Леонид Шлангман - Легенда о Святом Истукане и другие истории

• Название: Легенда о Святом Истукане и другие истории
• Автор: Леонид Шлангман
• Жанр: Поэзия

Титульное произведение – фантазия на тему происхождения праздника Дня Святого Валентина, отмечаемого ежегодно католическим миром 14 февраля. Это – история любви, раскаяния и самопожертвования в декорациях Римской Империи. В авторский сборник также вошли несколько стихотворений, шуток, иллюстраций и коротких историй разных жанров.

---

Легенда о Святом Истукане и другие истории Леонид Александрович Шлангман

© Леонид Александрович Шлангман, 2016

ISBN 978-5-4474-0693-6

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Легенда о Святом Истукане

Друзьям…

Это случилось давным-давно в сокрытом для нас историческом прошлом…

В Риме, настолько Древнем, насколько нам позволено его таковым считать, жил молодой врач по имени Валентин. Жил он себе, здравствовал, в меру своих знаний и умений врачевал, имел умеренные политические взгляды, восхвалял Цезаря трижды перед сном и дважды после обеда, в общем, ничем не отличался от доброй сотни других таких же законопослушных римлян. И так бы и жил он, и занимался бы любимым делом, если бы не произошло то, что произошло. А произошло следующее…

В одну из тёмных непроглядных ночей спящему лекарю послышался стук в дверь его неприглядного каменного жилища. Вскочив с постели, которая представляла собой примятую с боков охапку добротного римского сена, Валентин подбежал к двери. Посмотрев сквозь щель между креплениями дверь держащими и не увидев ничего кроме полнейшего мрака, лекарь, приоткрыв дверь ровно на ребро ладони, просунул в образовавшееся отверстие руку. Упёршись предварительно вытянутым указательным пальцем оказавшейся снаружи руки в нечто неровное, холодное и жёсткое, Валентин отдёрнул руку, захлопнул дверь и, заикаясь, спросил:

– Кт-то там?

– Принцип1 Десятого Имперского Легиона Квинт Цецилий Целиал, откройте дверь, иначе я вынесу её во имя Марса!

– Д-да, да, конечно, сейчас, я только накину свои выходные одеяния, чтобы принять тебя как полагает, пресветлый сын Цецилия.

«Что же делать? – нервно почёсывая свои вмиг поседевшие волосы, думал Валентин. – Откуда взялся этот легионер, и чего ему от меня надо?»

Сосредоточившись на главном, а именно на единственно правильной мысли, пришедшей ему в голову о том, что надо сохранять спокойствие, и, глядишь, боги уберегут его от неприятностей, Валентин покрепче подвязал поясом из мягкой ткани свою спальную тунику и открыл дверь.

Сквозь открытый дверной проём на порог унылого жилища лекаря взошёл человек, облачённый в бронзовый шлем, кольчугу и калиги, чей скрип подбитых гвоздями подошв при ходьбе, нарушал мирскую тишину уединённого обиталища. В левой руке вошедшего был щит, а правая рука покоилась на рукояти гладиуса, сокрытого в ножнах, что уже было достаточно благоприятным знамением для Валентина.

«Нечасто увидишь живьём принципа, вот так вот, да ещё и у себя дома… Хорошо хоть, что без пилума2 явился, да и меч в ножнах…» – подумал Валентин, внимательно осматривая мощную фигуру незваного гостя.

– Ave atque vale!3 – вошедший человек приложил правую руку, сжатую в кулак, к груди в знак приветствия и замер, глядя в глаза Валентину.

– Ave atque vale! – вторил ему лекарь, замерший в аналогичной позе.

Спустя какое-то время, казалось бы, беспрерывных гляделок глаза в глаза, Валентин сдался, опустив руку от груди вниз, и затем сделав великодушный жест, приглашающий к более удобному размещению гостя, в сторону стола, стоящего посреди комнаты:

– Прошу, тебя, сын Цецилия, тебе рады в этом доме, не стоит стоять на пороге.

– Благодарю, – легионер учтиво поклонился и, опустив руку на рукоять гладиуса, мерно покачивающегося в ножнах на обязательном для состоящего на действительной службе воина ремне, остался стоять на месте.

Не обращая внимания на нерешительного, как ему показалось, гостя, лекарь приблизился к стоящей на полу подле стола двадцатишестилитровой амфоре, наполненной больше чем на половину разбавленным по всем канонам существовавшей в Риме культуры пития вином. Посмотрев по сторонам и отыскав два пустых в меру чистых кубка, он взял один и зачерпнул им мутноватой жидкости, наполнив сосуд до краёв, после чего поставил его на стол, мельком взглянув на легионера, продолжавшего стоять на месте.

– Не изволит ли храбрый принцип устроиться так, как того полагает его право высокого гостя? – обратился Валентин к легионеру, начиная наполнять второй кубок, – Или кубок вина, выпитый с человеком невоенной профессии оскорбителен для твоего достопочтенного рода?

