошлое, таинственные течения фантазий об ушедшем времени, где красота, любовь, верность и честь остаются вечным, незыблемым, как сама жизнь.

---

Крыло очерчивает полукруг над вершинами, погружается в пропасть, в полумрак, снова резко теряет высоту, стремительно чертит над выжженной солнцем древней землёй. Мягкий удар, и, сбрасывая скорость, мы катимся, медленней и медленней, и я внезапно понимаю – обратной дороги нет. Что именно с этого момента, каждый из нас не принадлежит самому себе.

И война, жадно раскинув руки, принимает нас в свои объятия.

– Прибыли! Рота! Встать!

Распахивается грузовой люк, и мы, в два ручья вытекаем из чрева транспортника в предвечерний, сухой, настоянный дикими травами, воздух Баграма. На стоянках, в стороне от взлётной полосы, застывшие силуэты эскадрилий истребительной и штурмовой авиации. Вдали слышен шум вертолёта, и в направлении этого рокочущего тревожного звука, навстречу нам, торопливо движется взвод парашютно-десантной бригады. Лица их, потемневшие от солнца, обветренные, даже не поворачиваются в нашу сторону. Я ещё не знаю, что Олег, через полгода вытащивший меня с того света, сейчас среди них, с пулемётом на плече. С равнодушным взглядом от недосыпания, сплёвывая на ходу – «опять салажат привезли», и рукою ощупывая карман, убеждаясь, что сигареты на месте.

– Наверное, хорошо, что мы не познакомились до этого.

Сказав мне это, сжала мою ладонь. В ночном свете, крепко обняв, я долго целовал твои глаза.

– Почему?

– Я бы не смогла жить в паузах между письмами.

– Я бы писал одно письмо утром, другое вечером. Впрочем, действительно, вру.

Ничего бы не получилось. Война не терпит пауз. Война – это ещё

и нелепая смерть.

И довольно. Прости. Тебе надо выспаться.

Вздохнула, улыбнулась сквозь сон. А я долго лежал, слушая свое и твое сердце.

Они, как оказалось, разговаривают между собой. Неслышно, советуясь, и успокаивая друг друга. И не я это придумал.

К завтраку вышла в одной рубашке, колени искрились в солнечных лучах, пронизывали насквозь ткань, высвечивали кончики грудей. Пряно несло из открытого окна утренней свежестью, травой, омытой ночным дождём.

Глаза, и губы, дыхание, быстрое движение руки, стягивающей подол как можно ниже. Боже!

Завтрак пришлось отложить.

Кофе остыл, но омлет мы съели мгновенно.

Залитый солнцем стол. Твои горячие ладони. На вазочку с вареньем села пчела, замерла, вздрагивая крылышками цвета охры, беспокойно вращая глазами.

Ты, глядя на неё, не двигаясь, в легком испуге, распахнув ресницы – прошептала.

– Она, тоже?

И мы долго хохотали в то утро. Пока чайник, задохнувшись от пара, клокоча сверкающей крышкой, не заявил о готовности. Помнишь? Каким невероятно вкусным нам показался кофе.

quattor

Население кишлака, что мы окружили на заре – где по разведданным укрылись моджахеды, прошагавшие сотню миль по горам из Пакистана – исчезло.

Все, до единого. Блеяли овцы, доносился собачий лай, дотлевали угольки очагов за дувалами, плавал сладкий запах дыма. Озлобленно кричал ишак, привязанный к древесному высохшему стволу.

Капитан Никодимов, быстро оценив ситуацию, затаптывая окурок в жёлтой пыли, скомандовал.

– Разбиться по двое! Осмотреть окраины кишлака! Искать кяризы!

И увидев наши недоумённые лица, добавил, смягчив тон.

– Подземные ходы так называются. Каналы для воды. Забавные, доложу вам, коммуникации.

И пробасил, напустив серьёзности.

– Никакого мальчишества! Максимум осторожности! Вниз не спускаться! Через час собираемся на восточной окраине кишлака, определимся в дальнейших действиях.

Рассредоточиться!

Если вам не приходилось добывать огонь при помощи трения деревянных палочки и дощечки с углублением, то и не пытайтесь. Ничего не получится. Древний человек был более изобретателен, чем мы предполагаем.

Афганистан открывался неохотно и осторожно, как ветхий талмуд.

Древний, вечный, первобытный. Пыль и камни.

С устоявшимися традициями и укладом; четырёхчасовой послеобеденный отдых, пятикратный намаз. Где, хлеб, возведённый до святости, преломляют руками, больший ломоть протягивают гостю, меньший оставляют для себя.

А жестокость к непрошеным гостям – это тоже оттуда, из глубины веков.

Кяризы копались поколениями, триста – четыреста и более лет назад, тщательно, со знанием дела и законов ирригации. Когда говорят – великие мастера, это про них, пуштунов.

Кяриз, это подземный канал для сбора подпочвенных вод и вывода их на поверхность.