– Нет, – односложно ответил принцип, произведя боевую выправку, подняв спустившийся чуть ниже положенного уровня щит на место. После чего, глядя немного вверх прямо перед собой, он продолжил:

– Мой любезный друг, не считай себя недостойным моего внимания. Причина моей невежливости вовсе не в том, что я – воин, а ты – нет, а в том, – покосившись в сторону лекаря, Квинт Цецилий сделал многозначительную паузу, – что я – не один.

Чего-чего, а уж такого поворота событий Валентин ну никак не ожидал. От неожиданности руки его задрожали, и вино мелким дождём принялось орошать несуществующие побеги на полу его жилища.

«Что же это? Посреди ночи ко мне буквально под угрозой смерти вламывается действующий имперский легионер, да ещё и не один! Кого ещё с ним ниспослали мне боги? Неужели целую центурию таких же как он, а может быть две? Целых две центурии! Но две центурии – это уже манипула4, а манипула – это ж сколько? – тревожно покусывая нижнюю губу, лекарь думал, прикидывая в уме состав численности виденных им ранее легионов. – В лучшем случае голов шестьдесят-восемьдесят, в худшем – около ста двадцати! Столько вина у меня даже в скрытых запасах нет… А если они разозлятся, а если они начнут крушить всё вокруг? А что, если они дорвутся до чудодейственных трав, затмевающих любой недуг своей несокрушимой силой? А может, они все пришли за мной? Может, их послал Публий Корнеллий, чтобы они содрали с меня шкуру за некачественный товар, что я ему всучил в момент нашей последней встречи… Но почему же они не нападают? Наверное, этот нерешительный муж всего лишь разведчик. Может, поэтому в его руках нет пилума, может в его обязанности вовсе не входит меня убивать? Неужели они решили, что я настолько силён, что могу справиться с целой манипулой Имперского Легиона? Что задумали эти воины, поглоти их разрушительный огонь Вулкана5!»

В то время как обеспокоенный происходящим Валентин размышлял на тему, кто пришёл с принципом и что ему, бедному лекарю, теперь делать, Квинт Цецилий повернулся к двери, открыл её и произнёс, глядя в ночную пустоту:

– Можно заходить.

Завидев в действиях принципа самый злой умысел, который только можно было себе представить, Валентин отбросил кубок с частично расплескавшимся вином в сторону и встал на колени, сложив руки в христианском молебном жесте:

– Пощади, почтенный гражданин Рима! – закричал он, глядя на безмолвного принципа, от чего-то сменившего выражение лица с полного беспристрастия на безмерное удивление.

Ещё большее удивление образовалось на лице самого просящего о пощаде, когда сквозь дверной проём буквально просочилась хрупкая фигурка закутанной в паллу6 римлянки, прижавшейся к телу принципа и с какой-то подозрительной надеждой во взгляде смотревшей на всё ещё стоящего на коленях лекаря.

– Что ты делаешь, мой друг? – недоумённо вопросил Квинт Цецилий. – Почему ты молишь меня о пощаде? Разве могу я обидеть человека, впустившего меня на порог дома своего в столь поздний час? Я – сын Римской Империи и своего высокочтимого отца говорю тебе, что пришёл не ради убийства или иного злодеяния! Подымись с колен, и выпьем по кубку в знак взаимопонимания!

Вскочив с колен, Валентин принялся судорожно лепетать:

– П-прости меня, Квинт, за то, что усомнился в чести Имперского Легионера. Славься, мощь Римской империи! Ave Caesar! – лекарь придвинул кулак правой руки к своей груди, а затем выкинул её вперёд и вверх, раскрыв ладонь.

– Ave Caesar! – громогласно повторил принцип и сделал тот же жест, что и Валентин.

Подняв брошенный им ранее кубок, теперь уже по воле злого рока почти пустой, Валентин во второй раз наполнил его вином и поставил на стол. Квинт одобрительно кивнул и подошёл к столу, протянул руку к одному из кубков и, взяв его, придвинул ближе к себе.

Валентин всё ещё с некоторым беспокойством смотрел на легионера и на его спутницу, ибо ощущение какой-то скрытой от его ушей недосказанности всё ещё витало в воздухе. И, как это, видимо было угодно богам, беспокойство беспричинным не было.

На глазах у изумлённого Валентина Квинт Цецилий схватил второй из кубков и передал его своей спутнице, так же подошедшей к столу, после чего, взглянув на застывшего в изумлении лекаря, спросил:

– Отчего же ты не наполняешь кубок и для себя, святой отец?

Валентин поначалу даже и не понял, что действительно смутило его в этой щекотливой ситуации. Воспитанный в лучших традициях своих давно усопших предков, он и помыслить не мог, что благородный гражданин посмеет одобрить поглощение женщиной вина наравне с мужчинами, тем более за одним с ними столом. Это просто не укладывалось в голове добропорядочного лекаря.