А теперь представьте маленькую гордую страну, её разбросанные кишлаки, ущелья, пропасти и перевалы, горные хребты – то, к чему нас хоть поверхностно, но готовили.

Кяриз не входил в этот список. В первый раз, когда я спрыгнул на его каменное дно, со звонким хрустом под каблуками, и таким глухим, сырым эхом – отчего замерло сердце. Сверху на меня глядели встревоженные лица бойцов. Поразился высокому своду канала, уходящего вдаль. Сделав несколько шагов, увидел разбегающиеся в стороны ходы с человеческий рост. Свистнул. Спустился Никодимов.

– Ну, что тут?

– Пусто. Чёрт его знает, что там в ответвлениях.

– Осмотрим по возможности.

Он закурил от зажигалки, помотал рукой.

– Взвод! Ко мне!

Вниз посыпались ребята. Сразу стал тесно от говора, оружия, возгласов. Все возбуждены, детство играет с нами очень долго, порою до последнего вдоха.

– Тихо!

Никодимов вынул фонарь, направил луч, обшаривая стены кяриза. Склонился, внимательно разглядывая что-то.

– Здесь они!

Протянул раскрытую ладонь, и мы увидели тонкую прядку овечьей шерсти, перевязанную красной нитью.

– Давай наверх, бойцы! В этом лабиринте их не взять. Тут – они хозяева.

И добавил.

– На выходе подождём! Базуку мне дайте.

Когда все поднялись на поверхность, рванул пуговицу возле горла, покрутил шеей. Расставив ноги, вскинул на плечо гранатомёт, и, направив его в глубину тоннеля, нажал спуск. Снаряд с горячим шипением сорвался с направляющей, свечой, зримо, понесся в пустоту, грохнул взрывом.

– Всё! Наверх!

Я так торопился, что забыл позвонить тебе. С чемоданом в руке пришлось вернуться, отпирая дверь, слыша переливчатый сигнал, распахнул, схватил, приник к трубке.

– Слава Богу! Я уже думала, что-то случилось!

– Случилось! Я люблю тебя! И еду с тобой к морю, на целый месяц!

– Сумасшедший! Я уже выхожу, такси ждет!

– Я следом! До встречи на вокзале.

– До встречи!

В купе по-утреннему сумрачно. Опустив чемодан на пол, приняв с твоей руки дорожный саквояж, не отрываясь от влажных губ, нашаривая за спиной и найдя, щелкнул замком на двери. Ты смогла только слабо вскрикнуть от прикосновений моей горячей и нетерпеливой руки к прохладному бедру, скрытому юбкой. Потеряв всю осторожность, не слыша ни шагов, ни голосов, ни убыстряющегося колёсного стука, падали, проваливаясь в обморочную дрожь.

– Еще можно, на минутку.

Шепнула, темнея глазами, откидываясь навзничь.

Поезд набирал ход, вагон мягко раскачивало, за окном летел бесконечный лес, взлетали и пропадали провода, вдруг, неожиданно – ухнуло тугим громовым раскатом. Стекло покрылось мокрыми следами стремительных капель.

– Нас преследуют грозы!

Улыбнулась ты, приподнявшись на локте из окутывающего нас облака.

– Блеск! Гроза, это небесная радость, выдох, выброс накопленной энергии.

Ну, вот как – у нас сейчас с тобой.

Смутилась. Дёрнув меня за мочку уха.

– Шалун! А я в детстве до ужаса боялась гроз.

– Ты просто не догадывалась, что они отсчитывают время до нашей встречи.

Вспомни! Это сладкое, смутное томление. Ожидание, чего то нового, неизведанного. Той же послегрозовой свежести, с дымкой над влажной землёй, наконец. Помнишь? Сгущающийся страх, надвигающаяся темень, когда ждёшь следующего громового раската в шуме дождя, а его всё нет и нет – вдруг – пробивая ознобом по спине, ударит, раскалывая небо, покатится чёртовым колесом по чёрным тучам, удаляясь и замирая. И слышен только звон капель, звук льющейся воды с крыш.

Целуя плечо и вдыхая твой запах, неожиданно вспомнил, что на войне не довелось увидеть ни одной грозы. Ни разу. Такая вот мелочь.

К тому же и ты оборвала эту мысль, найдя своими губами – мои.

quinque

Когда поезд, под Севастополем, жарко грохоча среди меловых, скалистых стен, втянулся в темноту тоннеля, я навсегда запомнил сияние твоих глаз, даже в сумраке я отчетливо видел каждую черточку лица, ресницы, припухшие губы.

– Страшно?

– Нет.

Прошептала, чуть слышно.

– А мне страшно. Страшно потерять тебя.

И мы опять умолкали в затяжных, долгих поцелуях. В купе витал аромат яблок, купленных на какой – то маленькой станции под Мелитополем.

Я спрыгнул на раскалённый перрон, с проросшей травой между плит, со щебетом птиц и криками торговок в прогретом прозрачном воздухе, принял тебя, придерживая за талию, легкую, красивую, в сарафане в мелкий цветок и белых туфельках.